Логово зверя - Михаил Широкий

тут затхлым, гнилым воздухом, отдававшим каким-то тленом, как если бы это была могила. Наконец, угнетающе действовали облекавшая его угольная чернота и оглушающее безмолвие, от которого начинало звенеть в ушах.

Дождавшись, когда гул в травмированной голове немного утих, и преодолевая разлитую по телу слабость, он приподнялся и, дрожа мелкой дрожью и стуча зубами от холода, принялся шарить руками вокруг себя, отыскивая подножье лестницы, по которой он скатился сюда. Вскоре он нащупал онемелыми пальцами грязные, осклизлые ступеньки и, не желая оставаться в этом гробу ни одной лишней секунды, стал на четвереньках, чувствуя себя пока не в силах подняться на ноги, карабкаться наверх.

Но, одолев несколько ступенек, вдруг вздрогнул и застыл, будто поражённый ударом грома. До него донёсся стон. Или, скорее, приглушённый, подавленный крик. Её крик!

Он замер и насторожился. Заледеневшее, почти остановившееся сердце мгновенно оттаяло и застучало быстро и взволнованно. Голова вновь слегка закружилась, но уже не от травмы, а от нахлынувших бурной волной мыслей, предположений и тревог.

Однако прошло несколько минут, и никаких звуков, даже самых слабых, едва уловимых, больше не раздалось. Кругом, как и прежде, царила немая, давящая тишина. И Юра решил, что ему просто почудилось. И, вздохнув, пополз дальше по холодной и увлажнённой, как и всё здесь, скользкой лестнице.

Но тут же снова – и на этот раз более отчётливо и ясно – послышался женский вскрик. Томительный, жалобный, зовущий. И теперь у него уже не осталось никаких сомнений: это была она, Марина! Где-то здесь, недалеко от него, в глубине этой слепой чернильной тьмы. И, несомненно, она в опасности. И зовёт его на помощь. Потому что ей некого больше звать. И потому что она уверена, что он услышит её и обязательно придёт, чтобы спасти её. Он уже один раз, в самый страшный и катастрофический для них момент, выпустил её руку. А затем, под влиянием унизительного, обезличивающего, животного страха, вытеснившего из его головы все мысли, кроме мысли о самом себе, о собственном спасении, на какое-то время, пусть и недолгое, и вовсе позабыл о ней.

Но это была только минутная слабость, за которую ему было теперь мучительно стыдно. И больше он не позволит этой слабости взять над собой верх. Что бы ни случилось дальше. Что бы ни произошло с ним самим, он обязан спасти её. Потому что в смертельной угрозе, нависшей над ней, есть и его вина.

Но главное всё же не это. Главное – то, что он любит её. Как никогда никого не любил. И должен доказать это не на словах, а на деле. Должен вырвать её из лап зверя. Пусть даже ценой своей жизни.

Всё это молниеносно проносилось в его мозгу, когда он, осторожно и неуверенно ступая и вытянув перед собой руки, точно слепец, двигался в глубь заполненного тьмой подземелья, чутко прислушиваясь, не раздадутся ли вновь Маринины крики, которые могли бы послужить для него ориентиром. Однако ничего больше не было слышно. Ни звука, ни шороха, ни вздоха. Глухая, отупляющая немота.

Юру больно кольнула страшная мысль: не опоздал ли он? Не слишком ли долго он шёл к Марине со своей помощью? Не опередил ли его лесной изувер с обезьяньей мордой и человеческими глазами и не увидит ли он только бездыханное и изуродованное тело любимой?..

От этих мыслей его, несмотря на стоявший в подвале пронизывающий холод, кинуло в жар. Голова пылала огнём, а перед незрячими глазами мелькали жуткие, пугающие образы.

Взбудораженный и подстёгнутый ими, он ускорил шаг – и наткнулся на стену. Ободрённый тем, что достиг наконец точки опоры, он, перебирая руками по шершавой облупленной поверхности, по которой ползли струйки воды и шустро бегали мокрицы, пошёл дальше вдоль неё, надеясь рано или поздно достигнуть какого-то выхода.

И в этот миг он в третий раз услышал пронзительный, полный надрыва и муки Маринин крик. Причём теперь он раздался совсем рядом и прозвучал очень явственно и чётко. Новым было также то, что на этот раз её крик был не одинок: почти одновременно с ним послышался хриплый сердитый рык и ещё какие-то не совсем ясные звуки.

Юру прошиб холодный пот. Сердце выскакивало из груди. В голове мутилось. Он понял, что Марина и незнакомец находятся по ту сторону стены, вдоль которой он брёл. Брёл, как ему казалось, уже довольно долго. И если в ближайшие секунды он не найдёт входа в соседнее помещение, для неё всё будет кончено. А значит, и для него тоже…

Он хотел крикнуть ей в ответ, дать ей знать, что он здесь, рядом, что он идёт к ней на помощь. Но не смог выдавить из себя ни звука. Ответный возглас застрял в его сведённом спазмом, будто сжатом чьей-то рукой горле и вырвался наружу лишь в виде глухого, сдавленного стона.

Судорожно стиснув зубы и до боли вдавливая пальцы в мокрую шероховатую стену, он, ускоряя шаг, шёл дальше, напряжённо вслушиваясь в происходящее за ней и чуть не плача от обиды, досады, мучительного чувства вины, ощущения своей беспомощности и никчёмности. И острой, рвущей сердце жалости к той, которая так любила его, так верила в него и которую он не смог защитить, уберечь, спасти.

И вот, когда он уже почти утратил надежду и был близок к отчаянию, рука его соскользнула с каменной стены и упёрлась в металл. Это была дверь! Едва не задохнувшись от нахлынувшей радости, он стал лихорадочно шарить по двери пальцами в поисках ручки и, быстро нащупав её, потянул за неё. Однако дверь не открылась.

«Неужели заперта?» – со страхом подумал он и дёрнул сильнее. Дверь снова не шелохнулась, стояла как влитая.

У Юры на лбу выступила испарина. Он задыхался от волнения и бессильной ярости. Кровь, точно молотками, стучала в висках.

И в этот момент он снова услышал голос Марины. И уже не просто её крик, сопровождаемый низким, рокочущим звериным рычанием, а отчётливо расслышанный им зов о помощи. Словно почувствовав его присутствие, то, что он здесь, совсем близко от неё, что их разделяет только эта стена с наглухо закрытой дверью, и зная, что никто на свете не может спасти её, никто не явится к ней на выручку, кроме него, – она, очевидно в последнем отчаянном усилии, выкрикнула его имя.

Кровь ещё сильнее бросилась ему в голову. Сам, точно зверь, невольно зарычав от охватившего его бешенства, он опять ухватился за ручку двери и рванул её с новой, неизвестно откуда