1941: подлинные причины провала «блицкрига» - Сергей Кремлев

Это ведь – при ответственном отношении к своим обязанностям командования, начиная с окружного и заканчивая полковым, – было вполне возможным.

Командир стрелкового полка не мог без приказа из дивизии поднять полк по боевой тревоге с выводом боевой техники, с выдачей боеприпасов и т. д. Но он мог хотя бы с началом лета 1941 года ограничить увольнения, усилить или ввести службу наблюдения за воздушным пространством, увеличить количество бодрствующих за счет усиленных караулов, обеспокоиться наличием в части боекомплекта, ориентировать личный состав на повышенную бдительность и т. д.

Все это мог сделать уже командир полка.

И тем более это мог сделать командир дивизии – как это сделал командир 41-й стрелковой дивизии КОВО генерал Микушев.

А уж командир корпуса своей властью мог и много больше, не говоря о командующем армией и, наконец, командующем округом.

Я уже не раз писал, что приказы еще наркома обороны Ворошилова, а затем приказы наркома обороны Тимошенко строго требовали от войск обеспечить маскировку боевой техники, создать ложные аэродромы, рассредоточивать технику. И если бы командир авиационного полка не держал самолеты «по линейке», а рассредоточивал их, то он всего лишь выполнял бы приказ наркома. Но в частях этот приказ чаще всего не выполняли, почему и понесли сразу же большие потери в самолетах на земле.

А ведь можно было строить боевую учебу например, так, чтобы в состоянии готовности к взлету с бортовым боекомплектом находилась бы в течение суток хотя бы одна эскадрилья – без взлета… Конечно, пилоты, вынужденные изо дня в день уделять все внимание самолетам, а не девушкам, не благодарили бы командира полка. Однако в ответ на их ворчание: «Ну, а девушки?» – он как сознательный командир РККА мог бы, совместно с заместителем по политпропаганде, резонно отвечать: «А девушки? А девушки – потом, в шесть часов вечера после войны».

Увы, в реальной истории последних предвоенных дней мы имеем печальные примеры обратного. Сталин ли и социализм в том виноваты или российские самодержцы и царизм, заложившие не лучшие традиции в русском офицерском корпусе, кто бы и что бы ни утверждал обратного?

Да что там!

Не будем говорить о том, что боевую учебу и повседневную жизнь войск в силах прикрытия РККА можно и нужно было строить с весны 1941 года совершено иначе, чем это имело место. Но даже два последних предвоенных дня, прошедших с момента получения директивы Тимошенко и Жукова (безусловно, санкционированной Сталиным) о переводе управления приграничных военных округов на фронтовые командные пункты, в округах могли бы использовать с умом. Раз уж была получена такая директива и коль уж подчиненные Павлова и Кирпоноса на глазах минчан и киевлян стали собирать пожитки для переезда на ФКП под Барановичи и в Тернополь, то кто запрещал командующим округами хотя бы через офицеров связи в тот же вечер 19 июня 1941 года осведомить о происходящем всю цепь командования «округ – армия – корпус – дивизия – полк»?

Кто запрещал осведомить хотя бы лично командиров, а уж те, натянувшись, как струна, своей властью могли бы сделать не так уж и мало для того, чтобы вверенные им части тоже подтянулись бы и изготовились. Ведь не все дивизии сил прикрытия были подняты с коек бомбовыми ударами немцев. Многие – не только 41-я дивизия генерала Микушева – начали войну своевременно и достойно, но сразу же образовавшиеся бреши поставили в катастрофическое положение даже изготовившихся.

Обобщающий строго документированный труд о тех днях сегодня написать невозможно уже потому, что те, кто имеет доступ к оставшимся после волкогоновского погрома архивам, не заинтересованы в правде, а те, кто заинтересован в правде, не имеют доступа к архивам.

Вот «исследователи» и производят на свет книги, полные или якобы документированной лжи, или полуправды. Вина в таких «исследованиях» обычно сваливается или на Сталина, или на социализм и большевиков, или на ГУЛАГ, или на поголовную некомпетентность командования Красной армии всех уровней, или на все это, вместе взятое. Хотя главная причина провалов – в ином…

Что же до основного вопроса, с которого эта глава была начата, то на него сегодня можно уверенно ответить так.

Конечно же, то, что мы докатились до Москвы, объективно обусловлено не было. Если бы на рассвете 22 июня 1941 года своевременно взлетели не только «Юнкерсы», «Хейнкели», «Дорнье» и «Мессершмитты», но и «Петляковы», «Ильюшины», «МиГи», «Яковлевы», «И-16», то война сразу началась бы иначе и, скорее всего, германское нашествие было бы остановлено где-то на рубеже Днепра.

