Отец Пепла (СИ) - Крымов Илья Олегович

Стрелковые площадки на горбатой спине были очищены, и монстр беспрепятственно смог опуститься. Он весь был покрыт зелёной чешуёй, имел рогатую голову с вытянутым лицом и гриву седых волос, в длинной руке лежал огромный металлический лук, а в когтистых ногах — большой колчан. Когда с нижних ярусов попытались подняться другие ратники, стрелок выдохнул на лестницу поток ядовитого дыма. От громкого кашля и предсмертных хрипов ему вновь захотелось смеяться.

Где-то в глубине гулгома сидел рунный мастер, заставлявший двигаться эту громадину, спускаться в тесные коридоры, кишевшие гномами, чтобы найти его, стрелок не стал, он лишь вонзил когти в камень и вскоре гулгом замер; тысячи рун, соединённых сложной резьбой, потеряли свой синий свет и окрасились в красно-оранжевый. Гигант стал медленно разворачиваться и надвигаться на ближайшие шеренги гномских латников, которые и так были скованы боем.

Посмеиваясь, стрелок собрал все свои стрелы и вспорхнул в небеса.

Второй полуторатысячный отряд, тоже подвергся нападению, не добравшись до врат крепости. Атаковавший его монстр был также зелен, по его чешуе струился яшмовый узор, грудь была необъятно широка, а шея коротка и толста; из подбородка дракона торчала вперёд «борода» из множество тонких костяных игл, которые расходились надвое белой бахромой и тянулись по шее и туловищу от челюсти до самого хвоста.

Это чудовище сделало глубокий вдох, его грудь и шея раздулись, из распахнувшейся пасти вырвался звук, нечто неописуемо громкое, десятикратно усиленный громовой раскат, но долгий, вибрирующий, смертоносный. Звуковая волна обрушилась на гномов, распугав других чудовищ, заставляя их глаза лезть из орбит, а кровь — хлестать из носов и ушей.

Завершив атаку, ревун рухнул на стрелковую площадку второго гулгома и принялся кромсать выживших гномов зульфикаром, кровь каскадами расплёскивалась всюду. Покончив с ними, он ударил когтями по ребристому парапету, и великан замер, пока сила, питавшая его, не поменяла цвет с голубого на красный. Когда это случилось, он продолжил путь к крепости.

Из центра города, из самой сердцевины огненной колонны Туарэй следил за ходом завоевания. Бог чувствовал разраставшееся могущество по мере того, как души тысяча за тысячей переходили в его горящий домен. Напутствие легиону не было пустыми словами, огонь — уста Элрога, и, сжигая смертных, воины кормили своё беспощадное божество. Каждый миг казалось, что бурлящая мощь вот-вот перельётся через край незримого сосуда, что её вот-вот станет слишком много, а потом этого просто не происходило, и так бесконечное множество раз.

Глазами легионеров он видел весь надземный Охсфольдгарн, направлял декады и целые центурии то туда, то сюда, приказывал отступить, когда воинов охватывал неконтролируемый драконий гнев, давал поручения. Наконец из-под земли начали подниматься большие соединения, и при них были совершенно гигантские гулгомы. Бога обуяло любопытство, он направил в бой Вторую центурию Маркоса Гаха и Квинтуса Бракка в придачу. Центуриона Гаха выбрала кровь орочара, — дракона, обладавшего самым громким рёвом среди всех, чем он и воспользовался так блистательно. Меткости Бракка не было равных и в прошлой жизни, а теперь он и вовсе позабыл о промахах. Легионеры разгромили двадцатикратно превосходящие силы и перенастроили две шагающие башни заодно. Туарэй направил гулгомов на крепость рекса, а та ударила по них колоссальной огневой мощью. Пушки и мортиры с гранатами накрыли великанов без промедления, превратили в щебень, невзирая на то, что ещё бившаяся пехота также попала под раздачу, да и внутри гулгомов было немало воинов. Улдин Необъятный умел быть безжалостным.

Утолив любопытство, Туарэй отозвал Вторую центурию. Отныне вражеская пехота могла подниматься беспрепятственно, ибо, пока легионеры владели небом, для сухопутной армии они оставались недосягаемыми. Гномов было много, одних солдат не менее тридцати тысяч на начало штурма, даже с полубогами под рукой перемолоть такое количество мяса представлялось трудной задачей. Туарэй мог сам вступить в сражение, стереть этот город с лица Валемара, превратить в глубокий кратер расплавленного камня и металла… Но не хотел. Такое сокровище нельзя было просто расточить, а ещё, бог, получал намного больше, когда собирал души не сам.

