Фабрика драконов - Джонатан Мэйберри

— Что верно, то верно, — согласился я.

— Вышло так, что последней книгой Юргена, закончить которую помешала смерть, стало историческое исследование программы и, так сказать, идеологии лагерей смерти, где под нее подводилась некая правовая основа, одновременно и принуждающая, и дающая определенным людям право уничтожать целые народы и расы. Он утверждал, что «окончательное решение» нацистов так или иначе послужило моделью для последующих проявлений геноцида по всему миру, особенно на африканском континенте. Он настаивал, что массовое уничтожение целых народов, этнических групп и культур, набравшее нешуточный размах в наши дни, никогда бы не получило такого развития, не будь оно в свое время тщательно продумано и задокументировано в рамках пресловутой кампании «окончательного решения».

— И вы полагаете, что, поскольку он так упорно ссылался на Африку, ему и был уготован африканский патоген? — спросила Грейс.

Шеф кивнул.

— Это вполне соответствует идее справедливости, избранной, вероятно, «Конклавом» для возмездия. Но это, скорее всего, было лишь одним из мотивов. А главное то, что они при том еще и всерьез намеревались взять реванш, используя прорывные технологии для завершения своей пресловутой программы евгеники.

— Dios mio! — выдохнул Руди.

— Браво! — ухмыльнулся Кто.

— Ч-черт! — вырвалось у меня.

— Евгеника? — переспросил Глюк. — Что за бяка такая?

Глава 60

«Фабрика драконов».

Воскресенье, 29 августа, 5.30.

Остаток времени на Часах вымирания:

78 часов 30 минут (время местное).

Парис налил им обоим мартини. Геката — напряженная, с горящими от гнева глазами, пристроилась на краешке стула. Поставив на столик графин, Парис рухнул на диван.

— А ведь он говорил правду. После того, что ты сделала с его дружком, готов был выложить все подчистую. Сам умолял тебя поверить.

Лицо Париса по-прежнему выражало отвращение. Против умерщвления он ничего не имел — сам мог иной раз лишить кого-нибудь жизни, причем без особых колебаний, но мучения жертвы ему удовольствия не доставляли.

— Я еще способен поверить, что это Отто, — произнесла Геката, — но чтобы папа…

Парис, воздев бровь, бросил на нее гневный взгляд поверх бокала.

— В самом деле? Не можешь поверить, что папик — наш папик! — пошел на убийство?

— Да перестань ты! — фыркнула она. — Заладил как попугай. Я сама знаю, какое он чудовище. Если сравнить гнусности, в которых мы замешаны, он нам даст сто очков вперед.

— Тогда почему ты удивляешься, что он мог пожелать смерти одного из нас?

— Потому что мы его дети, — отхлебнув мартини, ответила она. — Разъединственные.

— Н-да? Ты уверена?

— На что ты намекаешь? — Она смерила брата взглядом.

— Я про того выродка… сигома. Которого Отто назвал Восемьдесят Второй, а папик ему за это чуть башку не отвернул. Знаешь, я никогда не видел детских фотографий Сайруса, но есть подозрение, что тот сигом на него похож. Примерно те же глаза, губы, подбородок.

— Отто говорит, сигом — папиков внучатый племянник.

— Ага, но мы оба знаем, чего стоят слова Отто. Кроме того, я почти уверен: у этого отпрыска вполне может быть близнец. С год назад я видел в «Деке» еще какого-то недомерка. Он довольно быстро улизнул, но по виду был точь-в-точь как этот — хотя с чего бы ему, спрашивается, в панике исчезать, если только нет указания не соваться на глаза? Вот тебе и еще пара близнецов. А что, дело семейное.

Геката, кивнув, задумчиво прикусила губу.

— Небось, у Сайруса этих ублюдков целый взвод, — заметил Парис. — Только и ждут, чтобы подсидеть старика.

— И все равно не могу поверить, что папа хотел нас убить.

— Почему нас? — поправил Парис. — Кого-то одного, причем неважно, кого именно, как доложил наш покойный источник. И знаешь, что еще настораживает? Как, интересно, он нас вообще отыскал? По словам Маркуса, за время нашего отсутствия ни одна живая душа на борт не поднималась. А я ему верю. Но за нами приглядывали, это факт. Похоже, Отто исхитрился протащить на самолет отслеживающую аппаратуру, да еще и организовать в воздухе хвост. Каким образом? Где папик раздобыл те самолеты сопровождения, про которые распинался идиот Пинтер? Как нанял киллеров? Пинтер говорил, это у него уже не первое задание от папика. Как ему удается это все обделывать?

— Получается, мы знаем о нем гораздо меньше, чем думали, — вздохнула сестра.

