Под крыльями — ночь - Степан Швец

Отдохнувший и повеселевший, он выглядел совсем по-другому. Арбуз тут же разрезали, слово предоставили отпускнику. Иванец рассказал о встрече с семьей, о том, какое впечатление произвело его воскрешение из мертвых. Знакомые и незнакомые приходили в дом поздравить и, по местному обычаю, приносили подарки.

Заговорили о будущем. Иванец уже немолод, нервы истрепаны, тяжело пережил свою катастрофу.

Зная из опыта, что некоторые летчики, после того как их сбивали, какое-то время испытывали робость перед боевым заданием, я предложил Иванцу поработать с молодыми. Он согласился. Оказалось, что у него есть опыт в этом деле, так как он когда-то работал инструктором в летной школе.

Вопрос об инструкторе был таким образом решен, и Иванец приступил к новым обязанностям. Составил план работы, график полетов. Начал летать сначала днем, затем ночью, экипажи быстро вводились в строй.

Я проверил его работу непосредственно на старте и остался доволен. Со временем Иванец стал готовить летчиков не только для нашей эскадрильи, но и для всего полка. Трудно было вообразить, что дни его сочтены.

Иванец проводил дневную тренировку — полет по кругу. Едва я собрался уходить с аэродрома, как дежурный позвал меня к телефону. Беру трубку. Со старта докладывают: самолет, на котором Иванец тренировал летчика, шел по кругу, вдруг взревели моторы, самолет опустил нос, вошел в отвесное пике и врезался в землю…

Я позвонил командиру корпуса генералу Юханову, вскоре он приехал. Расспросив очевидцев, мы выехали на место происшествия. Катастрофа произошла километрах в десяти западнее аэродрома. Самолет упал в болотистую местность и ушел в землю по самую турель, только хвостовое оперение торчало.

Необходимо было установить причину случившегося. Я с трудом забрался в самолет через лаз стрелков, обследовал хвостовое оперение, полагая, что, возможно, что-то произошло с креплением узлов руля глубины, по не нашел никаких неисправностей. Причина катастрофы так и осталась невыясненной.

В полку все были потрясены. Вблизи аэродрома, днем, во время тренировочного полета! После всего, что пережил и испытал Иванец, — такая нелепая, несправедливая гибель…

Генерал Юханов распорядился похоронить товарищей на месте. Останки торчащего хвостом кверху самолета засыпали землей. Получился внушительных размеров курган. Затем обложили его дерном, установили наверху временный обелиск со звездой и надписью. Простились…

Как и тысячи других, разбросанных по степям нашей Родины в разные эпохи, курган этот будет напоминать живым о суровом прошлом, и, возможно, в далеком будущем археологи, изучая прошлое Подмосковья, вскроют могилу и по останкам самолета и людей будут изучать нашу эпоху…

Хочется рассказать и еще об одном боевом товарище. Летом 1942 года к нам в часть прибыл летчик Николай Степаненко и сразу же включился в боевую работу.

В первые же дни войны он был сбит. Выпрыгнул с горящего самолета на территории, занятой немцами, получил травму. Крестьяне подлечили его, переодели, он отпустил бороду и с палочкой в руках пробирался на восток — к «родственникам». Пробирался и наблюдал. Он многое видел…

— Я видел, — сказал нам Степаненко, — как под Кременчугом фашистский летчик с бреющего полета расстреливал поезд с детьми. На крыше каждого вагона алел огромный красный крест, но фашист пикировал на состав. Я видел древнюю старуху, которой до смерти, как говорится, два дня осталось. Фашисты вместе с другими стариками запрягли ее в упряжку и заставили волочить тяжелую пушку. Старуха умерла в упряжке. Но гитлеровцы не разрешили распрячь упряжку, и старые люди продолжали тащить орудие вместе с трупом…

Благородное ожесточение, лютая, священная ненависть к врагам овладели летчиком Степаненко. Всё виденное, всё пережитое настолько ожесточило доброго от природы советского летчика, что он летал громить врага, я бы сказал, с жадностью, летал без устали, как бы стремясь наверстать упущенное.

«Сквозь грозовые разряды, сквозь нескончаемую толщу облаков, — писал о нем военный корреспондент, — не раз неслась тяжелая машина гвардии старшего лейтенанта Николая Степаненко к Берлину, Бухаресту, Данцигу, Кенигсбергу. Под плоскостью проплывали города и села Украины — трижды любимой в разлуке родной земли. В тягостной тьме лежит далеко внизу земля Родины, и от этого одновременного ощущения ее близости и отчужденности сердце бьется горячее, мозг работает тревожнее, мысль становится яростней и острей».

Типичный украинец, шутник и острослов, Степаненко пересыпал свою речь украинскими прибаутками. Там, где Степаненко, всегда оживленно, весело. И как приятный собеседник, и как бесстрашный воин, боевой летчик, он заслуженно пользовался большим авторитетом, глубоким уважением в нашей среде. В боевой работе он многих уже обогнал. Три боевых ордена украшали его грудь. За сотню боевых вылетов перевалило, а он, как говорится, не сбавлял темпы. И если его самолет бывал в ремонте, он садился на запасной и продолжал летать.

Так было и на сей раз. Экипаж прибыл на КП, а его самолет оказался неисправным. Другие летчики в таких случаях возвращались домой. На необлетанном самолете никто не решался летать. Степаненко не таков.

— Есть какой-нибудь свободный самолет?

Свободный самолет был. Подвесили бомбы, и самолет пошел на взлет. Но на первом развороте резко обрывает левый мотор, самолет опустил нос и пошел к земле. Радист и стрелок, заметив неладное, быстро выбросились из машины и тут же раскрыли парашюты, которые за счет скорости наполнились воздухом и смягчили приземление. Оба приземлились без повреждений. Самолет врезался в землю и взорвался. Летчик Николай Степаненко и штурман Сергей Малов погибли. И тем тягостнее об этом вспоминать, что всё это произошло в какое-то мгновение и на наших глазах: мы сидели в самолетах, ожидая очередности взлета. Представляете, каково было нам взлетать после случившегося, горько сознавая, что верного боевого товарища, патриота, коммуниста, замечательного человека, с которым только что разговаривали на КП, уже не стало?

Высшую правительственную награду я получал в Кремле. Вручал награды заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР О. В. Куусинен.

После вручения наград мы сфотографировались с товарищем Куусиненом.

Выйдя из Кремля и простившись с друзьями, я отправился домой. Хотелось побыть одному, разобраться в своих мыслях и чувствах.

Вездесущие любознательные мальчишки окружили меня почти у самого Кремля, рассматривая награды.

— Ребята, он прямо из Кремля, сами видели, как выходил! — кричали те, кто первыми окружили меня.