Временщики. (Судьба национальной России: Ее друзья и враги) - Юрий Власов

Почитание Горького сионистами исходит исключительно из его отношения к России, как дну жизни. В книгах его Россия – чёрная, скособоченная и недобрая, с каким-то незрелым сознанием, кабацки опасная и разрушительная. Царапнув молодой частью своей жизни по её дну: проституткам, бродягам, пьяницам, ворью, сам бродяжничая, – он вообразил, будто вся Россия именно такая, другой нет и не бывает. Он с презрением относился к русской церкви и оставил о ней самые недобрые слова. Это был хулитель русской жизни, порождение прозападного взгляда на Россию. Недаром он так желал поражения России в первой мировой войне, боясь, что Россия навалится своим "100-миллионым брюхом" на Европу.

Выкрикнув раз: "Человек это звучит гордо!", – он всё остальное время могильным червём копался во внутренностях неживого человека, ища там солнца и блеска дня.

Либеральная и советская России отплатили ему сторицей: по всей Руси ему красуются памятники, все города имеют улицы его имени, клубы и заводы его имени. И никого столько не издают и не издавали…

Конечно, не все творения его изображают Россию сборищем пьяниц и бродяг. У него есть и светлые рассказы, но свет их гасится той бесконечной злой путаницей в его сознании, которую он принимал за русскую жизнь.

У нас есть немало одарённых писателей, которые оставили чудные вещи о России и русских людях, но о них мало кто ведает. Их именами не названы ни одна школа, ни одна библиотека. Да разве могут быть такие в чести? Даже Шолохов забывается почти при жизни, но не Горький.

Горький угождал процессу национального разрушения России, и за это был возвеличен сверх всякой меры. В этом вся правда.

Есть ли в наших названиях, к примеру, хоть что-то от памяти редчайшего мастера русской словесности Николая Семёновича Лескова (1831-1895)? А ведь это умелец, мастер, мастерище выделки русского слова, самой изящной и затейливо-тонкой резьбы по русскому древу словесности.

И не будет таких названий. Лесков же не разрушал русскую национальную жизнь.

Сталин явился для Горького своеобразным возмездием за оскорбление русской жизни. Возвеличив, он задушил его в своих объятиях.

Двое морских офицеров остановились на тропинке в парке, что сбоку моего дома. Они очень заметны в чёрных шинелях. Один из них поднял палку, повертел, стряхнул от снега – и принялся сковыривать пробку с бутылки водки.

Сейчас им станет хорошо…

Грянул гром да не из тучи, а из навозной кучи. В России демократическая мысль развалилась, расползлась, перепрев в воровстве и обмане. Остались от её высоких установок и лозунгов лишь нищета и повсеместная проституция – вот и вся правда "эпохальных" реформ.

Было есть и будет: нечистоплотные цели рождают нечистоплотные действия.

Демократия должна быть подчинена целям национального развития государства.

Свобода не является только принадлежностью демократии – это неотъемлемое свойство жизни. Стремление к свободе является естественным состоянием всего живого на земле.

В то же время несвобода может быть вполне присуща и демократическим режимам, как у нас в России. Экономика может делать человека несвободным и непрерывно это делает. Шопенгауэр вывел точную формулу: "Человек сын нужды, а не свободный ум" [143].

Нищета и нужда (кстати, "нужда" на древнерусском означает "труд"), да просто крайне стеснённые материальные условия жизни, превращают человека в раба в свободном по всем установлениям государстве: действует парламент, выходят газеты, которые пишут как будто, что угодно.

Помните отзыв Отто Бисмарка о газетах? Большой лист бумаги, испачканный типографской краской. По нашим дням, ежели бы только типографской…

Впереди, загораживая вагон, стоят двое, они только вошли в трамвай. Тот, что покрепче и повыше, говорит громко, не стесняясь. Сам смеётся своим словам. У него под мышкой газета, навёрнутая на бутылку. Его дружок кивает на бутылку в газете: "Ты что пьёшь?" "Всё, что горит!" Они смеются. Тщедушный человек сидит со мной на задней скамейке. Он осторожно приоткрывает сумку и гладит по головке маленькую собачку. Потом, смотрит на меня. Мы улыбаемся, по-моему, понравились другу другу.

От улыбки мне легче. Какая-то мгла пала в это утро мне на сердце…

И ещё об одной печальной и кровавой исторической тяжбе.

