История Древней Греции в биографиях - Г. Штоль

220 человек, решившиеся на вылазку, избрали для своего предприятия безлунную, бурную и дождливую ночь. Под предводительством Эвмолпида и прорицателя они прошли через первый ров до неприятельской стены, оставаясь незамеченными стражей; при завывании ветра она не слыхала шума от их приближения, к тому же и платейцы приняли предосторожность держаться на ходу поодаль друг от друга, предупреждая тем стук оружия. Они были легко вооружены и обуты только на левую ногу, чтобы твердо стоять на вязкой почве. Так приблизились они, имея людей с лестницами впереди, к стене в промежутке между башнями, именно к тому месту стены, о котором было известно, что оно не занято стражей. Прежде всего, взошли на стену 12 человек из легковооруженных с панцирями и кинжалами в руках, по 6 человек в направлении к каждой из двух башен; затем следовали легковооруженные с копьями; их щиты, чтобы они могли легче взбираться, за ними несли другие воины. Когда наверху было уже значительное число платейцев, стража на обеих башнях приметила их, потому что один из участвовавших в вылазке, влезая, уронил кирпич, на котором он хотел удержаться. За этим падением последовал шум, и гарнизон, стоявший на страже, тотчас поспешил на стены, не зная, что означает этот шум. Платейцы, остававшиеся в городе, тотчас сделали вылазку с другой стороны, чтобы отвлечь внимание неприятеля от своих. Это имело такое действие, что стража в чрезвычайном смущении оставалась на своих местах и никто не осмеливался покинуть пост, чтобы приготовиться к защите, ибо никто не знал, что делается. Между тем 300 человек из среды осаждающих, назначенные в случае нужды быть наготове с оружием, вышли перед стеной, чтобы про извести тревогу. Вместе с тем зажглись сигнальные огни по направлению к Фивам. Платейцы также зажгли на своих стенах множество огней, чтобы сбить с толку фивян.

Между тем платейцы, пробиравшиеся сквозь неприятельские укрепления, как скоро самые передние из них взошли наверх и умертвили стражу обеих башен, овладели самими башнями и их проходами, чтобы никто не мог пройти для защиты стены, находившейся между башнями; затем приставили со стены лестницы к башням, и по ним взошло наверх некоторое число людей, так что теперь одна часть платейцев обстреливала сверху и снизу нападающего неприятеля и давала ему отпор, между тем как другая, более значительная часть платейцев переходила стену между башнями по множеству приставленных лестниц. Внизу они остановились на краю внешнего рва и осыпали неприятеля стрелами и дротиками, когда тот покушался напасть на них подле стены и помешать переходу. Когда все переправились через ров, сошли и люди с башен и направились ко рву. Вдруг 300 человек с факелами в руках ударили на них. Но платейцы по ту сторону рва, стоявшие в темноте, могли лучше видеть неприятеля и осыпали его множеством стрел и дротиков, причинивших им большой вред, так как лакедемоняне были без доспехов. К тому же собственные факелы спартанцев ослепляли их и мешали им хорошо видеть платейцев. Таким образом, и те, которые последними пришли ко рву, перешли благополучно, хотя, конечно, с большими трудом и опасностью. Ночью выпало много снега и ров сильно наполнился водой, так что едва головы их поднимались из воды, к тому же вода при холодном северном ветре подернулась тонкой ледяной корой. И, однако ж, эта бурная непогода более всего способствовала их побегу.

Платейцы теперь отошли от рва и плотными толпами в темноте ночи направили путь свой к Фивам, предполагая, что всего менее будут искать следов их по дороге, ведущей к неприятельскому городу. И действительно, скоро они увидели пелопоннесцев по дороге в Афины по направлению к Киферону, преследовавших их с факелами в руках. Пройдя 6 – 7 стадий по Фиванской дороге, платейцы поворотили на дорогу к Эрифрам и Исиям. Таким образом, они, числом 212 человек, счастливо ушли в Афины.

Некоторые из платейцев, дойдя до стены, возвратились опять в город, а один стрелок у внешнего рва попался в руки неприятелей.

Пелопоннесцы, наконец, прекратили преследование и возвратились в лагерь; а платейцы, оставшиеся в городе, на рассвете выслали герольда и просили перемирия для погребения своих мертвецов, думая, что их соотечественники все погибли ночью. Когда они узнали истину, то обрадовались спасению своих храбрых друзей, а сами мужественно выдерживали за стенами осаду до наступающего лета.

До этого времени небольшому числу осажденных еще достаточно было съестных припасов. Но когда все запасы были истреблены, они не видели средств держаться долее, и передали себя и свой город в руки лакедемонян. Пелопоннесцы думали было взять приступом укрепления платейцев. Но Лакедемонский военачальник, видя, что осажденные вследствие изнурения не в силах более оказывать сопротивления, сделал им через герольда предложение, если они добровольно отдадут свой город лакедемонянам и подчинятся решению их суда, то наказаны будут только одни преступники и никто не причастный к делу не будет осужден. Из Лакедемона военачальнику именно было дано приказание не брать город силой, чтобы в случае, если по мирному договору с Афинами будет условлено возвратить опять все завоеванные места, Платея не подлежала этому условию, так как она сдалась добровольно.

