Быть драконом - Андрей Стерхов

Что можно сказать о владельце всего этого богатства?

Не знаю.

Разве только то, что он не мальчик и что наверняка любит окрошку.

Набив желудок непонятным, мысленно поблагодарил Леру за то, что не дала помереть раньше срока. Теперь я мог думать о вещах более высоких. Например, о туфлях. Отсырели они в давешнюю пургу и до сих пор не высохли. Однозначно требовалась замена.

Вернувшись в кабинет, я сунулся в платяной шкаф, где к своей радости нашёл сандалии и кроссовки. Остановил свой выбор на кроссовках. А когда стал натягивать, обнаружил, что внутри напиханы шары из старых газет. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить — Ашгарр учудил. Пару раз в год заглядывает в офис, наводит шмон. Чистюля.

В один кроссовок домовитый поэт засунул три страницы газеты «Жизнь». Это ладно, так себе газета — букв много, жизни нет. Но вот того, что во второй он затолкал номер «Губернских Ведомостей» за январь 1903 года, никогда ему не прощу. Это надо же было додуматься!

Осторожно развернув пожелтевшие от времени листы, я выложил их на столе и любовно разгладил. Убедился, что все целы, успокоился и невольно забегал глазами по строчкам. Притягивали к себе «яры» и «яти». Ох, как притягивали. Читал и вздыхал. Как будто всё вчера было.

«15 января, по указанию начальника департамента полиции, задержана была богомолка крестьянка Екатерина Кузькина, которая принадлежала к числу сектантов и являлась пророчицей Саломеей. Она же замешана в истории продажи венков от имени отца Иоанна Кронштадтского».

«16 января в доме Мазина, что в Знаменском переулке, во время поминок задержали одну из „поминальщиц“, крестьянку Квочкину, которая, выходя из-за стола похитила семь десертных и три чайных ложки, три салфетки и три пробки с металлическими украшениями. Квочкина заявила, что она, поминая покойника, опьянела, и что с ней было — не помнит. „Поминальщицу“ отправили в участок».

«18 января мещанин Евсеев, проходя по Екатерининскому парку, был остановлен двумя женщинами. Одна из них спросила, как пройти на Солдатскую улицу, а другая попросила указать дорогу к Воздвиженскому монастырю. Евсеев указал им путь, после чего обнаружил, что у него из кармана пропали серебряный портсигар, также часы и кошелёк со ста семьюдесятью рублями ассигнациями и медной монетой. В тот же день мошенницы были задержаны помощником следственного пристава господином Тугариным. Ведётся дознание».

Из-за этой последней заметки собственно и храню газету. Имеет тут место, конечно, не достойное дракона тщеславие, но выкинуть рука не поднимается. И никогда не поднимется.

Аккуратно сложив газету, я вздохнул: «Да, случались дни весёлые» и собрался удариться в воспоминания о былых подвигах, но меня — вот так всегда! — остановил телефонный звонок.

— Вспоминал меня? — спросил Ашгарр сонным голосом.

— Вспоминал, — подтвердил я и тут же пошёл в наступление: — Недобрым словом вспоминал, а слово то — «шаромыжник». Ты какого хрена в моём архиве копался?

— Ты о чём?

— О том. Зачем газету в лапоть засунул?

— В какой лапоть? Какую газету?

Я передразнил его, подражая голосом утёнку Дональду Даку:

— В такой лапоть, такую газету. — Но потом всё-таки перешёл на человеческий язык: — Зачем старые «Губернские ведомости» в кроссовок засунул?

— Я помню, что ли? — стал вяло отбиваться Ашгарр. — Что попалось под руку, то и взял. А на кой ты эту труху хранишь?

— Надо. Перечитываю.

— У Лао Шаня моду взял?

— Да. То есть, нет… Не в этом дело… — Я сбился, но, энергично почесав затылок, красиво выкрутился: — Просто интересно отслеживать, как меняются людские нравы.

— А они что, меняются? — после короткой паузы, спросил Ашгарр и громко зевнул.

Тут он меня, конечно, припёр. Понятное дело, не меняются. Природа есть природа, супротив не попрёшь. Не зная, что сказать, я вызверился:

— Ещё раз сунешься в архив, убью.

— И давно у тебя это? — усмехнулся Ашгарр.

— Что «это»?

— Склонность к суициду.

Я смутился, Ашгарр воспользовался моим молчанием и процитировал Пастернака:

— Быть знаменитым некрасиво, не это поднимает ввысь. Не стоит заводить архивы, над рукописями трястись. — После чего резко сменил тему: — Скажи, как всё прошло?

— В лучшем виде прошло, — взяв себя в руки, ответил я. — Демон оказался мудрой тёткой.

— Значит, все пули мимо пролетели?

— Слава Силе — обошлось.

— Это хорошо. Не хотел бы я закончить свой век онгхтоном.

— Вот ты, стало быть, как! — возмутился я. — О себе в первую очередь… Ну-ну.

— Что значит «о себе»? — спросил Ашгарр не без ехидства. — Разве «о себе» у нас не значит «о тебе».

И вновь хохотнул.

— Ах, ты… — хотел сказать я ему всё, что о нём думаю.

Но он меня опередил:

— Успокойся. Тебя бы тоже жалко было. Тебя даже в первую очередь. Себя — в третью. Если бы, конечно, от горя не запутался в этих «ты», «я» и «он».

Тут он был прав — запутаться легко.

— Ладно, замяли это дело, — примирительным тоном сказал я.

С трудом сдерживая очередной зевок, Ашгарр спросил:

— Домой собираешься?

— Вообще-то планирую, а там — как выйдет.

— Если что, дай знать. Всё, пока-пока.

И тут же отключился, пошёл досыпать. Ашгарр у нас «сова», ведёт богемный образ жизни — до пяти ночи колобродит, до полудня даёт храпака. Я бы так не смог. «Жаворонок».

После звонка Ашгарра около часа чистил пистолет. Надо сказать, очень мыслеродительное занятие. Наподобие чистки картошки или лепки пельменей. Счищаешь ёршиком пороховую гарь со стенок стволового канала, а сам в это время думаешь о чём-нибудь отвлечённом. Красота!

На этот раз, то и дело бросая взгляды на бронзового пеликана, я размышлял о том, можно ли считать магию искусством?

У меня выходило, что можно.

И вот почему.

В первую очередь, всякое магическое действо, как и всякое настоящее произведение искусства, уникально. Это штучный продукт. Конечно, есть некие стандартные заклинания, но они отнюдь не гарантируют результат — в конечном итоге всё зависит от таланта мага. И это роднит его с художником, музыкантом или, допустим, с писателем. Те тоже знают всякие типовые приёмы ремесла — то, что называется «школой», но каждый реализует их в соответствии со своим индивидуальным даром, идёт своим путём. Разумеется, у любого мага в загашнике имеются артефакты (разного рода кольца, браслеты и прочие волшебные прибамбасы), которые облегчают колдовство, но и они, в свою очередь, есть результат предыдущих магических деяний. Это то же самое, что заготовленные художником эскизы, наброски композитора или черновики писателя.