«Гладиаторы» вермахта в действии - Олег Пленков

На основании дневников Гутшмидта можно утверждать, что ни он, ни его начальство — комендант тыла 2-й армии и начальник тылового района группы армий «Центр» генерал Макс фон Шенкендорф — не имели умысла уничтожать советских военнопленных. Будучи офицером старой школы и старого воспитания, Гутшмидт пытался относиться к военнопленным по справедливости и по-человечески, но объективно это сделать было невозможно. Руководство группы армий «Центр» даже распорядилось провести следствие по делу о массовой гибели военнопленных. Упрек в запланированном убийстве этих людей можно адресовать только высшему руководству Третьего Рейха, а не вермахту как таковому, во всяком случае, не фронтовым и не комендантским частям. Офицеры ранга Гутшмидта не в состоянии были изменить развитие событий в своем «дулаге», поэтому называть «дулаги», «офлаги» и «шталаги» вермахта «лагерями уничтожения» в прямом смысле слова — несправедливо: это не соответствует истине.

Ясная оценка положения военнопленных затруднена еще и тем, что какую-то определенную линию поведения в этом вопросе и в самом высшем руководстве Третьего Рейха выявить сложно. Так, 21 октября ОКХ распорядился сократить рационы военнопленных. Гитлер же, напротив, десять дней спустя объявил о необходимости широкомасштабного вовлечения советских военнопленных в немецкую военную экономику (в Германии в октябре 1941 г. был дефицит рабочих рук; на производстве не хватало 800 тысяч человек). Такие противоречивые указания свидетельствуют о том, что единого представления как действовать по отношению к военнопленным, в немецком руководстве не было{566}. Это утверждение не соответствует распространенной в советской историографии точке зрения, что гибель миллионов советских военнопленных была частью предумышленного стратегического плана. Только 2 декабря 1941 г. ОКХ отреагировал на гитлеровские указания о военнопленных, но в этот момент на первый план выступили объективные факторы, над которыми немецкое командование было уже не властно. До февраля 1942 г. из 3 350 000 военнопленных красноармейцев погибло около 2 миллионов. Предпосылку для этой катастрофы создало немецкое высшее военное командование, не придававшее никакого значения жизни советских военнопленных, но эта предпосылка стала второстепенной по сравнению с объективным характером развития войны на бескрайних и бесприютных просторах России. В молниеносной войне, которую вели немцы, вопрос об обхождении с военнопленными не мог играть значительной роли. Впрочем, даже Розенберг проникся положением русских пленных и 28 февраля 1942 г. писал Кейтелю: «Участь советских военнопленных является величайшей трагедией. Большая часть их умерла от голода или погибла в результате суровых климатических условий. Тысячи умерли от сыпного тифа. Разумеется, снабжение продовольствием таких масс пленных столкнулось с трудностями. Однако если бы существовало понимание целей, которые преследует германская политика, можно было бы избежать высокой смертности. На оккупированной территории местное население имело самые лучшие намерения предоставить пленным продовольствие. Несколько предусмотрительных комендантов лагерей пользовались этим. Однако в большинстве случаев они запрещали мирному населению передавать пленным продукты питания и предпочли обречь их на голодную смерть… Во многих лагерях вообще не позаботились о помещении для пленных. В дождь и снег они оставались под открытым небом. Более того, им даже не выдавали инструменты, чтобы вырыть землянки или ямы. Совершенно забыли о систематической дезинфекции в целях ликвидации завшивленности пленных»{567}. Таким было положение даже в «шталагах» далеко от линии фронта, например, в крепости Демблин на территории Польши, где погибло около 80 тысяч советских военнопленных; этот «шталаг» просуществовал до 25 июля 1944 г.{568}

Знаток истории плена Павел Полян отмечал, что в условиях, в которых зимой 1941–1942 гг. содержали советских военнопленных, смертность среди них можно было сравнить разве что с падежом скота во время эпизоотии. Армейские и фронтовые сборные пункты и «дулаги» в Бяла-Подляске, Славуте, Дарнице, Минске и других, находящихся в зоне ответственности ОКХ, — по бесчеловечности обращения и смертности не уступали самым страшным концлагерям. В зоне ответственности ОКВ (то есть в рейхе и генерал-губернаторстве) из 390 тысяч привезенных туда военнопленных к декабрю 1941 г. умерло 18,5% (72 тысячи). Только в минском «дулаге» к осени 1941 г. под открытым небом и без всяких санитарных строений одновременно находилось около 100 тысяч военнопленных и около 40 тысяч гражданских лиц. Зимой 1941–1942 гг. в лагерях на востоке и на западе свирепствовал сыпной тиф. Очевидец передавал: «Больные старше 40 лет умирали все. Многие, уже перенесшие сыпняк, умирали от истощения. На лагерной пайке им просто не хватало сил для восстановления после невольной голодовки во время болезни». Поразительный факт: администрация «шталага 304» Цайтхайн в Германии, где ежедневно умирало до 200 военнопленных, провела между лагерем и кладбищем узкоколейку{569}.