Платейцы сдались и были представлены в суд, состоявший из пяти уполномоченных Спарты. Эти последние спросили платейцев, не выставляя никаких определенных обвинительных пунктов, оказали ли они в настоящую войну какую-нибудь услугу лакедемонянам и их союзникам. Из этого вопроса платейцы поняли, что хотят сделать с ними лакедемоняне, однако попробовали защищаться. Двое ораторов, выбранные платейцами, и длинных речах представили заслуги Платеи перед Грецией и Спартой: как они сражались в войне с персами, как помогали спартанцам в войне с илотами; они выставили на вид, что союз Платеи с Афинами заключен в давнее время по совету Спарты, что вражда ее с Фивами есть следствие нападения фивян; они требовали, чтобы их судили сообразно договору или опять отпустили их в стены. Так как фивяне боялись, что речь платейцев расположит Лакедемонян к кротости, то они выставили против них Оратора, который своими обвинениями склонил судей возвратиться к первому вопросу. Они стали вызывать платейцев поодиночке, предлагали каждому вопрос, оказал ли он во время войны какую-нибудь услугу лакедемонянам и их союзникам, и когда на этот вопрос следовал Отрицательный ответ, приказывали отводить их поодиночке же в сторону и всех до последнего умертвили в глазах их неприятелей. Число казненных платейцев было не менее 200 человек; к этому нужно прибавить еще 25 Афинян. Женщины были проданы в рабство, город передан фивянам, которые впоследствии и разрушили его.

Архидам, отозванный в Спарту после того, как Платея была окружена стеной, нисколько не был виновен в этой позорной несправедливости, которую спартанцы с наглым нарушением всех основ права позволили себе в глазах всей Греции. В Спарте цари в это время весьма мало руководили внешней политикой; они преимущественно были военными начальниками. В 428 году Архидам сделал третье нападение на Аттику, но в следующем году войско вел сын его Агис; вероятно, старость или болезнь держали его вдали от военных предприятий. В 426 году и царем уже является сын его Агис.

Можно спросить – как случилось, что афиняне покинули Платею, свою давнюю и верную союзницу в минуту опасности, ибо только в надежде на обещанную им помощь платейцы отвергли мягкие предложения Архидама? Без сомнения, Афины поступили крайне недобросовестно относительно Платеи; но изменчивый афинский народ, позволявший в то время руководить собой то одному, то другому легкомысленному и бессовестному оратору, мало сознавал важность священных обязательств, своекорыстно гонялся то за той, то за другой выгодой и всячески избегал встречи с неприятелем, особенно с виотийцами, на суше. Свою надежду этот народ возлагал прежде всего на море и не хотел думать, чтобы Спарта так варварски поступила с Платеей.

19. Демосфен, Полководец Афинский

Во время войны Архидама, по смерти Перикла, Афины имели и других способных полководцев; но так как тогда полководцы по большей части не были народными ораторами, а народные ораторы не были полководцами, то война не велась уже более, как при Перикле, по твердому, последовательному плану. Самыми замечательными полководцами в то время были Формион и Демосфен, которого в отличие от жившего позже великого оратора Демосфена обозначали прозванием «полководец». Формион, сын Азопия, решительный, суровый воин старого закала, простого, безупречного нрава, играл рядом с Периклом значительную роль уже в Самосскую войну, а в начале Пелопоннесской войны после долгой осады принудил сдаться отпавшую Потидею (429). О блестящей борьбе его в Коринфском заливе, в этом же году, мы сообщим ниже, говоря о Бразиде. Демосфен, сын Алкисфена, без сомнения, должен быть признан самым замечательным полководцем за время между Периклом и Алкивиадом. Это был человек с предприимчивым духом, не знавшим покоя, блестящей храбрости, смелый и решительный, полный присутствия духа в опасности, ловкий во всех военных хитростях, в умении пользоваться местностью, в расположении засад, в нападении на неприятеля врасплох. После первого своего несчастья в Этолиион научился осторожности. Никто не мог начертать и выполнить более обширного военного плана, как он; он первый умел искусно воспользоваться легковооруженной пехотой. При этом характер его был чист и достоин уважения, свободен от эгоизма и своекорыстия; не обращая внимания на почести, не завидуя своим сотоварищам по службе, он заботился только о том, чтобы способствовать благу отечества. Политические интриги были противны его открытой натуре. Нет ничего удивительного в том, что войска с любовью и доверием были привязаны к нему и полные мужества и уверенности следовали за ним на какую угодно опасность. При своем замечательном полководческом таланте он не мог, однако, добиться последовательного ведения войны, и это зависело от того, что он не был, подобно Периклу, государственным человеком и оратором. Не раз все, что приобретал он на поле битвы, утрачивалось снова по безрассудству домашних демагогов.