Он потянулся к разуму Фуриуса Брахила.

«Вижу, ты отчаялся найти себе достойного соперника, легат, и даже охота на крыс уже не веселит».

Тот отвлёкся от зачистки одной из крепостей, входивших в пояс внешних стен.

«Я готов быть там, где меня желает видеть мой император».

«Банк. Он начал впускать немногочисленных горожан. Судя по всему, это богачи, которые владеют счетами. Если они просто пытаются укрыться, то ничего, мы неизбежно доберёмся и до них. Однако же сегодня кое-кто уже пытался сбежать через потайной ход. Гай Борха не позволил этому случиться, а ты не позволишь дваульфари убыть вместе со своими сокровищами, если они попытаются. Если банкиры проявят разумность, прояви и ты. Если начнут упрямиться, убей их всех».

«Исполню в точности, мой император».

Туарэй знал, что банкиры не проявят никакой разумности. Самый могущественный банк в известном мире охранял вверенные ему сокровища с фанатичностью, присущей культам и сектам. Кроме того, банкиры предоставляли и другие услуги вкладчикам, в том числе: право на убежище. Это значило, что отделение банка будет охранять укрывшихся внутри богачей, будто они сами были из золота, раз уж таков договор.

///

Оставляя за собой хвост пламени, словно живая комета, Фуриус Брахил пронёсся над Охсфольдгарном. Здание банка сильно отличалось архитектурой от остального города, оно было чрезвычайно высоким и выстроенным в виде вертикального прямоугольного параллелепипеда, идеально белого, лишённого окон и только с одним входом за длинной поперечной колоннадой. Единственным украшением этого здания был огромный золочённый барельеф в виде восьмиглавого дракона, — вечного охранника несметных богатств.

Приземлившись у подножья лестницы, Брахил не задерживался, он поднялся по ступеням, прошёл за колонны, и встал перед золотым зеркалом, — запертыми дверьми. Когда его когти коснулись поверхности, сквозь блеск золота проступили руны. Бог молчал, не было того кипучего порыва изменить суть писанного, как когда он встретил гулгомов. Значит, Брахил должен был действовать сам.

Легат вдохнул и выплюнул пламя, которое разбилось о двери, камень вокруг стал плавиться, но створки оставались невредимы. Возможно, белый огонь помог бы, но Брахил не умел выдыхать его. Однако же в его руках было нечто куда более жаркое, нежели драконье пламя, — гнев. Фуриус Брахил сжал подаренный богом меч и тот с гудением выпустил клинок твёрдого света и жара. Остриё упёрлось в преграду, легат навалился и заставил его медленно, с немалым трудом пройти меж створок. Руны выгорали одна за другой, золото приобретало свои природные свойства и текло ручьём. Расплавив первую дверь, он прошёл по недлинному коридору и вонзил меч во вторую. В это время с потолка полился расплавленный свинец, а в стенах открылись потайные бойницы, из которых стрелки ос ы пали Фуриуса тяжёлыми болтами.

«Керберитовые наконечниками, а ещё зачарованные: от демонов, стихийных духов, оборотней, нежити. Они потратили целое состояние, чтобы защититься от любой угрозы».

«Но не от меня, мой император».

Оставив дверь в покое, Брахил прорвался в одну из потайных стрелковых камер и пронзил сидевшего там гнома насквозь. На тёмных каменных стенах вспыхнули руны, сделавшие камеру монолитной выемкой без входа и выхода, гномские инженеры предусмотрели действия легата. Он некоторое время кромсал стены, однако убедился, что каменная прослойка слишком толста и не пропустит в подсобные помещения; наверняка весь первый этаж был сплошным гранитным монолитом.

Вернувшись в коридор, он подлетел к отверстию в потолке, откуда лился свинец, но обнаружил над ним лишь ещё одного охранника и котёл для плавки металла. Когда полубог пробрался в его логово, гном закричал и поджог фитиль большого чугунного шара. Раздавшийся врыв никак не навредил легату, но с гномом было покончено.