Тиберий: третий Цезарь, второй Август… - Игорь Князький

Действительно, сопоставление Германика с Александром Македонским выглядит откровенно нелепо. Один к тридцати трем годам покорил необъятные простоты Азии от Мраморного моря до глубин Индии, другой же к этому возрасту без особого успеха воевал в Германии. Если чему и помешал Тиберий, отозвав Германика с берегов Рейна в Рим, так это очередным неудачам и сомнительным успехам римской армии в затеяной Германиком войне. О покорении же Германии и возврате границы к Эльбе речи и быть не могло. Императорский титул Германика и триумф его менее всего были заслужены военными достижениями. Единственное, что в главе 73 «Анналов» Тацита можно считать объективной информацией и фактом, заслуживающим доверия исследователя, так это сообщение об отсутствии явных признаков отравления на теле Германика. О признаках отравления сообщает Светоний, описывая смерть Германика: «Он на тридцать четвертом году скончался в Антиохии — как подозревают от яда. В самом деле, кроме синих пятен по всему телу и пены, выступившей изо рта, сердце его при погребальном сожжении было найдено среди костей невредимым: а считается, что сердце, тронутое ядом, по природе своей не может сгореть».{373}

Пена изо рта — признак эпилепсии, а тот, кто находит среди костей сожжённого трупа нетронутое огнём сердце, не заслуживает ни малейшего доверия к своему свидетельству.

Никаких доказательств отравления Германика нет. Другое дело, что нет и внятного объяснения истинных причин его смерти, поскольку неясна природа его последней болезни. Что до вины Пизона — она совершенно недоказуема, и здесь опять-таки можно согласиться с Джорджем Бейкером: «Гней Кальпурний Пизон меньше всего походил на человека, которого можно обвинить в отравлении. Он, скорее, мог открыто пронзить врага мечом».{374}

В день смерти Германика Пизон уже находился за пределами Сирии. Его отплытие было ускорено полученным им предписанием от его смертельно больного врага. Приёмный сын Тиберия предписывал легату Сирии немедленно покинуть вверенную ему провинцию и отказывал ему в своем доверии. Содержание, надо сказать, престранное. В доверии Германик мог отказывать Пизону сколько угодно, но он не имел никаких полномочий удалять его из Сирии. Это было законное право сената римского народа, который и утверждал наместников провинций, и лишал их соответствующих полномочий. По представлению принцепса, разумеется.

Как бы то ни было, но поскольку Пизон, получив письмо Германика, решился отплыть из Сирии, таковое требование в нём, очевидно, было. Легат не мог не понимать его неправомерность, но в сложившейся ситуации счёл за благо удалиться. Корабль его, правда, двигался неспешно, поскольку наместник, зная о смертельном характере болезни Германика (это, собственно, уже было общеизвестно), хотел дождаться развязки.

Известие о смерти Германика Пизон получил на знаменитом своим мрамором острове Кос, куда он прибыл из Селевкии. Траурная весть настолько обрадовала его, что он не счёл необходимым даже формальную внешнюю скорбь. Устраивая жертвоприношения и посещая храмы, он не скрывал своих истинных чувств. Планцина же вообще облачилась в нарядную одежду, сменив траурное платье, которое она носила в знак скорби по своей недавно скончавшейся сестре.

Но оставался главный вопрос: как быть теперь с наместничеством в Сирии? Когда Пизон отплыл из Селевкии, то в Антиохии оставался Германик, пусть и смертельно больной. Теперь же важнейшая провинция вообще была без высшего представителя римской власти, что представлялось совершенно нетерпимым. Потому собравшиеся в Антиохии легаты, командующие легионами, и пребывавшие в Сирии сенаторы в связи со смертью Германика и отплытием Пизона просто вынуждены были избрать временного до официального решения императора и сената наместника этой важнейшей провинции. Надо сказать, что с учётом случившегося немногие стремились к этому назначению. Двое претендентов, однако, нашлось. Это были Вибий Марс и Гней Сенций. Они спорили между собой довольно долго, пока Марс не уступил большей настойчивости Сенция., сославшись на уважение к его более почтенному возрасту. Сенций немедленно поддержал старания друзей Германика, собиравших доказательства его отравления. А те вели себя так, словно Пизон и Планцина уже были доказательно изобличены в ужасном преступлении отравления сына правящего императора и готовились предъявить таковое обвинение. Сенций, которого поощряли и понукали верные памяти Германика Вителлий, Вераний и другие, даже отправил в Рим некую Мартину, подругу Планцины, чрезвычайно ею любимую, имевшую известность как смесительница ядов.

