Ушелец - Максим Хорсун

— Ваше имя, свидетель, и статус? — вновь обратилась к нему женщина. Она сидела по правую руку от председателя, действительно пожилая особа со следами былой красоты на действительно усталом лице. В это же время председатель — крупный седовласый мужчина с сильно вьющимся (или завитым) волосом — благожелательно прищурился. Раскин посмотрел себе под ноги: подошвы утопали в ворсе новенького ковра.

— Федор Семенович Раскин, бывший штурмовой колонизатор категории А0, теперь — пенсионер, ушелец.

— Расскажите, где и при каких обстоятельствах вы впервые повстречались с подсудимым.

Все пятеро судей резонировали во Всеобщности. Моложавый темнокожий, судя по лежащим на крышке стола кулакам — весьма крепкий; пожилая полная женщина; седой председатель; два азиата — оба сморщенные и погруженные в себя, словно буддийские монахи. Интересно, куда они подевали свои стигматы? Раскин не смел пристально рассматривать их лица, но, насколько он знал, Грибница, словно печать Каина, метила своим носителям исключительно физиономии. Он прокашлялся и взглянул на Шнайдера. Тот держал себя в руках, но по лицу было прекрасно видно, какая буря гнет деревья в его душе. По обе стороны от него стояли двое в форме штабных координаторов Колониального командования. Защита и обвинение — понял Раскин. Время-то не было военным — в понимании землян, — значит, процесс должен был вестись по светским нормам. «Защита» носила погоны майора, «обвинение» — подполковника.

— Со Шнайдером я впервые повстречался в середине девяностых годов прошлого века… — и Раскин поведал всему миру историю о сражении с «зомбаками» в Центре генетических модификаций на Александрии. Без прикрас, но и ничего не скрывая. Время от времени он вставлял острое словцо — их употребление в эфире современными законами не возбранялось. Трибунал терпеливо внимал его рассказу.

— …это было, как говорят, первым контактом с Грибницей. К сожалению, он вышел… — Раскин развел руками, — слишком уж тесным…

Всеобщность глухо заклокотала от недовольства. Тысяча голосов сделали попытку заговорить с ним одновременно, но Раскин «закрылся» так плотно, насколько только мог, отсекая мысленной переборкой щупальца системы.

— Хорошо, — женщина-судья поджала губы. — Теперь расскажите о текущем этапе ваших взаимоотношений. И на этот раз — давайте без эпоса! Вашим словам внимает человечество.

Раскин потер лысину.

— Простите, я всего лишь колонизатор-первопроходец. Мой коэффициент изменений значительно превышает коэффициент интеллекта, — он закончил фразу глупым смешком, подтверждая ее содержание.

— Подполковник! — окликнул обвинителя председатель Трибунала неприятным голосом кастрата. Обвинитель с готовностью включился в процесс.

— По данным, предоставленным «Галаспейсом», 10 сентября этого года вы были перемещены порталом Сантьяго, подпрезидентство Куба, на федеральную колонию Бастион в составе группы ушельцев. Эта информация верна?

— Верна, господин подполковник.

— Тогда, как вы объясните, что оказались в системе Сириуса, удаленной от Бастиона, система Эпсилон Индейца, на десять световых лет?

Раскин изобразил на лице понимание.

— Я сразу догадался, что попал не туда, куда направлялся. Знаете ли, гравитация иная, да и конструкция базы… Но всем тут же объяснили, что у «Галаспейса» проблемы и что нас выкинуло через портал в аварийном порядке.

— Кто объяснил? Люди полковника Шнайдера?

— Да, господин подполковник.

Верно, Раскин подумал о Павло, система нуждается в иудах. И чем этих иуд больше, тем легче проворачиваться шестеренкам социального механизма. Когда же потребность в поцелуях предателей отпадет, петлю для каждой немытой шеи будет подыскать не сложно. Он все это прекрасно понимал. Тест на лояльность Всеобщности и не обещался стать пробежкой босиком по ромашковому полю.

