Тысяча порезов - Энн Малком

были стального серого цвета, которые светились по контрасту с его темно-синим костюмом.

Еще женщины. Всего две, но на две больше, чем я ожидала. Из того, что узнала, у меня сложилось впечатление, что женщины играют очень специфическую роль в мафиозных семьях.

Жены. Матери. Дочери.

Конечно, они все еще могли обладать властью. София была хорошим доказательством. Женщина, которая позволяла мужчине думать, что он ставит ее на место, в то время как на самом деле она дергала за все ниточки и была настоящей главой семьи. Вот что я поняла о ней.

Но быть признанным членом семьи? Это строго для людей с членами. Термины «умники» или «состоявшиеся мужчины» без всякой причины не имели специфических гендерных коннотаций. Мафия была старой закалки.

Олдскул — это эвфемизм для обозначения женоненавистничества и архаичности.

Но здесь были женщины, одетые в сшитые на заказ костюмы. Безупречно сшитые костюмы, облегающие их тела.

И каблуки. Убийственные гребаные каблуки. Ну, по крайней мере, на одной из них. Настоящая сирена с длинными темными волосами, густыми ресницами, поразительными карими глазами и пухлыми губами. Она выглядела так, словно рождена прогуливаться по Милану, а не по особняку Дона. В ее глазах была резкость. Холодность, которую я привыкла узнавать в убийцах.

На другой были кроссовки. Кроссовки от Гуччи. Теперь я могу это распознавать благодаря своему дизайнерскому гардеробу. Коротко подстриженная копна белых волос. На ней почти не было косметики, если не считать красной помады. Ее лицо имело форму сердечка, черты были мягкими и молодыми. Но в бледно-голубых глазах был тот же холод.

Ни одна из них не улыбнулась мне, когда я поймала их взгляды.

Я догадалась, что это не повод для улыбки. Или они возненавидели меня с первого взгляда. Хотя Феликс, София и Винсенций знали обстоятельства нашей помолвки, я сомневалась, что Кристиан поспешил сказать своим солдатам, что ему пришлось заставить женщину стать его женой. Это не хорошо для его имиджа.

Я предполагала, что в какой-то момент смогу объявить об этом, пристыдить Кристиана, устроить сцену. Но я не из тех девушек, которые устраивают сцены, и, несмотря на все, что произошло, мне не хотелось позорить Кристиана. Кроме того, нравилось, как ощущался титул королевы, чертовски нравилось, как они все смотрели на меня, когда я входила в комнату. Мне понравилось, что Кристиан отошел от пожилого, сурового на вид мужчины и быстро встал возле меня. Положил руку мне на поясницу, другой убрал волосы с лица, слегка коснувшись пульсирующего синяка на щеке. Этот жест был нежным, интимным, а не тем, что следовало делать перед комнатой, полной людей. Он делал заявление, я это поняла. Он долго смотрел мне в глаза, прежде чем повернуться к группе.

— Лоренцо ударил мою женщину, — объявил он, говоря тихо, но его голос, казалось, гремел по всей большой комнате. — К счастью, она способна защитить себя, — его взгляд метнулся ко мне с чем-то похожим на гордость.

Я сохраняла невозмутимое выражение лица, скрывая свои эмоции, хотя что-то в этом взгляде согрело меня до глубины души.

— Это нормально, что Сиенна должна быть готова защитить себя от тех, кто пытается уничтожить нашу семью, — продолжил он. — Но она не должна защищаться ни от кого в этом доме. Никогда, — его взгляд остановился на ком-то, кто сидел в углу комнаты, рядом с Феликсом.

Я не заметила Лоренцо. Он ссутулился, как будто пытался раствориться в кресле, на котором сидел. С сегодняшнего утра на его лице не осталось ни капли того надменного высокомерия или ярости. Он выглядел совершенно другим человеком, на десять лет моложе, пропитанным страхом и смирением перед тем, что должно произойти.

Я не испытывала к нему ни капли жалости.

— Рука — это небольшая цена за то, что ты сделал, — ледяным тоном сообщил Кристиан.

— Я согласен.

Все взгляды обратились к обладателю голоса.

Я ожидала, что в какой-то момент появится Винсенций, дабы попытаться переубедить Кристиана или выразить ему свою поддержку, но не думала, что здесь будет София.

Она не была мягкой женщиной. Это стало ясно после одной встречи. Она жила в этой жизни десятилетиями, потеряла дочь. И не будет умолять, устраивать какие-либо сцены, но я думала, что мать не станет свидетельницей того, как ее сыну отрезают руку.

И все же она была здесь.

Не только, чтобы быть свидетельницей, но и давая понять, что она не считает его наказание достаточно суровым.

Ее каблуки цокали по полу, когда она шла ко мне. Волосы собраны в тугой пучок, макияж безупречен, красный брючный костюм. В ушах, на шее и пальцах у нее были бриллианты. Она окутала меня ароматом Шанель, когда подошла ближе, ее глаза были прикованы к отметине на моей щеке.

— Моя дорогая, — пробормотала она, сжимая мою руку. — Поверь, я воспитывала сына не для того, чтобы он причинял боль женщинам. — София метнула взгляд в угол комнаты, суровый и без капли любви. — Это не мой сын, — она еще раз сжала мою руку, прежде чем отпустить и сосредоточиться на Кристиане.

— Ты слишком милосерден, — обвинила она.

Я прикусила внутреннюю часть губы. Какой бы сильной ни была София, какой бы важной для него она ни казалась, даже я понимала, что здесь она переходит черту. Открыто не соглашаясь с его выбором наказания перед таким количеством свидетелей. Это подрывало его авторитет.

Кристиан уже излучал опасную энергию.

Он рассматривал ее несколько мгновений.

— Возможно, — признал он наконец.

Несмотря на то, что изо всех сил старалась сохранить спокойствие, я не смогла удержаться от легкого изгиба бровей.

— Но это мое окончательное решение, — продолжил Кристиан, и от его слов у меня по спине пробежали мурашки.

София выдержала его пристальный взгляд еще на мгновение, прежде чем кивнула один раз, отступая назад рядом со мной.

Воздух гудел.

Пара молодых, более зеленых на вид мужчин двинулись по невидимой команде, расстилая пленку, как я предположила, чтобы защитить дорогой на вид ковер от пятен крови. Затем внесли длинный деревянный стол, гладкая лакированная поверхность которого поблескивала на свету. Перед ним поставили единственный стул. Один из мужчин, пожилой мужчина с суровым лицом и пустыми глазами, протянул Кристиану мачете. Я смотрела на сталь, видя свое искаженное отражение в лезвии.

Рука Кристиана оставила мою поясницу, когда он потянулся, чтобы взяться за рукоять. Его рука не дрожала. Ни капельки.

Конечно, черт возьми

Я тоже не дрожала. Мое сердцебиение было ровным, разум ясным. Я наблюдала, как Кристиан подошел к столу, Феликс схватил Лоренцо за воротник, прежде чем потащить