Как быть двумя - Али Смит

мира сего, говорит Эйч.

В груди у Джордж что-то обрывается. Но это — облегчение, в конце концов такое облегчение, когда и больно, и по-настоящему свободно.

Эйч продолжает.

Скорее всего, твою мать минотаврили, говорит она.

Я не шучу! произносит Джордж.

Так и я не шучу, говорит Эйч. Я о том, что мы в далеко не мифические времена живем. Мы себе живем, а полиция, например, обязательно будет минотаврить человека, убийство сына которого расследует, или пресса минотаврит известных, да хоть бы и уже мертвых людей, чтобы из них деньги тянуть.

Ха! говорит Джордж.

Я не о том, что власть может минотаврить нас, говорит Эйч. То есть наша власть. Возможно, там, где демократии меньше, цивилизация так уж и окончательно плоха, но и они со своими гражданами творят такое. Но все-таки про нас. Я что хочу сказать: они минотаврят тех, о ком хотят все знать. А вот обычных людей не минотаврят ни через мэйлы, ни через мобильники, ни через игры, в которые они играют на телефоне. Не так, как это делается в магазинах, где мы что-то постоянно покупаем. Ты в плену иллюзий, ты ненормальная. Минотавра нет. Это миф. А твоя мать — она какая была? Такая себе, целиком политизированная? Из тех, кто за деньги печатает всякое в газетах? И занималась незаконной деятельностью в инете? Зачем ее кому-то мониторить?.. Я думаю, эти твои фантазии — они опасны. Надо, чтобы тебя саму кто-нибудь мониторил.

Она поднимает глаза.

Я этим займусь, говорит Эйч. Я бы на твоем месте об этом позаботилась.

Если бы я была на твоем месте… произносит про себя Джордж.

Я бы тебя бесплатно минотаврила, продолжает Эйч.

Она весело смотрит прямо в глаза Джордж.

Или, может, если бы ты была на моем месте, думает Джордж.

Она ложится навзничь на ковер в кабинете. Мать купила его в антикварной лавочке на Милл-роуд. Да какой там антикварной — фактически, у старьевщиков.

Эйч ложится рядом, и их головы оказываются на одном уровне.

Девочки смотрят в потолок.

Доктор, дело в том, что… говорит Эйч.

Джордж слышит ее из дальней дали, где она вспоминает о том, как мать объясняла ей, чем антиквариат отличается от старой рухляди.

У меня такая потребность, наконец произносит Эйч.

Какая потребность? спрашивает Джордж.

Быть больше, чем… говорит Эйч.

Чем что? спрашивает Джордж.

Ну… говорит Эйч, и ее голос странно меняется. Вот просто чем-то большим.

A-а, говорит Джордж.

Думаю, я по своей природе, говорит Эйч, немного более практичная, такая, знаешь, которую можно пощупать, чем гипотетическая.

И она берет Джордж за руку.

Не просто берет, а переплетает свои пальцы с ее.

При этом все слова испаряются из той части головы Джордж, где они обычно пребывают.

Какое-то мгновение Эйч держит Джордж за руку, а потом отпускает.

Да? Спрашивает она. Нет?

Джордж ничего не отвечает.

Я могу не спешить, говорит Эйч. Подождать. Дождаться, пока все будет в порядке. Я могу.

А потом говорит:

Или ты, может, не…

Джордж молчит.

Или, может, я не… говорит Эйч.

И тут в дверном проеме обнаруживается отец Джордж, где он торчит уже Бог знает сколько. Джордж садится.

Девочки! говорит он. Джордж! Понимаете, мне бы не хотелось, чтобы вы сюда ходили. Ничего еще не разобрано. А здесь немало важных вещей, и я не хочу, чтобы вы ими забавлялись. И вот еще о чем я подумал: ты сегодня приготовишь ужин, Джордж.

Приготовлю, говорит Джордж. Конечно. Как раз собиралась.

Твоя подруга останется ужинать? спрашивает отец.

Нет, мистер Кук, мне надо домой, отвечает Эйч.

Она по-прежнему лежит на полу.

Но мы были бы тебе рады, Хелена, если бы ты осталась, говорит отец. У нас будет много всякой всячины.

Спасибо, мистер Кук, говорит Эйч. Очень мило с вашей стороны. Просто меня дома ждут.

Ты могла бы остаться и поужинать, говорит Джордж.

Нет, не могу, говорит Эйч.

Она встает.

Пока, говорит Эйч.

Секунда — и ее уже нет в комнате.

Еще мгновение — и Джордж слышит, как щелкает замок входной двери.

Джордж снова ложится лицом вверх на ковер.

Она не девочка. Она — камень. Часть стены. Она — нечто такое, во что втискивают посторонние вещи без ее согласия и понимания.

В прошлом году в Италии. Джордж, ее мать и Генри сидят после ужина за столиком ресторана под какими-то арками рядом с дворцом. Мать продолжает говорить, рассказывает им (собственно, одной Джордж, потому что Генри занят компьютерной игрой) о технике фрески, о том, как некоторые фрески в другом итальянском городе были повреждены в шестидесятых годах сильным наводнением, а местные власти и реставраторы сняли их со стен, чтобы как следует восстановить, а под этими фресками обнаружились подмалевки, которые художники делали перед началом работы, и сплошь и рядом эти подмалевки существенно отличались от того, что было написано поверх них, и это никогда бы не выяснилось, если б не наводнение.

Джордж слушает вполуха, потому что игра, в которую Генри играет на айпаде, называется «Несправедливость» и Джордж считает, что Генри еще чересчур мал для нее.

Что это за игра? спрашивает мать.

Та, где все супергерои из мультиков становятся злыми, говорит Джордж. Там слишком много насилия.

Генри! говорит мать.

И вытаскивает наушник из его уха.

Что? спрашивает Генри.

Найди себе какое-нибудь более миролюбивое развлечение, говорит мать.

Ладно, говорит Генри. Если уж так надо.

Так надо, отвечает мать.

Генри снова засовывает наушник в ухо и выходит из игры. Вместо нее он загружает «Ужасные истории». Вскоре он уже хихикает сам с собой. А потом засыпает за столиком над айпадом.

Но что было в начале? спрашивает мать. Курица или яйцо? Подмалевок или картина поверх него?

То, что внизу — первое, говорит Джордж. Его же раньше нарисовали.

Но первое, что мы видим, говорит мать, и чаще всего единственное, что мы видим, — это то, что на поверхности. Так ли уж важно то, что было нарисовано раньше? И не означает ли это, что та, другая картина, если б мы о ней не знали, все равно что не существует?

Джордж тяжело вздыхает. Мать указывает на стену замка напротив них. Мимо проезжает автобус. Всю его заднюю часть занимает реклама чего-то, и на ней — Мадонна с младенцем со старинной картины. Она показывает маленькому Иисусу, как пользоваться планшетным компьютером.

Мы тут сидим, ужинаем, говорит мать, смотрим на все вокруг. И туда. И туда тоже. И прямо перед собой. А