…Но все-таки — ВОТ ТАК. На всю Землю. Ведь он уже не мальчик. Он герой Федерации, правда, третьей степени, но… Так низко. На весь Земной шар. Низко…

Или, может, испортить им шоу? Попытаться отбить Шнайдера? В конце концов, он, Раскин, — сам себе оружие. Обезвредить его можно, лишь лишив жизни. Их — его и Шнайдера, — конечно же, прикончат: вон сколько охраны стоит, замерев, вдоль стен. Или, что хуже, выбьют дух шоковыми дубинками и посадят в секторе для обвиняемых рядышком. И после перерыва на рекламу продолжат открытый и демократичный процесс, будто бы ничего и не произошло. Зато он сделает красивый жест. Покажет всем жителям Земли, что колонизатор Ти-Рекс, ака Ушелец, не продался Треугольнику, что до сих пор он водил инопланетных тварей за аморфные носы, чтобы здесь… Чтобы теперь…

Расслабь гузку, старик! В ближайшем будущем все это не будет иметь ни малейшего значения. Либо корабли кухуракуту сожгут планету, либо…

Нет! Не позволять мозгу синтезировать лишние мысли! Не позволять!

— Хорошо, — бросил обвинитель сухо. — Сколько человек прибыло вместе с вами?

— Человек десять в группе вместе со мной, — ответил Раскин после очередной заминки; он действительно не мог назвать точной цифры. — А вообще их было, конечно, больше.

— Хорошо. Что произошло дальше?

— Нас подвергли санобработке. Это обычная процедура, которая проводится по прибытии на колонию. А затем проводили в помещение для временного содержания.

— Помещение было предназначено для удержания ушельцев под замком?

Раскин поежился. Он непрерывно ощущал на себе взгляд покрытых черной поволокой глаз бывшего командира Восьмой станции.

— Да, господин подполковник.

— То есть, господин колонизатор, вы подтверждаете, что ушельцы удерживались людьми полковника Шнайдера насильственно?

— Я… у них ведь не было другого выбора… — забормотал Раскин. — Они ведь не могли пойти, куда глаза глядят…

— Говорите громче, господин свидетель! — прикрикнул на Раскина темнокожий судья. — И отвечайте по существу. Продолжайте.

— Спасибо, господин Экзекутор. Да или нет, Раскин? — обвинитель занял пространство между «эшафотом» Раскина и Трибуналом. Он заложил руки за спину и принялся раскачиваться, переминаясь с носка на пятку.

— Да.

— Что — да?

— Они содержались насильственно.

— Удерживались, — поправил подполковник, наклонившись при этом слегка вперед, как школьный учитель, принимающий ответ с места. — Хорошо, Раскин. Идем дальше. Зачем удерживались? Наверняка подсудимый проникся, гм… доверием к коллеге-мутанту и поделился с ним своими замыслами. Я правильно говорю, свидетель?

— Правильно. Он хотел найти лекарство, чтобы излечить людей от Грибницы.

— Но говорил ли вам полковник Шнайдер, каким образом организована работа его исследовательского отдела? Имелась ли у ученых культура Грибницы в свободном состоянии, без симбионта?

— Я не знаю. Полковник мне об этом ничего не говорил.

— Хорошо! — вновь потер руки обвинитель. — Согласно протоколу, во время обыска базы полковника Шнайдера — так называемой «Восьмой станции» — в ее лаборатории и в остальных помещениях Грибницы в свободном состоянии не обнаружено. Это позволяет сделать вывод — завербованные Шнайдером ученые проводили эксперименты над живыми людьми — носителями Грибницы. Что подтверждается и лабораторными паспортами, файлы которых удалось восстановить после стирания на компьютерах Восьмой станции. Собирался ли полковник Шнайдер вести боевые действия против Федерации или против Треугольника?

— Я не могу ответить, — поперхнулся Раскин, — но…

— Но?

— Он остерегался нападения военных кораблей Федерации.

— Он собирался отражать нападение, случись такое, используя силу?

— Не знаю.

— У полковника была возможность отразить атаку?

— Подтверждаю. И…

— И?

— Вероятно, средства для симметричного ответа. Полковник говорил о намерении отправить в пространство союзного государства — Треугольника — атомные бомбы на гипердрайве.

Раздался грохот. Кто-то из журналистов, сидящих за шеренгой голограмм-операторов, уронил на пол микрофон.

— У обвинения больше к свидетелю вопросов нет, — подполковник кивком выразил свидетелю свою признательность.

— Защита? — спросила еще более утомленным голосом женщина-судья.

— Склоняя вас к сотрудничеству, — начал майор с гаденькими интонациями, будто Шнайдер склонял Раскина не к сотрудничеству, а интимным связям. В их-то возрасте… — чем мотивировал свои действия полковник?

— Ну, он сказал, что выполняет приказы независимой ветви Колониального командования… — начал Раскин, подбирая слова.

— Мы выслушаем, чем мотивировал свои действия подсудимый, из его же уст, когда придет время для заключительного слова, — перебил Раскина темнокожий судья. — Домыслы свидетеля в этом аспекте существенной роли не играют.