Рига, Таллин, Минск, Львов, Житомир все равно были бы оккупированы, но уже Смоленск – вряд ли. Остался бы в этом случае, скорее всего, советским и Киев, не говоря уже о Харькове, Днепропетровске, Запорожье.

Варианты успешной в целом стратегической обороны или организованного отступления с последующей прочной обороной для Красной армии в 1941 году имелись. Скажем, генерал армии петров считал позднее, что можно было бы добиться успехов в 1941 году и в том случае, если бы советские части не пятились под натиском немцев, пытаясь контрнаступать фронтально, а смелее и шире применяли бы фланговые удары, в том числе – по коммуникациям германской армии.

То есть фронт можно было стабилизировать в 1941 году на линии Днепра и западнее Киева, если иметь в виду материальные, кадровые и мобилизационные возможности Красной армии в 1941 году. У нас к 22 июня 1941 года было уже – и в немалых количествах – хорошее оружие. Бомбардировщики «ДБ-3ф» («Ил-4»), «Пе-2», штурмовики «Ил-2», истребители «МиГ-3», «Як-1», «ЛаГГ-3» воевали, по сути, всю войну. Мы имели уже тогда более тысячи средних танков «Т-34» и более пятисот тяжелых танков «КВ».

Однако должного умения использовать эти возможности значительная часть Красной армии не проявила. Неумехи и разгильдяи и сами провалились, и сорвали тем самым возможные успехи стойких и умелых частей и бойцов, которых уже тогда, в 1941 году, было в РККА немало. Смелых и умелых было, пожалуй, тогда даже больше, чем трусов и неумелых. Но Красной армии лишь предстояло научиться воевать так, чтобы общую ситуацию определяли компетентные кадры.

Сталин сказал верно: «Кадры решают все». Но все решают сильные кадры. Слабые кадры, напротив, не решают ничего, потому что ничего решить не могут. Неустойчивый баланс между первыми и вторыми, сложившийся к лету 1941 года, мог повернуть начавшуюся войну или сразу в сторону активного и достаточно эффективного противостояния с переходом военных действий для СССР в успешную фазу, или – сразу в сторону катастрофических провалов с медленным переламыванием ситуации в пользу СССР.

С системной, материальной точки зрения возможен был и тот, и другой вариант, но реализовался второй – «провальный». И внимательное изучение причин того, почему реализовался негативный вариант, имеет не только академическое значение. Ведь и в 2016 году, через семьдесят пять лет после начала войны, мы имеем в России затянувшийся системный аналог 1941 года.

Как и тогда, сегодня в распоряжении народов России и связанных с ними общей исторической и геополитической судьбой народов бывших союзных республик имеются все системные и материальные возможности для быстрого перелома ситуации. Перелома в сторону принципиально иной, созидательной, умной, благополучной и полной достатка жизни для всех, кто хочет и умеет трудиться.

Но, как и тогда, предательская, слабая, некомпетентная часть кадров программирует сегодня поражения. Разница в том, что сейчас ситуация намного сложнее той, в которой мы оказались в 1941 году.

Переломить кризисную ситуацию могут сильные, компетентные кадры.

В 1941 году они у России нашлись.

Найдутся ли они сейчас, покажет будущее.

Приложение

Елена Прудникова. Почему особые отделы были переданы в Наркомат Обороны?

Сталинские методы управления просты только с первого взгляда. На самом деле разобраться в них – та еще задачка. Хотя бы потому, что, в отличие от традиционного государственного управления, которое строится веками, это было во многом экспериментальное, опытным путем создаваемое управление совершенно новым государственным образованием. Короче говоря, экстренная организация изначального хаоса. Задача осложнялась тем, что надо было сыграть без репетиций. И еще раз – тем, что надо было запутать врага, не дать ему догадаться, как на самом деле советское правительство собирается решать ту или иную проблему.

Поэтому иной раз советская организационная мысль выдавала самые неожиданные виражи. Появление декоративных структур (вроде приснопамятного комитета по эвакуации) – еще не самый головокружительный из них. Так, например, изучая подготовку к войне, я обнаружила некий выброшенный Политбюро протуберанец с ничего не говорящим названием: «военно-промышленная комиссия» (не путать с «военно-промышленным комитетом» – это другая контора). Кто-нибудь о ней слышал? Вот и я тоже… По рассмотрении же вопроса оказалось, что оная комиссия ведала всей мобилизацией промышленности, то есть переводом ее на военные рельсы. Фактически это был второй Госплан, существование которого так засекретили, что до сих пор расколдовать не могут.