Том 5. Жизель. Ступай к муравью - Джон Уиндем

Ее вид и размеры маленькой сторожки снова навели меня на мысль о символике — ведь мифология так богата легендами и сказками о различных гномах и прочем «малом люде», которые часто являются нам во сне. Так как я все еще не могла решить этот вопрос, то отложила его на потом.

Теперь мы ехали по аллее, проложенной посреди чего-то среднего между городским сквером и новой пригородной застройкой. Кругом было много лужаек и клумб, а между ними стояли розовые трехэтажные дома. Группа амазонок в майках и брюках сажала в свежевскопанную клумбу тюльпаны. Они доброжелательно улыбнулись нам, когда мы проезжали мимо. По одной из лужаек парка прогуливалась огромная женщина, облаченная в розовые покрывала. Ее сопровождали три маленькие женщины в белой форме, которые по сравнению с ней казались детьми или заводными куклами.

Наконец мы подъехали к крыльцу, ведущему в одно из розовых зданий. Оно было нормальных размеров, но ступеньки были разделены центральной балюстрадой: те, что располагались налево, были обычными, а те, что направо, — пониже, и их было побольше.

Три гудка автомобиля возвестили о нашем приезде. Через несколько секунд шесть маленьких женщин выскочили из дверей и побежали вниз по правой стороне крыльца. Водитель машины вышла им навстречу. Она тоже была маленькой, но не в белой форме, как остальные, а в блестящем розовом костюме, похожем на ливрею, цвет которого совпадал с цветом машины. Они о чем-то переговорили, затем открыли заднюю дверцу кареты и чей-то голос приветливо сказал:

— Добро пожаловать, мамаша Оркис! Вот вы и дома.

Кушетка, на которой я лежала в карете, соскользнула с полозьев и медленно опустилась на землю. Одна из маленьких женщин подошла ко мне и участливо спросила:

— Как вы думаете, вы сумеете сами идти, мамаша?

В тот момент я не обратила внимания на эту форму обращения, но сейчас было совершенно ясно, что обращаются ко мне, так как рядом со мной больше никого не было.

— Идти? — переспросила я. — Конечно, смогу. — И, поддерживаемая восемью руками, села на кушетке.

Когда я сказала «конечно», то переоценила свои возможности. И поняла это, как только мне помогли подняться на ноги. Даже с посторонней помощью такое небольшое усилие заставило меня тяжело дышать. Я с отвращением взглянула на свою, словно надутую, фигуру, задрапированную в розовые покрывала, и сделала робкий шаг вперед. Такое передвижение едва ли можно было назвать ходьбой. Маленькие женщины, достающие мне только до локтя, хлопотали вокруг, как встревоженные наседки. Но, начав, я была полна решимости продолжать свой путь по дорожке, а затем, сделав огромное усилие, поднялась по ступенькам левой стороны крыльца.

Когда я наконец достигла вершины, вокруг раздался общий вздох облегчения и радости. Мы передохнули несколько минут, а затем вошли в здание. От самых дверей тянулся коридор с закрытыми по обе стороны дверями. В конце коридора мы повернули налево, и тут в первый раз я увидела себя в зеркале. Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы снова не впасть в панику от того, что я там увидела. Передо мною была ужасная пародия на женщину: слонообразная фигура, которая выглядела еще больше благодаря розовым покрывалам. Хорошо еще, что они скрывали все, кроме головы и рук, но и эти последние тоже шокировали меня, так как руки были мягкими и маленькими, а голова и лицо вполне могли принадлежать молодой девушке, к тому же красивой. Ей было не больше двадцати одного года; ее курчавые светлые волосы с каштановым отливом были коротко подстрижены. Цвет лица был кремово-розовым, рот — красивой формы, а губы ярко-красными без всяких следов помады. И это нежное лицо с полотна Фрагонара было посажено на чудовищное тело — как если бы цветок фрезии распустился на тыкве.

Когда я шевелила губами, она шевелила тоже; когда я сгибала руку она повторяла мое движение, и, несмотря на это, как только мне удалось справиться с собой, она перестала быть отражением: ничто в ней не напоминало меня настоящую, это была совершенно посторонняя женщина, на которую я теперь взирала с грустью и болью в сердце. Мне захотелось плакать от стыда за нее, и слезы ручьем потекли из моих глаз.

Одна из маленьких женщин тут же подскочила ко мне и взяла за руку.

— Мамаша Оркис, дорогая, в чем дело? — спросила она участливо.

Но что я могли ей сказать, когда сама ничего толком не понимала? Маленькие ручки гладили меня, пытаясь успокоить, тоненькие голоса подбадривали, уговаривая двигаться дальше. Наконец мы добрались до открытой двери и меня ввели в комнату, которая представляла собой нечто среднее между будуаром и больничной палатой. Впечатление будуара усиливалось обилием розовых ковриков, одеял, подушечек, абажуров на лампах и тюлевых занавесок на окнах. А больничную атмосферу создавали шесть кроватей-кушеток, разделенных тумбочками и стульями. Кушетки стояли по три у каждой стены, так что в середине комнаты оставалось свободное пространство. Там было несколько широких кресел и стол с вазой и красивыми цветами посередине. В воздухе ощущался легкий, приятный аромат, а откуда-то доносились приглушенные звуки струнного квартета, наигрывавшего какую-то сентиментальную мелодию.

Пять из шести кушеток были уже заняты огромными женскими телами, укрытыми атласными одеялами. Двое из сопровождавших меня маленьких женщин поспешили к шестой, свободной кушетке, и откинули одеяло.

Лица всех пятерых обитательниц комнаты были обращены ко мне — трое смотрели доброжелательно, а остальные две — безразлично.

— Привет, Оркис, — приветливо сказала одна из первых. Затем, заметив печальное выражение моего лица, спросила с участием:

— Что, трудно тебе пришлось?

Я не нашлась, что ответить, и смогла только улыбнуться ей, когда направлялась к своей кушетке.

Мой «конвой» уже стоял наготове у постели. Общими усилиями они помогли мне улечься и подложили под голову маленькую подушечку. Все движения стоили мне изрядного напряжения сил, и я была рада, что наконец могла отдохнуть. В то время как две маленькие санитарки укрывали меня одеялом, третья достала чистый носовой платок и осторожно вытерла пот с моего лица.

— Ну вот, дорогуша, — проговорила она подбадривающим тоном, — вот вы и дома. Немножко отдохнете и совсем придете в себя. А сейчас постарайтесь уснуть.

— Что там с ней случилось? — спросила одна из женщин довольно резким тоном. — Не справилась, что ли?

Маленькая женщина, вытиравшая мне лицо (очевидно, она была старшей среди обслуживающего персонала), круто повернулась к ней и проговорила:

— К чему этот злой тон, мамаша Хейзел? Разве вы не знаете, что мамаша Оркис родила четырех здоровеньких девочек? — Не правда ли, дорогая? добавила она, обращаясь ко мне. — Просто она немного устала с дороги, вот и все.