Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 2 - Николай Александрович Митрохин

раз их среда была той «закваской», на которой в недрах жестко централизованной плановой экономической системы подспудно бродило «рыночное тесто»[648].

Впрочем, Павлов крайне критически оценивает своих друзей, пошедших на работу в аппарат ЦК КПСС:

Особенно губительно действовала Старая площадь именно на финансистов… Те финансисты, которые прошли даже краткосрочную школу аппарата ЦК КПСС, вопреки своим громогласным заявлениям, по приобретенному менталитету, по упрощенному пониманию экономической природы рыночных отношений, наконец, по своим практическим делам становились антирыночниками. <…> После службы в ЦК многие из них переставали быть специалистами в собственном смысле этого понятия. Возвращаясь в отрасли — даже министрами, — они зачастую приносили с собой только «волевой» цековский стиль, руководя, как говорится, с «шашками наголо»[649].

Несмотря на скепсис Павлова (которого сейчас вряд ли кто назовет подлинным стороником рыночной экономики), группа умеренных «рыночников» в отделе была не столь мала. В числе своих сторонников Милюков называет инструктора сектора финансов Игоря Левчука[650], консультанта Георгия Саркисянца, а также считает одним из своих покровителей замзава отделом Николая Лобачева («открытого к новому»)[651]. Эти же идеи поддерживали сотрудники сектора банков отдела. Заведующий сектором Сергей Егоров (выходец из семьи «столыпинских переселенцев» в Сибирь, сын председателя совхоза) впоследствии вспоминал об этом так:

Когда я [в 1960-е годы] работал заместителем начальника ПЭУ (Главного планово-экономического управления Госбанка СССР. — Н. М.), в Москву прилетел в рабочую командировку профессор Гарвардского университета, писавший книгу о банковской системе СССР. (Кроме всего прочего, ПЭУ поддерживало профессиональные связи с заграничными банками… К нам часто приезжали теоретики и практики банковского дела из разных стран.) Мне поручили его опекать. <…> Особенно интересовала его проблема инфляции — есть ли она в Советском Союзе. Я его уверял, что в СССР никакой инфляции быть не может, потому что у нас плановое хозяйство. <…> Вместе с тем я знал, что, несмотря на это, цены постоянно росли. Тем не менее я доказывал гостю, что цены в СССР «не растут, а регулируются» — в зависимости от спроса и предложения… Через какое-то время мне принесли приглашение в американское посольство: перед отъездом наш гость устраивал вечеринку по случаю окончания своей работы в Москве. <…> Профессор пригласил достаточно узкий круг людей — всего несколько человек. Мы выпили виски, началась непринужденная беседа. Виновнику торжества было лет 55, в разгар вечеринки он, уже немного навеселе, подошел ко мне и громко, чтобы все слышали, произнес: «Господин Егоров, а все-таки инфляция у вас в России есть». Я рассмеялся и не ответил ему. Все понимали, что инфляция в СССР была, и еще какая — правда, скрытая и регулируемая. От нее же никуда не денешься — что при капитализме, что при плановой экономике. В Советском Союзе качество жизни было низким, и это сказывалось и на денежном обращении[652].

Таких… «внутренних диссидентов» в тех коридорах было много. Они не выходили с лозунгами на Красную площадь, но между собой разговоры вели. Мы же видели все, что происходит. Был такой член политбюро Кириленко — он курировал наш Экономический отдел. Я ему однажды пытался открыть глаза на то, что творится в сельском хозяйстве, стал говорить о том, что нужны перемены. Он только похлопал меня по плечу: «Молод ты еще меня учить». Вот и весь разговор.

— То есть события августа 1991 года вы встретили спокойно, ломать себя не пришлось?

— Абсолютно спокойно. Я уже был внутренне подготовлен к переменам. Поездил к тому времени по миру, посмотрел, как живут цивилизованные страны, как работает рыночная экономика, как устроена банковская сфера. Да, была пионерская и комсомольская юность, были идеалы, была вера в светлое будущее, но постепенно я взрослел, набирался знаний, наблюдений, в голове постоянно шла работа. Помню, уже когда пришел в ЦК, мне впервые показали проект госбюджета на очередной год. Я за голову схватился, увидев, какой там гигантский разрыв между доходами и расходами. Дефицит был колоссальный, а ведь людям говорили, что дело обстоит ровно наоборот. <…> Возможно, я раньше, чем другие, осознал необходимость рыночной экономики, иной путь означал тупик, стагнацию, гибель. Идеология — это хорошо, но она — надстройка, а базис, основа всего — правильно отстроенная экономика[653].

По итогам всего вышесказанного уже совсем не удивляет, что Егоров и Милюков впоследствии стали руководителями Ассоциации российских банков.

Экономическое завещание Брежнева (1980) и Суслов как назначенный идеолог экономического реформирования

Назначение Николая Тихонова председателем Совета министров СССР после ухода Косыгина на пенсию 23 октября 1980 года, казалось бы, поставило точку в вопросе — кто главный в СССР в экономической сфере. Избрание Юрия Андропова де-факто вторым секретарем ЦК КПСС после смерти Михаила Суслова 25 января 1982 года вроде бы не оставляет сомнений в том, кого Брежнев видел своим преемником. Однако в конце 1980 — начале 1982 года ситуация выглядела по-иному.

Михаил Суслов, который долгие годы собирал и анализировал информацию в экономической сфере, был оппонентом «косыгинских реформ»[654]. Среди отложившихся в его фонде документов имеются, например, тезисы макроэкономического доклада, подготовленного в апреле 1975 года, — «Об основных направлениях развития народного хозяйства СССР на 1976–1980 гг.», с резкой критикой экономической ситуации в стране, который цитировался выше, — и записи напряженной дискуссии по нему среди высшего партийного и государственного руководства[655]. Сразу после ухода Косыгина в необъявленную отставку (середина августа 1980 года) Суслов официально занялся стратегией экономического планирования. Брежнев публично, хотя и в узком кругу, передал ему полномочия в этой сфере.

Однако фактически этот процесс начался на два с половиной года раньше — на фоне углубляющегося кризиса в советской экономике. Документы, отложившиеся в личном фонде Суслова в РГАНИ, красноречиво указывают на резкое усиление его интереса к экономической проблематике с начала 1978 года. С этого времени отложившиеся в личном фонде материалы по сельскому хозяйству СССР стали составлять одно дело в год — Суслова вплоть до смерти прежде всего интересовали общие показатели по урожайности и ситуация в мясо-молочной промышленности[656]. С начала 1979 года он также начинает читать много экономической статистики — различные отчеты и разработки по выполнению планов текущей пятилетки и планированию будущей. Ситуация на БАМе, проекты выступлений Брежнева по экономической тематике начинают отлагаться в делах после 10 апреля 1979 года[657].

Таким образом, Суслов к двум своим официальным компетенциям — идеологии и администрированию партийным аппаратом — добавил третью, макроэкономическую. Это