— Да ты что! Неужто? — съехидничал брат, снова наполняя бокалы. — Я лично не знаю, кому мы вообще можем доверять. Разумеется, в «Деке» — ни одной живой душе. Сейчас бы обзавестись хорошим подрывным устройством — я давно тебе про него говорил — и всех их к чертовой матери взметнуть на воздух — папика, Отто, всех их прихлебателей.

Сестра лишь кивнула. На раннем этапе, когда «Дека» еще только строилась, они и впрямь всерьез обсуждали, не вмонтировать ли туда мины-ловушки, но отказались от этой мысли, о чем теперь жалели. Думали тогда, что Сайрус у них на коротком поводке, а все вон как обернулось. Сиди теперь локти кусай.

— Ненавижу, когда меня водят за нос, да еще и используют.

— Вот-вот, — хмыкнул Парис, — он всю жизнь с нами так поступает.

— Но как? Ведь все в «Деке» принадлежит нам!

— Очевидно, они с Отто нашли способ все там подмять под себя.

Повисло угрюмое молчание.

— Интересно, — подала наконец голос Геката, — а как папик отреагирует, если мы пошлем ему головы этих двоих киллеров?

— Ты стала слишком кровожадной, — заметил Парис, но, подумав, улыбнулся. — А что, мысль сама по себе интересная. Уж это его проймет.

— И что дальше?

— Не знаю. — Парис отхлебнул мартини. — Если он контролирует «Деку», то руки у него наверняка длинные. А это значит, можно ждать каверзы, да еще какой, с любой стороны.

— Хорошенькое дельце, — только и сказала Геката, живо представив всевозможные варианты. Встав, она подошла к окну и некоторое время задумчиво наблюдала, как идет ночная погрузка бутилированной воды на судно. Беспрерывно, изо дня в день. — Как же быть? Сделать вид, будто ничего не произошло, и попросту отправить эту поставку? А за ней еще одну и еще?

— Зависит от того, хотим ли мы насторожить его или нет. О том, что нам все известно, Сайрус пока не знает. Ну, разве пронюхает, как наша служба безопасности разделалась с некой шайкой. Мы и сами можем подыграть: дескать, не знаем, кто это на нас наехал. Или даже поплакаться: госструктуры наслали неизвестную команду черных оперов и мы теперь боимся.

— Да он нас насквозь видит, — парировала Геката. — Сразу поймет, что мы врем.

— Ну и что? Пока будем играть в эти игры, ничего такого не произойдет. Все останется тихо-мирно. А там, глядишь, появится шанс со всеми поквитаться.

Геката облизнула полноватую нижнюю губу. Парис уже не в первый раз замечал, что зубы у нее и в самом деле острые. Может, втихомолку затачивает? А что, с нее, сумасбродки, станется.

Геката в задумчивости водила пальцем по ободку бокала; звук получался забавный. Постепенно на лице у нее проступила шаловливая улыбка.

— Что такое? — поинтересовался Парис.

— Есть одна идея.

— Насчет папика?

— Именно так. Слушай. Он теперь все равно знает, где мы находимся. Так почему бы вместо нанесения ответного удара нам не притвориться, будто мы два напуганных котенка и жмемся к родному папе, который нам нужен в час испытания?

— Что-то я не улавливаю…

— Почему бы нам не пригласить его сюда? — с недобрым лукавством усмехнулась Геката. — Скажем, что боимся и нам нужен его родительский совет, как защитить «Фабрику драконов» еще от одного нападения.

— А… ах ты, подлючка! — Парис шутливо погрозил ей пальцем. — А когда мы его сюда заманим…

— Отто — контрольный в башку, напашу — в карцер, а в «Деку» выслать пару команд берсерков, чтоб навели там шороху и всем яйца поотрывали.

— Только вот карцера у нас нет.

— Ничего, — успокоила сестра. — Построим.

Парис долго смотрел на нее проникновенным взглядом.

— Вот за что я тебя люблю, сестрица.

Притянув брата к себе, Геката жадно припала губами к его рту.

Глава 61

Ангар, Балтимор, Мэриленд.

Воскресенье, 29 августа, 5.31.

Остаток времени на Часах вымирания:

78 часов 29 минут.

— Евгеника, — пояснил, поворачиваясь к Глюку, доктор Кто, — это некий сероватый зазор между социальной философией и наукой об эволюции. Основы ее заложил на исходе девятнадцатого века Фрэнсис Галтон, кузен Чарльза Дарвина, а вообще у нее было много влиятельных приверженцев. Взять того же Герберта Уэллса, Бернарда Шоу, Джона Кейнса, да и мало ли кого еще. Ее поборники проповедуют передачу наследственных черт через интервенцию. Вмешательство, стало быть.