Дым и зеркала - Neil Gaiman

– Мочимся больше обычного, так ведь? Саймон кивнул.

– Какие-нибудь выделения? Саймон покачал головой.

– Понятненько. Я бы попросил вас снять штаны, если вы не против.

Саймон снял. Доктор вгляделся в его пенис.

– А у вас ведь есть выделения, знаете ли, – сказал он. Саймон снова застегнулся.

– Так, мистер Пауэре, скажите, как по-вашему, возможно, что вы подхватили от кого-то… э… венерическое заболевание?

Саймон решительно покачал головой.

– У меня ни с кем, – он едва не сказал «ни с кем больше», – почти три года не было секса.

– Не было? – По всей видимости, врач ему не поверил. От него пахло экзотическими пряностями, и у него были самые белые зубы, какие Саймон когда-либо видел. – Что ж, вы заразились или гонореей, или НСУ. Вероятнее всего, это НСУ, иными словами, неспецифический уретрит. Он не столь известен и не столь болезненный, как гонорея, но лечить его – та еще радость. От гонореи можно избавиться одной ударной дозой антибиотиков. Они ее вот так, – он дважды громко хлопнул в ладоши, – приканчивают.

– Выходит, вы не знаете, что со мной?

– Какое у вас заболевание? Господи помилуй, конечно, нет. Я даже не буду пытаться выяснить. Я пошлю вас в специальную клинику, которая занимается всевозможными подобными случаями. Я вам дам назначение. – Он достал из ящика стола стопку бланков со штампом клиники. – Кто вы по профессии, мистер Пауэрс?

– Я работаю в банке.

– Кассир?

Он покачал головой:

– Нет. В отделе ценных бумаг. Я клерк у двух заместителей заведующего. – Тут ему пришло в голову: – Им ведь не обязательно про это знать, правда?

Врач был шокирован.

– Господи всемогущий, разумеется, нет! Аккуратным круглым почерком он выписал назначение, в котором говорилось, что Саймон Пауэрс, возраст двадцать шесть лет, страдает, вероятно, НСУ. У него выделения. По его словам, не занимался сексом уже три года. Боли. Не могли бы они сообщить результаты обследования. И расписался закорючкой. Потом протянул Саймону карточку с адресом специализированной клиники.

– Ну вот. Волноваться нечего, такое со многими случается. Видите, сколько у меня тут карт лежит? Волноваться нечего – скоро будете как новенький. Когда придете домой, позвоните туда и запишитесь.

Взяв карточку, Саймон собрался уходить.

– Волноваться нечего, – в третий раз повторил пакистанец, – скорее всего вылечить это будет несложно.

Саймон кивнул и попытался улыбнуться. Потом открыл дверь.

– Как бы то ни было, это же не серьезное заболевание, вроде сифилиса, – сказал врач.

Две сидевшие в приемной престарелые женщины радостно навострили уши и жадно вперились в Саймона, когда он проходил мимо.

Ему хотелось провалиться сквозь землю.

Стоя на тротуаре в ожидании автобуса, Саймон думал: «У меня венерическое заболевание. Я где-то подхватил венерическое заболевание. Венерическое заболевание я где-то подхватил». И так раз за разом – как мантру.

Ему следует на ходу звонить в колокольчик, как прокаженному.

В автобусе он старался держаться подальше от попутчиков. Он был уверен, что они знают (разве они не способны разглядеть чумных отметин у него на лице?), и одновременно стыдился того, что вынужден хранить это в тайне. Вернувшись домой, он прошел прямо в ванную, ожидая увидеть в зеркале разлагающееся лицо из фильмов ужасов, ожидая, что на него уставится гниющий череп, покрытый пушистой синей плесенью. Вместо этого он увидел розовощекого банковского служащего двадцати с небольшим лет, светловолосого, с чистой кожей.

Неловко достав пенис, он тщательно его проинспектировал. Пенис не был ни гангренозно-зеленым, ни проказно-белым и выглядел совершенно нормальным, если не считать слегка распухшей головки и прозрачных выделений, выступивших из отверстия. Еще он заметил, что его белые трусы испачканы в паху.

Саймон рассердился на себя и еще больше на Бога, ниспославшего ему (скажи же это!) дозу гусарского насморка, предназначенную, по всей видимости, кому-то другому.

В тот вечер он впервые за четыре дня мастурбировал.

Он воображал себе школьницу в голубых хлопчатобумажных трусах, которая превратилась в полицейскую, потом в двух полицейских, потом в трех.

До того момента, когда пришло время кончить, боли не было никакой, а тогда ощущение было такое, будто кто-то заталкивает ему в член перочинный ножик. Будто со спермой выходит подушечка для булавок.

Тогда он в темноте расплакался, но от боли или по какой-то иной причине, определить которую не так просто, не мог бы сказать даже сам Саймон.

Это был последний раз, когда он мастурбировал.

Клиника находилась в крыле мрачной викторианской больницы в центре Лондона. Молодой человек в белом халате взял карточку Саймона и назначение врача и велел ему подождать. Саймон сел на оранжевый пластиковый стул, испещренный коричневыми ожогами от сигарет.

Несколько минут он глядел в пол. Потом, исчерпав этот способ развлечения, стал смотреть в стены, и наконец, не имея другого выбора, на других людей. Слава Богу, тут были одни мужчины (женское отделение находилось этажом выше), и их было больше полудюжины.

Наиболее спокойно вели себя мачо со строек, пришедшие сюда в седьмой или семнадцатый раз и более или менее довольные собой, точно подхваченное ими заболевание свидетельствовало о высокой потенции. Было несколько деловых людей в костюмах и галстуках. Один с сотовым телефоном держался так, будто ничего особенного не происходит. Другой, прячущийся за «Дейли телеграф», краснел, смущаясь, что тут оказался. Еще тут были мужчинки с жиденькими усиками и в потертых плащах: возможно, продавцы газет или учителя на пенсии; округлый малазийский джентльмен, прикуривавший одну от другой папироски, так что пламя никогда не гасло, а переходило с окурка на целую. В углу прикорнула пара перепуганных геев. На вид обоим было не больше восемнадцати. Судя по тому, как они украдкой оглядывались по сторонам, они тоже пришли сюда впервые. Они держались за руки так крепко, что побелели костяшки пальцев, но по возможности незаметно. Им было смертельно страшно.

Саймона это несколько утешило. Он почувствовал себя не таким одиноким.

– Мистер Пауэрс, пожалуйста, – сказал мужчина за стойкой.

Саймон встал, болезненно чувствуя, что на него обратились все взгляды, что его опознали и назвали перед всем светом. Веселый рыжий врач в белом халате терпеливо ждал.

– Прошу за мной, – сказал он.

Они прошли по нескольким коридорам в дверь (на которой висел прикрепленный скотчем кусок плексигласа, на белом листке под ним было нацарапано перьевой ручкой «Д-р. Дж. Бенхэм») в кабинет врача.