Струги на Неве. Город и его великие люди - Виктор Николаевич Кокосов

иноземные офицеры. С ними бы Орешек и Корелу живо вернули, а войско бы в тех пределах твёрдой ногой встало – поди выбей его! И поставить бы взамен Канцев град в невском устье… Жаль, время упущено!

Ничем не сможет он Потёмкину помочь. Как отойдёт от Риги – надоть взятое летом от шведа боронить. И как не приятно бы кус земли вдоль Невы иметь, да придётся, видать, отзывать Потёмкина. И князя Трубецкого с войском, коий Дерпт-Юрьев никак не возьмёт!

Верно, Никон станет браниться. Хотя что Никон! Не зря доводили бояре: своевольничает патриарх, много власти забрал. А ведь его дела церковные. Но и там управиться не в силах: новины многие иереи не приемлют. Растолковать бы спокойно об отступлениях нашей церкви от Восточной в обрядах. О том, что проскомидия совершалась на семи просфорах вместо пяти; о том, что пели сугубую аллилуйя, то бишь два раза вместо трех, вместо трегубой; совершал хождение посолон вместо того, чтобы ходить против солнца; отпуск после часов священник говорил из Царских врат, что теперь не деется. И наконец: крестились двумя перстами, а не тремя. Так ить не смог великий государь патриарх. Не объяснял – лишь указывал да приказывал. И забродило в народе недовольство: что ж, деды-прадеды неправедны были? И чем-то всё кончится…

А «двоица»? Аж в предисловии к Служебнику, в минувшее лето появившемуся, сказано, что Бог даровал «богоизбранную и богомудрую двоицу». То бишь, его, Алексея Михайловича и патриарха Никона. Мало того, Никон утверждал, что и патриашая и царская власть – от Бога, потому и равны. А пока государь в походе – почитай всю власть себе прибрал. Аж указы от своего имени рассылает! В приговорах по делам в царёво отсутствие как пишут: «святейший патриарх указал и бояре приговорили». Кто в державе государь? Нет, надо перемолвиться с Никоном, пущай занимается духовным, а в мирское не лезет! Так и объявлю патриарху при встрече!

Пока же упреждение и патриарху, и думе, и державе послано. Он, самодержец, из воинского лагеря напомнил всем живущим в огромном царстве, от Никона до последнего холопа, кто в православном государстве первый после Алексея Михайловича. Накануне новолетия, в последний день года семь тысяч сто шестьдесят четвёртого выпустил грамоту: отныне сын его должен всюду величаться как «Великий Государь, Царевич и Великий князь Алексей Алексеевич». Конечно, наследнику ещё и трёх лет не исполнилось, но – пусть привыкают!

Царь разглядывал казавшиеся неприступными стены, толстые высокие башни. Вот он, город, а не войти! Было б знамение, как год назад под Верховичами, когда новгородский отряд шёл биться с поляками и явился над русскими рядами Архангел Михаил, и дрогнули враги, были побеждены! Но нет знамений под Ригой. И нонешним летом святые Борис и Глеб являлись ему при осаде! Князья-страстотерпцы велели тогда царю в память о сыне Иоанна Четвёртого царевиче-мученике Димитрии Иоанновиче переименовать крепость Когенгаузен в Царевичев Димитриев град. Знать, было предначертано свыше её взять! А Ригу выходит – нет?

Надобно бы хороший приступ учинить, да не будет его. А почему – не знают воеводы, в чём причина, окромя генерала Лесли и князя Черкасского, с которыми совет держал особо. А она не во рве перед крепостью! И не в свежем шведском отряде, на кораблях приплывшем. Не в том, что, по слухам, сам Карл сюда идёт. И не в измене офицеров. Сбежали – и пёс с ними, начальных людей хватает!

Подсылы принесли страшную весть: в Риге начался мор. А это значит, что, взяв город, государь потеряет всё войско – свежи ещё в памяти недавние беды русской земли!

На следующий день русская армия стала организованно сниматься с позиций. Шведы рискнули было преследовать царскую армию, но командовавший арьергардом Ордин-Нащокин был начеку – врага отбили с великим для него уроном.

А вскоре Алексей Михайлович получил радостную весть: неделя прошла после начала отхода главного войска, как князь Алексей Никитич Трубецкой овладел-таки Дерптом – Юрьевом-Ливонским, о чём русские воеводы уже и не мечтали! Царь даже разрешил князю отвести войска: осаждал он её с начала августа не имея тяжёлой артиллерии – всю под Ригу отправили; и подкоп тоже не удался! Но немолодой уже воевода, будучи человеком обстоятельным, не торопился: обстреливал город, громил в округе шведские отряды, захватывал небольшие крепостцы. И гарнизон капитулировал. Трубецкой проявил уважение к мужеству противника: шведы вышли из крепости с заряженным оружием, развевающимися знамёнами, зажжёнными фитилями. Обыватели решили остаться. И теперь князь Трубецкой кланялся государю городом Дерптом, крепостями Нейгаузен, Кастер и Ацель.

Приказ отходить

Со стороны могло показаться, что майор Граве просто прогуливается по крепостной стене и курит трубку. На самом деле старый вояка был занят важным делом: считал дымы над русским лагерем. Слякотная осень была на руку гарнизону Нотебурга, имевшему возможность греться у очагов и каминов в крепких домах и самой крепости. Русских же эта дождливая пора изводила грязью, сыростью, одолевавшей осаждающих в землянках, – топи не топи их, всё равно одежду за ночь не просушишь!

А топили землянки по-чёрному, подолгу. А ещё – грелись у костров. Вот Граве и считал дымы, которые высоко поднимались над вершинами деревьев и были хорошо видны в ясный ноябрьский день, ещё не отступивший перед натиском сумерек. Комендант полагал на каждый костёр по шесть человек. Могло оказаться, конечно, и по десятку, так делились русские роты. Но майор слишком давно служил в армии, чтобы учесть всю подноготную военного похода: в лагере Потёмкина много больных. Наверняка не обошлось и без дезертиров. В конце концов, и стычки с Горном тоже уменьшили число солдат воеводы.

Граве с наслаждением затянулся ароматным табаком, выпустил из ноздрей дым, перемножил в уме на шесть число костров. Получалось, у русских осталось четыреста двадцать человек. Но он, естественно, все дымы заметить не мог, да и зелёная с проблесками багрянца масса леса, наверное, прикрыла ещё столько же. Казаки стояли отдельным лагерем, но в их сторону комендант даже и не смотрел: у него были причины не бояться самой грозной ударной силы воеводы. От своего подсыла – говорившего по-русски финского рейтара – комендант знал: у отряда истёк срок оплаченной службы, и казаки не считали себя частью потёмкинского войска. Более того, он сам их чуть не нанял от имени его величества!

…В кромешной тьме маленькая лодочка, вздрогнув, внезапно застыла. Сильные руки потянулись к майору Граве, подхватили под локти, помогли выбраться на берег. Его подсыл не соврал: пришедшие на беседу люди