Становление (СИ) - Старый Денис

*………….*………….*

Урмия

25 ноября 1796 года (интерлюдия).

Александр Васильевич Суворов пребывал не в лучшем расположении духа. Он понимал политические расклады, но желал сконцентрироваться только на военных действиях. Вначале нужно было добиться решительного превосходства над персами, а уже после привлекать дипломатов. А получалось так, что политика встаёт на первый план.

Ираклий II, словно помолодев лет на двадцать, стал активно проводить свою политику, прикрываясь русским присутствием. Россия должна следовать Георгиевскому договору, посему защищать своего вассала — Картли-Кахетинское царство. Ну, а вассал же не обязательно должен согласовывать свои действия? Наверное, такой логикой и пользовался престарелый правитель Картли-Кахетии, когда вместо того, чтобы согласовать свои действия с русским командованием, начал расширять территории собственного царства.

Грузинские малочисленные силы, все воины, что можно было наскрести после сокрушительного поражения, устремились к соседям, прикрываясь на словах русским корпусом и принуждая к сдаче многие ханства. Особенно опасным было вступление Ираклия в Эриванское ханство, которое, пусть на словах и было подчинено персам, но имело также соглашения с Османской империей. В таких условиях османы могли найти повод к тому, чтобы начать активные боевые действия. И то, что это могло случиться, подтверждала концентрация турецких сил в районе Эрзерума и Трапезунда. Так что своими действиями царь Картли-Кахетии мог спровоцировать ещё более масштабную войну, но уже с турками.

Сожжение Дербента, как и начало переселения выживших дербентцев в Россию, с последующей отправкой в Сибирь, а частью на заселение Новороссии, произвело впечатление на народности Северного Кавказа и Закавказья. Александр Васильевич поступал в соответствии с менталитетом народов региона и их военными традициями. Суворов не собирался оставлять в тылу, а Дербент, даже после частичного сожжения, оставался важным логистическим центром, озлобленных людей, способных взяться за оружие. В России много мест, где пригодятся рабочие руки или умеющие воевать горцы.

Персидские войска пришли в движение на пятый день после взятия Суворовым Дербента, но, вопреки ожиданиям и надеждам Александра Васильевича, шах Ага Мухаммед-хан не повёл своих воинов в бой. Персы стали маневрировать. Шах рассчитывал на то, что у него в войске в основном кавалерия, потому и манёвренность выше, можно изматывать противника. Недостаточно он изучил опыт и гений Суворова.

Была такая тактика у персидского войска — долго маневрировать, выводя противника в пустынные места, где персы даже траву поджигали, да засыпали все колодцы. Кроме того, как посчитал персидский правитель, у Суворова мало кавалерии, а шагать на своих ногах всяко утомительно. Поэтому персы маневрировали, опираясь на свои базы снабжения, оттянутые к Исфахану.

Суворов, было дело, обратился к царю Ираклию и даже предлагал отдать тому во временное подчинение тысячу конных казаков, но грузинам предписывалось начать атаки на персидские коммуникации и вынуждать персов дать бой. Царь отказался, просто проигнорировал послание, будто вестовой не донёс письмо. Донёс, но ответа не последовало.

И тогда у Суворова стала дилемма: с одной стороны, нужно срочно докладывать императору о действиях вассала, с другой же, вся эта война нежелательна государю, и любое раздражение, вызванное неудачей, может сразу же прекратить поход. А без русских сил персы вновь распространят своё влияние на Кавказ.

— Докладывай, Александр Михайлович! — повелел Суворов, когда Римский-Корсаков пришёл с плановым докладом.

— Царь грузинский направил своих воинов в Эриванское ханство. Карабахский хан Ибрагим Халил идёт к нам на помощь, он внял требованиям. Персы вновь выдвинулись уже в сторону озера Урмия. Я предлагаю перехватить персидскую армию, но для этого нужно поспешать, — говорил Римский-Корсаков.

