Призрак Белой Страны. Бунт теней исполненного, или Краткая история « Ветхозаветствующего» прозелитизма - Александр Владимиров

— Вот гад! — на лице охранника появился настоящий гнев. — А вы. а ты, как брат, что же?

— Попробуй сладь с таким боровом! Он предупредил, если попадусь ему на глаза — убьет.

— Гад! — повторил охранник. — У нас в деревне таких.

— Правильно бы поступили в вашей деревне. Но сейчас ей бы с ним переговорить. Вызови его.

— Зря девушка унижается.

— Ее решение. Вдруг он образумится?.. Только предварительно ничего ему сообщать не надо.

— Сделаем.

— Стой! А причина? Разной ерунде он не поверит. Насторожится. Агрессивный, еще и на тебя набросится.

— Не волнуйся. Скажу: больного привезли, а санитаров не хватает. Следует подсобить.

— Хорошо! Только добавь: на все про все уйдет минут пять, а то и меньше. Вреднющий у него характер. Потерянное время оценивает деньгами.

— Тьфу! Зачем твоей сестре такой подлец? Может, на меня обратит внимание? Девка видная. Я ее и с ребеночком возьму.

— Она его любит.

— Глупые бабы!

— Согласен. Но давай и мы времени терять не станем. Я спрячусь. вон там. Чтобы он не заметил меня. Охранник кивнул, вошел в холл и прямиком направился к «обидчику сестры». Более всего Горчаков опасался, как бы девушка не ушла. Спрятавшись в выдолбленной в стене нише, он наблюдал, как охранник и представитель консульства вышли и направились в сторону нужной скамейки. Александр не стал ждать развязки событий, вбежал в здание, и сразу сообщил дежурной медсестре:

— Мне к больной Репринцевой.

— Третий этаж, 311 палата, — последовал ответ.

— Спасибо, я в курсе.

— Но вам потребуется разрешение.

— Оно у меня есть!

Горчаков взлетел по лестнице. Последнее, что успел заметить: перекошенное злобой лицо представителя советского консульства. Тот просек хитрость и уже снова был в холле. Но теперь Александра ему не догнать.

Он на третьем этаже. Тут — новые охранники, Горчаков сообщил:

— Мне к Воронцовой Елене Борисовне. Я от начальника полиции Олега Васильевича.

Ему ответили, что в курсе и что она его ждет.

Александр оглянулся, кто-то стремительно поднимался по лестнице. Времени ни на что не оставалось, он быстро скрылся в лабиринтах коридора.

Коридор оказался слегка затемненным и очень тихим. Встретившаяся медсестра повела Александра к Воронцовой. Врач сидела в кабинете, что-то писала. Когда Горчаков представился, тут же сказала:

— Вас прислал Олег Васильевич?

— Он самый.

— Не волнуйтесь, состояние больной Репринцевой удовлетворительное.

— Слава Богу!

— Меня беспокоит другое, к ней буквально рвутся представители советского консульства.

— Берите выше! — горько промолвил Александр. — Сам консул!

— Вы в курсе, что их встрече я воспрепятствовать не могу? И если Валентина вдруг решит вернуться в СССР.

— Я здесь как раз за тем, чтобы помешать ее возвращению. Нам с ней нужно срочно увидеться. Не возражаете?

— Хорошо, — ответила доктор. — Надеюсь, она окажется разумной.

— А я в этом уверен.

— Вы не представляете, какой массовой психологической обработке подвергаются люди в советской стране.

— Представляю, читал.

— Нет, не представляете. Для этого нужно пожить там хотя бы некоторое время. Я сама сбежала оттуда, пока еще можно было.

— И я сбежал. Не сам, конечно. Мальчишкой родители вывезли меня из Питера в начале 1918 года. Отцу, как представителю княжеской фамилии, там бы не посчастливилось.

— Так вы из знаменитого рода Горчаковых? — воскликнула Елена Борисовна.

— Да.

— И я из дворян. Муж — Воронцов, а моя девичья фамилия Бестужева-Лада. (Воронцовы и Бестужевы-Лады — известные в царской России роды, представители которых много сделали для процветания своего Отечества. — прим. авт.).

— Пойдемте к ней! — взмолился Александр. — Неровен час, явится советский консул.

Снова коридор с приглушенным светом, вскоре они остановились у палаты 311. Волнение настолько охватило Горчакова, что хотелось выпрыгнуть из собственной оболочки. А тут еще Воронцова попросила чуть подождать и первой зашла в палату. «Нет, это невыносимо!»

Валентина была настолько подавлена, что на появление доктора практически не среагировала. На какой-то момент собственная судьба вдруг стала ей безразличной. Она не хотела знать, что будет завтра. За короткое время остаться круглой сиротой.