И без того жуткое положение в лагерях для советских военнопленных усугублялось еще и вмешательством СС — на основе договоренности политического и военного руководства группенфюрер СС Рейнхард Гейдрих 17 июля 1941 г. выпустил инструкцию для опергрупп полиции безопасности и СД о чистках в лагерях военнопленных. 24 июля генерал-квартирмейстер сухопутной армии Эдуард Вагнер приказал выделять из числа военнопленных «подозрительных элементов, комиссаров, зачинщиков», которые поступали в распоряжение лагерных комендантов, иными словами, их убивали. Евреи и азиаты по распоряжению Вагнера должны были привлекаться на различные работы, это свидетельствует о том, что вермахт традиционно видел своего главного врага в большевиках, а не в евреях. 8 сентября 1941 г. вышло распоряжение ОКВ, предписывавшее всем комендантам лагерей самое тесное сотрудничество с опергруппами СС, для которых противник был «недочеловеком». Впервые термин «недочеловек» (Untermensch) 6 августа 1941 г. употребил в нацистской ФБ Густав Херберт. Обычно это слово шло в контексте рассуждений о «славяно-татарской гидре с еврейскими головами», об «ордах гуннов» и т. п.{570} Насколько нацисты представляли себе «гуннов», свидетельствует то, что офицер связи Восточного министерства Отто Броитигам жаловался на опергруппы полиции безопасности и СД, которые уничтожают всех «обрезанных» военнопленных, принимая их за евреев. Присутствовавший при этом начальник гестапо Мюллер заявил: он впервые слышит, что мусульмане тоже практикуют обычай обрезания{571}. Число жертв опергрупп СС среди военнопленных оценивают по-разному: от 580–600 тысяч до 120 тысяч человек. В декабре 1941 г. шеф гестапо Мюллер в служебной записке указывал на 16 тысяч советских военнопленных, расстрелянных его подчиненными только за один месяц{572}.

Дело доходило даже до того, что руководство вермахта несколько раз издавало и отменяло приказ о клеймении советских военнопленных. Первое распоряжение относится к 16 января 1942 г., но оно было вскоре отменено, с тем чтобы полгода спустя появиться вновь. В распоряжении подробно описывалась конфигурация клейма, которое должно было иметь форму перевернутой буквы «V» и производиться на левой ягодице путем надреза кожи ланцетом и использования в качестве красителя китайской туши. Однако не успело распоряжение о клеймении дойти до лагерей, как 3 августа 1943 г. оно было отменено{573}. Независимо от того, что побудило руководство вермахта отменить этот приказ, само намерение кажется весьма показательным.

Ради справедливости нужно отметить, что порой к немецким чувствам по отношению к военнопленным подмешивалась и месть. Так, в конце июля 1941 г. под Николаевом солдаты вермахта нашли нескольких сожженных заживо немцев. Чтобы жертвы мучились подольше, чины НКВД привязали их к деревьям и облили бензином только нижнюю часть тела. В отместку немцы расстреляли 400 советских военнопленных. В Мелитополе в подвалах местного НКВД были обнаружены трупы немецких военнопленных, которым в половые органы вводили стеклянные трубки, а потом разбивали их молотком. 17 октября 1941 г. в Таганроге «Лейбштандарт» обнаружил в здании местного НКВД шесть изуродованных трупов немецких солдат этой дивизии. В отместку эсэсовцы расстреляли четыре тысячи советских военнопленных. Еще один страшный инцидент случился в конце декабря 1941 г. на Керченском полуострове, где советские войска учинили жестокую расправу над попавшими к ним в руки военнопленными: в Феодосии под напором советской атаки немцы оставили 160 тяжелораненых солдат, которые были забиты до смерти; некоторых на 20-градусном морозе обливали водой и оставляли замерзать. В Керчи одному немецкому врачу гвоздями прибили язык к столбу. Варварские казни военнопленных в Крыму санкционировал представитель Ставки Л. З. Мехлис{574}. В Великую Отечественную войну партизаны и солдаты Красной армии считали немецкие санитарные поезда вполне приемлемой и законной целью. Немецкий врач из 22-й танковой дивизии рассказывал: «На моем санитарном автомобиле наверху был установлен пулемет, а на бортах нарисованы красные кресты. Но красный крест в России ничего не значил. Он использовался лишь как опознавательный знак для наших»{575}.