Суворов почти никогда не разводил демократию и решение принимал сам, кроме тех случаев, когда нужно было разделить ответственность. Александр Васильевич перебил Римского-Корсакова и не стал слушать его предложения, которые для фельдмаршала были слишком очевидны. А разводить политесы и выслушивать предсказуемый план Римского-Корсакова Суворов не собирался, его заместитель не та фигура, чтобы любезничать и тратить время.

— Выход через три часа, направление на юго-запад, вниз от озера Урмия. Ты же, Александр Михайлович, берёшь часть войска и показываешь Ага Мухаммеду, что мы идём за ним с севера. Пусть думает так, что мы всеми силами стремимся его догнать. Для чего подымайте много пыли, жгите больше, чем нужно, костров, не жалея дров, — отдавал приказы Суворов, после улыбнулся в своей манере и добавил. — Сколь не бегай от нас, а всё равно догоним!

Генерал-фельдмаршал рассмеялся. Он вновь входил в обычное для себя настроение, когда боевые действия заставляют быть уверенным. Война для Суворова — это вода, в которой Александр Васильевич то карась, то пиранья, бывает и мощной акулой. И если план не встречает внутреннего протеста, то это верный план, и можно теперь заниматься тем делом, в котором фельдмаршал, как рыба в воде, воевать.

— Позови ко мне военторговца Захара Ивановича! — когда уже Римский-Корсаков был на выходе из шатра, приказал Суворов.

Захар Иванович Ложкарь располагался всегда не сильно далеко от командования корпусом. Он знал, что может быть вызван на разговор с Суворовым в любой момент. Военторг стал некоей «палочкой-выручалочкой» для командующего, дополнительный ресурс, который фельдмаршал не стеснялся использовать. Впрочем, для обоюдного удовольствия сторон.

А ещё места в центре русского лагеря были потому предпочтительнее для пребывания управляющего Военторгом, что, как и в Риме все дороги вели к столице, так и в русском лагере — все тропы направлены к командующему. Потому походная лавка с товарами для офицеров располагалась в выгодном месте с наивысшей проходимостью. Ну, а рядом с лавкой — «скромный» шёлковый шатёр Ложкаря.

— Садись, братец! — сказал Суворов, но сам командующий не сидел.

Управляющий Военторгом застал фельдмаршала в разгар мыслительных процессов. Суворов, когда искал правильные решения, казался суетливым и даже несколько помешавшимся. Он мог присесть и резко встать, сделать с десяток быстрых шагов и превратиться в изваяние. Порой сам с собой разговаривал, но так тихо, что разобрать слов было невозможно даже людям, находящимся рядом с великим полководцем. Но вот лицо ранее сурового человека посветлело, стало доброжелательным, а глаза загорелись смешинкой. Решение принято.

— Говори, Захар, сколь у тебя телег имеется? — спросил Суворов и будто подмигнул, но Ложкарю это могло показаться.

— Так сколь нужно и будет, — удивлённо отвечал Захар Иванович.

Ложкарь не понимал, к чему клонит командующий, а когда военторговец чего-то не понимает, то начинает несколько теряться.

— А тыщу найдёшь? С конями? — продолжал задавать вопросы Суворов, не объясняя, зачем ему столько много повозок.

Армия не была обделена гужевым транспортом, да и в Дербенте немало повозок типа «арба» попали в руки интендантов, потому и просьба выглядела странной.

— С чем же тогда я останусь? Три сотни дать могу за плату, ваше высокопревосходительство, не более. Я же давеча два поезда в Астрахань отправил, — отвечал Ложкарь.

— Значит так, господин Военторг! Три сотни возов, все твои малые пушки, что я ранее не покупал, отдашь мне! Платы пока не будет, но из казны шаха выплачу, — сказал Суворов и не оставлял шансов отказаться.

На следующий день более половины полков от всего русского корпуса спешно выступили на юго-восток, устремляясь в обход большого озера Урмия. Командующий был с этой частью своего воинства, оставив Римского-Корсакова командовать остальными полками и всей артиллерией. Генерал-фельдмаршал не брал в переход пушки, кроме тех малых мортир, что были куплены у Военторга. Все солдаты получили паёк на два дня, сели на телеги и устремились на поиски врага.