— Как вы себя чувствуете? — ласково поинтересовалась врач.

— Лучше. Только. какая разница?

— Так нельзя. Конечно, когда умирают родители, словно рвется нить, соединяющая тебя с предками. Но жить надо. Вы так молоды!.. Да, к вам посетитель. Кто к ней может прийти? Советский чиновник; он станет неуклюже оправдываться за содеянное? Или местная полиция, которой безразлична судьба простой советской девушки.

— Я никого не хочу видеть.

— Это хороший посетитель, — улыбнулась Елена Борисовна.

Врач вышла и еще на мгновение задержала рвущегося в палату Александра:

— Проходите. Только пощадите ее нервы.

Бледность лица Валентины расстроила Горчакова, еще больше расстроили ее глаза, где застыло страдание. Глаза эти на мгновение вспыхнули при виде дорогого ей человека, и тут же потухли.

— Здравствуй! — сказал Александр.

Валентина судорожно закивала, не было сил отвечать. Он осторожно начал говорить:

— Соболезную. Самое страшное терять близких людей. Мои родители тоже умерли. Мать — в больнице, отец — дома, практически у меня на руках. Он заболел воспалением легких, и почти тут же случился инфаркт. Никогда не забуду тех кошмарных дней. В больнице отказались его держать, докторам было ясно: дни его сочтены. Правда, мне они сказали другое: он выживет. Но через трое суток после того, как привез его домой.

Александр прервался, не желая далее мучиться воспоминаниями. Однако глаза Валентины требовали, чтобы он продолжал, требовали не ради праздного любопытства, а чтобы разделить с ним его горе.

— У нас была медсестра, его двоюродная племянница. Она ухаживала за ним, однако в тот вечер ей пришлось ненадолго отлучиться. Именно в этот момент отцу стало хуже. Он хрипел, стонал, а я не знал, что делать? Бежать за врачом или оставаться с умирающим? И тут племянница вернулась, сразу же забила тревогу, приказала — срочно за доктором, который жил всего через два дома. И картина, которая навеки у меня запечатлелась: отец приподнялся, прижался к племяннице, успокоился, даже боли его как будто прошли. Я поспешил за врачом, а когда мы с ним вернулись, отец уже ушел.

Александр присел рядом с кроватью Валентины, и она спросила:

— Почему ты не пришел в гостиницу вовремя? Только скажи, как все было на самом деле? Терзали сомнения?

— Нет. Все гораздо прозаичнее. Лена не сообщила о твоем звонке. Приревновала.

— Прости ее.

— Уже простил.

— Александр. Я хочу понять, за что? Мои родители не сделали никому плохого. Почему отец вдруг стал врагом народа?

— Мир, где ты живешь, уродлив и злобен. Забудь тот мир, он обречен! Рано или поздно его не будет, он рухнет, так что и осколки невозможно будет собрать.

— Как он может рухнуть?

— Я не пророк. Скорее всего, в крысятнике появится какая-нибудь крыса, которая захочет изменить крысиную систему. Но лишь с одной целью: прибрать к рукам бесчисленные богатства. Возможно и другое: поскольку мир ненавидит крысятник, он объединится против него основательно. И если не получится уничтожить военным способом, добьет экономически.

— Ты говоришь о моей родине, — прошептала Валентина.

— Там не твоя родина. Ты сама говорила, что твои предки отсюда. И ты должна вернуться сюда из мира мрака и беззакония. Нельзя переступать его границу, мрак просто поглотит тебя. Повсюду будет звучать реквием смерти, даже если позволят жить.

— Ты считаешь?..

— Да, нам следует вернуться в Старый Оскол. Убийца пока не пойман.

— Как я могу вернуться? Я ведь не гражданка Империи.

— Есть два способа исправить ситуацию. Первый — попросить политическое убежище. Второй. стать моей женой.

— Ты опять делаешь мне предложение?

— Кажется, я люблю тебя.

— Кажется, или любишь?

— Люблю безмерно!

На мгновение Репринцевой показалось, будто в беспросветной пелене тумана показался солнечный луч. И тут же погас, закрытый набежавшей тучей. Все затмила память о погибших родителях.

Она заплакала, Александр хотел позвать врача, однако Валентина вцепилась в его руку, зашептала: «Не надо!». Сейчас Александр был для нее надеждой, спасением, самым близким на свете существом. Только ему она могла показать свою слабость.

Но дверь палаты приоткрылась, вошла Елена Борисовна, озабоченно произнесла:

— Советский консул идет.

— Где он? — встрепенулся Горчаков.