Действия Сенция вполне понятны. Если Пизон изобличён как отравитель Германика вкупе со своей супругой, то его права наместника Сирии не выглядят самозванством. В ином случае, если Пизон просто на время покинул Сирию и никакого отношения к смерти Германика не имел, то появление нового легата провинции Сенция — явный мятеж против законного наместника. А Гней Сенций Сатурнин, не без труда добившийся власти наместника, так просто с ней расставаться не хотел, а уж быть обвинённым в мятеже и подавно.

Что же в эти дни делал сам Пизон, пока Марк Вибий Марс и Гней Сенций Сатурнин оспаривали его законное место?

Когда на Косе стало известно о смерти Германика и появлении в Антиохии нового наместника, Пизон созвал совещание, должное определить дальнейший ход его действий в сложившейся малоприятной обстановке. Выяснилось, что не все в Антиохии на стороне Германика и его окружения. Даже враждебный к Пизону Тацит сообщает, что на Кос к легату стекались центурионы из Сирии, убеждавшие его в полной готовности легионов поддержать законного наместника.{375} Все они справедливо напоминали Пизону, что никто не лишал его наместничества, а законность Сенция откровенно сомнительна.

Здесь должно напомнить, что Пизон прилагал в своё время немало усилий для завоевания популярности в сирийских легионах: «Прибыв в Сирию и встав во главе легионов, щедрыми раздачами, заискиванием, потворством самым последним из рядовых воинов, смещая вместе с тем старых центурионов и требовательных трибунов и назначая на их места своих ставленников или тех, кто отличился наиболее дурным поведением, а также терпя праздность в лагере, распущенность в городах, бродяжничество и своеволие воинов в сельских местностях, он довёл войско до такого всеобщего разложения, что получил от толпы прозвище «Отца легионов». Да и Планцина не держалась в границах того, что прилично для женщин, но присутствовала на учениях всадников, на занятиях кадет, поносила Агриппину, поносила Германика, причём кое-кто даже из добропорядочных воинов изъявлял готовность служить ей в кознях, так как ходили смутные слухи, что это делается не против воли самого принцепса».{376}

Конечно, едва ли заслуживают доверия слова Тацита о предпочтении Пизоном худших из воинов лучшим просто назло Германику, но произведённая ротация офицерского состава легионов, разумеется, проведена была, и смысл её очевиден: это должны быть новые люди, преданные, прежде всего, Пизону и отдающие ему предпочтение перед Германиком. Ослабление дисциплины, очевидно, имело место, ибо, как мы увидим, таковое обвинение ему в Риме будет предъявлено. Что же касается поведения Планцины, то она откровенно подражала той самой Агриппине, которую так ненавидела. Что ж, врага должно бить его же оружием. Вот и появляется Планцина на военных учениях, вот и общается с легионерами. Кстати, небезуспешно, если даже самые добропорядочные воины готовы ей служить. А вот если говорить о причине слухов, порочащих имя самого принцепса, поощряющего якобы такие действия Пизона и его супруги, то виновник этого сам Тиберий, Обычному человеку сложно самому разобраться в тонких замыслах принцепса, для собственной безопасности создающего систему сдержек и противовесов. Для него очевидно одно: если Тиберий поставил Пизона во главе Сирии, то, значит, он к нему расположен. Потому то, что творит Пизон, заранее одобрено на Палатине.

Значит, Пизон мог надеяться на поддержку всё ещё подчинённых ему по закону легионов.

На совещании у Пизона мнения его друзей и близких разделились. Сын его Марк Кальпурний Пизон призывал отца немедленно поспешить в Рим, дабы встретиться с Тиберием, объяснив ему происшедшее раньше, нежели это сделают его враги. Вздорных обвинений в отравлении Германика, никем не доказанных и потому являющихся пустой болтовнёй, бояться не должно. Молодой человек справедливо указывал отцу, что возвращение в Сирию как раз и чревато большими опасностями. Гней Сенций Сатурнин — опытный воин и вполне в состоянии организовать вооружённое противодействие возвращению Пизона. А это уже гражданская война. Нельзя к тому же не учитывать свежую память в легионах о Германике и глубоко укоренившуюся в военной среде преданность Цезарям. А Германик-то был Юлий Цезарь.