Дочь Востока. Автобиография. - Беназир Бхутто

Волнения быстро перекинулись на Синдх и Пенджаб, где к движению присоединились преподаватели высшей школы, юристы и врачи. Вспыхнули студенческие волнения в Мултане, Бахвалпуре, Шейкупуре, Кветте. «Хвала Аллаху за ДВД, — отваживались шептать таксисты, лавочники и лоточники. — Кончается Зия». Повар наш вернулся с базара «Эмпресс маркет» в Карачи с известием, что даже мясники готовы бастовать по призыву ДВД.

Зия понимал, что попал в тупик. Он закрыл университеты по всему Пакистану и запретил скапливаться группами более пяти человек. Но демонстрации продолжались. Журнал «Тайм» определил их как «наиболее серьезную волну сопротивления, которую встретил генерал Зия».

27 февраля в Лахоре предстояла секретная встреча лидеров ДВД. Зия отреагировал, арестовав многих лидеров движения 21-го. Остальные получили предписания не появляться в Пенджабе. «Ваше появление в Пенджабе противоречит соображениям общественного порядка и безопасности», — сообщал мне губернатор провинции Пенджаб. Мать еще раз напомнила мне о нашем соглашении, ограничивающем мою политическую активность.

— Ничем не бросайся в глаза. Если меня арестуют, будешь действовать, возьмешь управление партией в свои руки.

Ситуация накалялась, пахло свержением Зии. Мне было трудно сдерживаться, но я крепилась. Мать отправилась в Лахор на встречу лидеров ДВД. На всех дорогах к городу машины обыскивали патрули армии и полиции. Участники встречи добирались самыми причудливыми маршрутами и способами. Мать отправилась поездом, превратившись в бабулю, облаченную в бурка, сопровождающую «внучка», тринадцатилетнего сына одного из наших активистов.

Полиция выследила собравшихся, арестовала участников встречи, мать выслали обратно в Карачи. Однако ДВД успело выпустить ультимативный призыв к снятию военного положения и проведению выборов в течение трех месяцев. «Мы требуем немедленного ухода генерала Зии, во избежание свержения его неодолимой волей народа», — провозгласил Лахорский ультиматум.

23 марта определили как дату начала демонстраций и забастовок по всему Пакистану. Некоторые советники ПНП, избранные на местных выборах 1979 года, согласились во время забастовок уйти в отставку и призвать к отставке Зии. Пошел обратный отсчет времени до свержения диктатора и восстановления гражданского правления в Афганистане.

2 марта 1981 года.

Я сидела в гостиной на Клифтон, 70, с группой партийный активистов, когда зазвонил телефон. Звонил Ибрагим Хан, представитель агентства «Рейтер» в Карачи.

— Что вы скажете о последней новости?

—Что за новость?

—Угон самолета Пакистанских международных авиалиний.

—Кто угнал? — Я знала, что пакистанских самолетов еще никто никогда не угонял.

—Пока неизвестно. Никто не знает, ни кто угнал, ни куда они направятся, ни чего они потребуют. Обещаю держать вас в курсе. Но хотел бы услышать ваше мнение.

—Любое похищение следует осудить, как самолета, так и нации.

Я кладу трубку под ожидающими взглядами присутствующих:

— Угнали один из наших самолетов. Это все, что я узнала.

8

ОДИНОЧНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ В ТЮРЬМЕ СУККУРА

Суккур, Центральная тюрьма, 13 марта 1981 года.

Почему я здесь? Нет, не понимаю. Тюрьма. Теперь тюрьма. Далекая тюрьма в пустыне Синдха. Холодно. Слышу, как тюремные часы бьют час, затем два. Заснуть не могу. Холодный ветер свистит в толстых прутьях решетки. Все четыре стены камеры — прутья. Камера представляет собой скорее громадную клетку, пустую, лишь с веревочной койкой.

Я ворочаюсь в подвесной койке, стуча зубами. Ни свитера, ни одеяла, ничего. Только шалъвар хамиз, в котором меня пять дней назад арестовали в Карачи. Одна из надзирательниц меня пожалела и дала носки, но утром, боясь наказания за неуставное милосердие, забрала обратно. Все кости ломит. Было бы хоть что-то видно, можно было бы ходить. Но электричество выключено на ночь. С семи часов вокруг холодная тьма.

Полиция пришла за мною 7 марта на Клифтон, но меня не обнаружила. Я переночевала у Самийи, чтобы не участвовать в совещании матери с лидерами ДВД, чтобы не бросать на себя тень участия в политике. Не обнаружив меня, полицейские озадачились, бросились в дом моей кузины Фахри, а на Клифтон, 70, арестовали мать и принялись искать меня в доме. Искали они столь рьяно, что Санни заметила одному из них, полезшему проверять спичечные коробки: «Думаете, она превратилась в муравья?»

Следующий ход — рейд по семьям моих школьных подруг, включая семейство зороастриицев Пантаки. Их 25-летнюю дочь Пари забрали в полицию и допрашивали семь часов. Поскольку Пари и ее семья принадлежат к религиозному меньшинству, а политика военного режима направлена на исламизацию, каждый немусульманин автоматически попадает в число чужеродных, подозрительных элементов. «Мы знаем, что делать с такими отщепенцами, — сказали родителям Пари в полиции, когда они забеспокоились о дочери. — Лучше не суйтесь в политику нашей страны, вам до нее нет дела».

Обыскав еще два дома, семейств Пучи и Хумо, полиция нашла меня наконец в доме доктора Ашрафа Аббаси, бывшего вице-спикера Национальной ассамблеи и одного из врачей моей матери в Карачи.

— Полиция собирается обыскивать дом, — сообщил сын доктора Аббаси Сафдар.

Я как раз собиралась воспользоваться их домашним телефоном, имевшим прямой набор междугородной связи, чтобы позвонить в Исламабад. Мы удивленно повернулись к Сафдару. Так как я о вчерашних рейдах полиции еще не знала, а сама от политической деятельности воздерживалась, то подумала сначала, что полиция ищет доктора Аббаси или старшего сына Мунаввара.

— Попроси их подождать с обыском, — сказала я Сафдару. — Спроси, кто им нужен.

Он вышел и тут же снова вернулся.

-Вы.

Этот арест ужасающим образом отличался от всех остальных. Я сразу это почувствовала, когда мне предложили влезть в кузов джипа, забитого полицейскими, не похожего на автомобили, в которых меня перевозили раньше. Я наотрез отказалась, и они в конце концов усадили меня рядом с водителем. Машин, сопровождавших меня по пустынным улицам, было, как обычно, немало, а привезли меня в полицию, что тоже не радовало. Такого со мной прежде не случалось. Что происходило? Никто ничего не говорил, я пять часов просидела в пустой комнате, наблюдая, как полицейские дымят дешевыми сигаретами да плюют в никогда не мывшиеся стены бетелевой жвачкой. И на всех лицах застыл страх. На этот раз, как мне вскоре предстояло узнать, Зия побил свои прежние рекорды жестокости.

Я еще не знала, что по всему Пакистану прокатилась самая мощная за все время военного положения волна арестов. По данным «Эмнисти Интернэшнл», оценки которой всегда занижены, в марте 1981 года власти арестовали 6 тысяч человек. Через пять дней после угона самолета Пакистанских международных авиалиний 2 марта Зия решил использовать этот предлог для расправы с ДВД. Арестовали всех, хоть как-то связанных с ДВД и ПНП.