Логово зверя - Михаил Широкий

И, совершенно неожиданно для него, дверь слегка подалась. Тогда он, поняв, что она не заперта, а просто осела и заржавела оттого, что её, по-видимому, уже много лет никто не открывал, уцепился за ручку обеими руками, упёрся левой ногой в край стены и, напрягшись всем телом, казалось, каждым мускулом, потянул дверь на себя. И она, вынужденно подчиняясь его неистовому напору, медленно, будто нехотя, с тонким протяжным скрипом отворилась.

Яркий белесый свет, мощно ударивший ему в глаза, на несколько секунд ослепил его. Хотя в действительности свет, озарявший помещение, на пороге которого оказался Юра, был совсем не ярок. Но его, пробывшего довольно продолжительное время в абсолютной темноте, и это бледное, приглушённое освещение больно ударило по глазам и заставило зажмуриться.

Однако, понимая, что у него нет времени на то, чтобы привыкать к свету, он почти сразу же с усилием открыл глаза и, преодолевая сильную резь в них, быстро огляделся. Он спешил узнать главное: успел ли он? Может ли он ещё что-то сделать? Жива ли она?..

Она была жива. Пока ещё жива… В смятой и разорванной футболке, с разметавшимися, спутанными волосами, утратившими всю свою мягкость и блеск, с белым как полотно, без единой кровинки лицом, искажённым гримасой боли и ужаса, на котором выделялись померкшие, замутнённые глаза, казалось, уже тронутые печатью смерти, – Марина, растерзанная и полубезумная, сжалась у дальней стены и распахнутыми, будто в изумлении, стеклянными глазами смотрела на своего мучителя.

Тот стоял в метре от неё. В свободной, непринуждённой позе, чуть склонив массивную кудлатую голову, словно вырубленную из чёрного камня, твёрдо расставив толстые, как столбы, ноги с крупными широкими ступнями и уронив вдоль тела длинные могучие руки с огромными жилистыми кистями, которыми он беспрерывно пошевеливал, сжимая и разжимая громадные кулаки, способные одним ударом уложить быка. Он внимательно, как будто с интересом, алчно посверкивая маленькими, глубоко запавшими глазками, рассматривал скорчившуюся у его ног, полуживую от страха, находившуюся на грани жизни и смерти девушку, у которой уже не оставалось сил не только для сопротивления – в данном случае совершенно бессмысленного, – но даже для того, чтобы крикнуть. Он слегка покачивал головой, склонял её то в одну, то в другую сторону, будто хотел получше разглядеть свою жертву, прежде чем покончить с ней, изучить её во всех подробностях и, возможно, запечатлеть её образ в памяти. И негромко, глуховато рычал, как бы выражая этим грудным, вибрирующим рыком своё удовлетворение и предвкушение чего-то острого и пряного. И бесконечно приятного для него.

Юра, увидев всё это, на мгновение замер. Он не знал, что ему делать. Мысли вихрем, в бешеном темпе крутились в голове, сбивая с толку и мешая сосредоточиться и ухватить главную, наиболее полезную и целесообразную. Идеи, одна безумнее и нелепее другой, вспыхивали в возбуждённом мозгу и тут же гасли, подавленные суровым и властным чувством реальности, подсказывавшим, что сейчас не время для фантазий.

Неизвестный сам вывел его из замешательства. Услыхав скрип отворяемой двери, он, хотя и не сразу, словно не желая отрываться от созерцания намеченной им цели, медленно повернулся и взглянул на вошедшего.

Их взгляды встретились. Юра впервые видел это неведомое, загадочное и страшное существо так близко – их разделяло всего несколько шагов. И, во все глаза глядя на это колоссальное, покрытое густой чёрной шубой тело, заключавшее в себе невообразимую, сверхчеловеческую силу, убедиться в которой он имел случай уже не раз, Юра более отчётливо, чем когда-либо, понял, насколько малы его шансы в противоборстве с этой глыбообразной мохнатой громадиной, этой идеальной машиной для убийства. Вернее, этих шансов практически нет. Ворвавшись сюда, он, можно сказать, подписал себе смертный приговор. Он уже фактически труп.

Вероятно, отлично понимал это и незнакомец. Потому что в его глазах вспыхнул не столько злобный и жестокий, как обычно, а, как показалось Юре, скорее насмешливый огонь.

Но для Юры это уже не имело значения. Он принял решение и готов был на всё, чтобы добиться своего. Он должен был во что бы то ни стало отвлечь внимание убийцы от Марины и дать ей возможность спастись. Или хотя бы надежду на спасение.

О себе же он почти не думал. Его охватило хорошо знакомое ему, не раз испытанное им в ситуациях крайней опасности чувство отчаянной, бесшабашной храбрости, почти одержимости, когда очертя голову, не думая о последствиях, бросаешься в драку. Правда, в настоящем случае последствие могло быть только одно: смерть. Но это было сейчас для него не важно. Уже не важно…

Оторвав взгляд от врага, продолжавшего сверлить его неподвижным, мерцавшим недобрым весельем взором – как если бы он увидел наконец того, кого так долго искал, – Юра быстро огляделся и, заметив поблизости, в числе прочего хлама, усеивавшего пол, крупный обломок кирпича с острыми изломанными краями, схватил его и со всего маху запустил в чудовище, целясь в голову.

Однако он так и не смог одолеть сотрясавшую его нервную дрожь, и рука, против обыкновения, изменила ему. Его снаряд попал в широкую грудь неизвестного, покрытую, точно войлоком, толстой плотной шерстью, и, вместо того чтобы причинить ему вред, лишь привёл его в ярость. Глаза зверя вспыхнули диким гневом, из горла вырвался оглушительный рёв, и он, мгновенно забыв о Марине, – тут Юрин расчёт оказался верен, – ринулся на противника.

Юра резко метнулся в сторону и избежал столкновения с нёсшейся на него разъярённой чёрной махиной, которая в противном случае смяла бы его и оставила бы от него мокрое место. Промахнувшийся зверь остановился, недовольно зарычал и покрутил головой. Обратив внимание на приоткрытую дверь, с грохотом захлопнул её и обернулся к Юре, блестя глазами и кривя лицо в выразительной гримасе, которую можно было принять за издевательскую усмешку.

И Юра прекрасно понял её значение. Понял, что его нехитрый, наскоро состряпанный план рухнул почти сразу же. И он, и Марина отныне были в ловушке, во власти монстра. До этого у него была надежда, что Марина, пока убийца будет занят им, успеет прийти в себя и выскочить наружу. Теперь тяжёлая стальная дверь была накрепко закрыта, отрезав для девушки путь к бегству. Теперь они оба были обречены.

От этой мысли у него опустились было руки. Дальнейшая борьба делалась лишённой всякого смысла. Страшный конец казался неизбежным.

Но он преодолел эту секундную слабость. Отчаяние и сознание безнадёжности своего положения, как это порой бывает, придали ему сил. Ему больше нечего было терять, и он решил не отдавать свою жизнь так