Весь Дэн Браун в одном томе - Дэн Браун

никак не вписывался в общий интерьер дома — очевидно, дверь поставил сам Эдмонд.

— Вы же знаете, где он прятал ключи? — спросил Лэнгдон.

Амбра помахала в воздухе смартфоном Эдмонда.

— Там же, где и все остальное.

Она приложила телефон к двери, та трижды пикнула, и Лэнгдон услышал, как двигаются в пазах тяжелые болты. Амбра убрала смартфон в карман, распахнула дверь и сделала приглашающий жест:

— Прошу вас.

Лэнгдон переступил порог и осмотрелся. Полутемный холл, стены и потолок из светлого кирпича, воздух как будто разреженный. Прошел в следующее помещение — просторную студию-гостиную, — и замер, оказавшись прямо перед огромной картиной. Она висела на противоположной от входа стене и эффектно подсвечивалась софитами, судя по качеству, музейными.

Лэнгдон смотрел на полотно, не в силах пошевелиться.

— Господи… это что… оригинал?

Амбра, улыбнувшись, кивнула:

— Да. Я хотела рассказать вам о ней еще в самолете, но потом решила, пусть будет сюрприз.

Лэнгдон сделал шаг к шедевру. Более трех с половиной метров в длину, метр двадцать в высоту. В Бостонском музее изящных искусств она выглядела не такой громадной. Я слышал, что картину продали коллекционеру, пожелавшему остаться неизвестным. Но даже представить не мог, что это Эдмонд.

— Когда я впервые увидела ее здесь, в этом лофте, — сказала Амбра, — поверить не могла, что Эдмонду нравится такой стиль живописи. Но теперь мы знаем, над чем он работал весь год, и эта картина — точно в тему. Мистика, правда?

Лэнгдон кивнул, не веря своим глазам. Перед ним прославленный шедевр, одна из культовых работ французского постимпрессиониста Поля Гогена, художника-новатора, воплотившего в своих полотнах самую суть символизма конца девятнадцатого века и проложившего путь современному искусству.

Лэнгдон подошел еще ближе. Его поразило, насколько схожа палитра Гогена с красками, использованными Гауди в оформлении главного входа в Каса-Мила, — те же природные оттенки зеленого, коричневого и синего. И сцена на картине тоже очень натуралистична.

Быстро посмотрев на изображения людей и животных, Лэнгдон перевел взгляд в левый верхний угол, где на ярком желтом фоне художник написал название своей работы.

И, опять же удивляясь совпадению, прочитал: D’où Venons Nous / Que Sommes Nous / Où Allons Nous.

Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?

Каждый раз, когда Эдмонд возвращался домой, его встречали эти слова. Бросали ему вызов, подстегивали, вдохновляли.

Амбра подошла и встала рядом.

— Эдмонд говорил, что эти вопросы дарят ему вдохновение. Ведь их видишь почти с порога.

Да уж, такое трудно не заметить, подумал Лэнгдон.

Он размышлял о том, что Эдмонд не просто так поместил картину на самое видное место. Возможно, это полотно — ключ к его открытию? Хотя на первый взгляд сюжет кажется слишком простым, чтобы таить в себе намек на революционный научный прорыв. Широкими небрежными мазками художник написал таитянские джунгли, населенные животными и туземцами.

Лэнгдон хорошо знал эту картину. Гоген настаивал, чтобы зрители «читали» ее не как обычно, а справа налево. Вспомнив об этом, Лэнгдон быстро прошелся взглядом от правого края к левому.

В правом нижнем углу на большом камне спит новорожденный младенец — символ начала жизни. Откуда мы пришли?

В центре картины обитатели Таити разного возраста занимаются своими будничными делами. Кто мы?

Слева, глубоко задумавшись, сидит в одиночестве дряхлая старуха. Она как будто размышляет о своей скорой смерти и бренности всего земного. Куда мы идем?

Лэнгдон не мог понять, как же он сразу не подумал про эту работу Гогена, когда Эдмонд впервые рассказывал ему о своем открытии. Каково наше происхождение? Какая судьба нас ждет?

Лэнгдон внимательно рассмотрел остальные детали картины. Собаки, кошки, птицы — на первый взгляд они вообще ничем не заняты; примитивная статуя божества на заднем плане; гора, переплетенные корни растений, деревья. И конечно, «загадочная белая птица» Гогена — она сидит рядом со старухой, воплощая, по объяснению самого художника, «бесполезность слов».

Бесполезные или нет, думал Лэнгдон, но сейчас нам нужны именно слова. Желательно сложенные в строку из сорока семи букв.

Внезапно ему пришла в голову мысль: а вдруг необычное название картины и есть та самая строка? Но, быстро сосчитав буквы во французском и в английском варианте, он понял, что ошибся.

— Ну ладно. Ищем стихотворную строку, — бодро объявил Лэнгдон.

— Библиотека — это сюда. — Амбра указала налево, в сторону широкого коридора, обставленного изящной мебелью вперемежку с экспонатами из музея Гауди.

Эдмонд поселился в музее. Лэнгдон никак не мог этого постичь. Мансарда в Каса-Мила — не самое уютное место для жизни. Длиннейший ребристый тоннель сплошь из кирпича и камня — двести семьдесят разновысоких параболических арок, отстоящих одна от другой примерно на метр. Окон мало, воздух сухой и словно стерильный, очевидно, прошедший специальную обработку, чтобы экспонаты музея лучше сохранялись.

— Я приду через минуту, — сказал Лэнгдон. — Хочу найти ванную комнату Эдмонда.

Амбра в смущении оглянулась назад, на выход.

— Эдмонд всегда просил меня пользоваться тем туалетом, что внизу, в главном фойе… почему-то он не хотел, чтобы кто-то заходил в его личную туалетную комнату.

— Это комплекс холостяка — наверняка у него там страшный беспорядок, вот ему и было неловко.

Амбра улыбнулась.

— Думаю, это там. — И она указала в сторону, противоположную библиотеке, туда, где начинался темный сводчатый коридор.

— Спасибо. Я скоро приду.

Амбра направилась к библиотеке, а Лэнгдон вошел в коридор, больше похожий на тоннель. Кирпичные своды вызывали мрачные ассоциации со средневековыми катакомбами. Он осторожно двинулся вперед. Сенсорные светильники, вмонтированные в пол у основания каждой арки, загорались при его приближении и освещали путь.

Лэнгдон миновал уютную комнату для чтения, небольшой тренажерный зал, кладовку, всю заставленную стендами и витринами с рисунками Гауди, чертежами и трехмерными моделями зданий.

Возле витрины с биологическими экспонатами Лэнгдон ненадолго задержался. Удивленно посмотрел на окаменелости с доисторическими живыми организмами — вот рыба, вот скелет змеи… У Лэнгдона мелькнула мысль, что Эдмонд сам поставил здесь эту витрину — возможно, она как-то связана с его исследованиями о происхождении жизни. Но потом Лэнгдон увидел табличку с описанием. Экспонаты принадлежали Гауди. Их очертания, как он понимал теперь, повторяются во многих архитектурных деталях дома: мозаика на стенах — рыбья чешуя, пандус, ведущий в гараж, — тело головоногого моллюска, скелет змеи с сотнями ребер — вот этот самый сводчатый коридор.

На табличке были написаны слова архитектора:

Нет ничего придуманного, все изначально существует в природе.

Оригинальность — это возвращение к истокам.

— Антонио Гауди

Лэнгдон бросил взгляд на ребристый извилистый тоннель, и ему снова показалось, что он