Бывший начальник Бюро No1 МТБ СССР по разведывательно-диверсионной работе за границей генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов рассказывает в своих воспоминаниях "Разведка и Кремль":

"Говоря о преступном массовом уничтожении польских военнопленных и попытках Хрущёва и Горбачёва скрыть эту трагедию, надо отметить и то обстоятельство, что, возможно, расстрел поляков в 1940 году был своего рода мщением, сведением счётов с отпетыми антисоветчиками, польскими офицерами, за уничтожение сорока тысяч (по разным данным разные цифры) наших военнопленных в польских концентрационных лагерях после поражения Красной Армии в 1920 году под Варшавой" [144].

"Когда Хмельницкий в 1648 году призывал западнорусский народ восстать против поляков, то он в своём универсале счёл нужным вспомнить и о самых древних русских временах, – о временах савроматов и руссов, славных и в Азии, о том, как поляки, составлявшие с ними одно едино, отделились, забрались за Вислу к Одеру, наделали много разбойнических бед другим народам и как, повернувшись назад, захватили беззаконно русские области" (Коялович. С. 92).

"Одно едино" с русскими составляли и украинцы, и белорусы.

Никто не вспоминает замученных и расстрелянных поляками ЗА 20 ЛЕТ ДО КАТЫНИ 40 ТЫС. РУССКИХ, но травят русских за уничтожение 16 тыс. польских офицеров в Катыни и других местах!

Печальная судьба русских – ложиться безвестными в могилы.

Но отныне мы отказываемся принимать упрёки за Катынь.

Нам очень неприятен и другой факт. Дело в том, что после отпадения Польши от Русской империи (сразу за октябрьским переворотом) в Варшаве оказался варварски разрушен и сметён величественный кафедральный православный собор, воздвигнутый по проекту академика Л. Н. Бенуа.

Мы же всегда молчим.

Белый свет не стоит, а врос в великую ложь.

Что до русского удержания Польши: Речь Посполитая до середины XX столетия самостоятельно существовать не могла; достаточно почитать на сей счёт воспоминания Бисмарка. Я не буду его приводить. Его рассуждения есть в моей книге о Великой Отечественной войне.

Не займи русские Польшу, в ней господствовала бы Германия, это совершенно точно. И ещё не известно, какое зло оказалось бы горше.

Лето 1819 года выдающийся русский историк и писатель Николай Михайлович Карамзин с семьёй по приглашению Александра I жил в Царском. По возвращении с польского сейма, который Александр I ездил открывать, он повстречался с Карамзиным (1766-1826). В беседе самодержец сообщил о своём августейшем желании восстановить Польшу в её древних границах, отдав ей всю Западную Россию. Карамзин очень разволновался, однако не посмел возразить.

Дома Николай Михайлович составил записку, которую и вручил вскоре самодержцу.

"…Вы думаете восстановить древнее королевство польское, но сие восстановление, согласно ли с законом государственного блага России? Согласно ли с Вашими священными обязанностями?… Можете ли с мирною совестию отнять у нас Белоруссию, Литву, Волынию, Подолию, утвержденную собственность России ещё до Вашего царствования? Не клянутся ли государи блюсти целость своих держав? Сии земли были уже Россиею, когда митрополит Платон вручал Вам венец Мономаха, Петра, Екатерины…

Доселе нашим государственным правилом было: ни пяди ни врагу, ни другу! Наполеон мог завоевать Россию, но Вы, хотя и самодержец, не могли договором уступить ему ни одной хижины русской… Вы… уподобите ли Россию бездушной, бессловесной собственности… Я слышу русских и знаю их. Мы лишились бы не только прекрасных областей, но и любви к царю, остыли бы душою к отечеству, видя оное игралищем самовластного произвола…

Не опустел бы, конечно, дворец, вы и тогда имели бы министров, генералов, но они служили бы не отечеству, а единственно своим личным выгодам, как наёмники, как истинные рабы…" [145]

Тут ничего не надо объяснять или добавлять.

По своим взглядам Карамзин, конечно же, был чистокровный славянофил (славянолюб), как, впрочем, и любой порядочный русский.

Из дневниковой записи, август 1977 года.

Я стою в очереди. Уже два года я живу один. Все дела приходится делать самому. Самые худшие – стоять в очередях.

Старик впереди меня просит продавщицу, молодую толстошеею женщину:

– Будьте любезны, мне три помидора покраснее. Пожалуйста…

– Что? Покраснее? Да у тебя пупок развяжется, старый хрыч.