Гойда - Джек Гельб

я при дворе твоих выблядков держу, чтобы сына законного смущать.

Сердце Глаши часто билось, полнясь ужасом всё боле и боле с каждым словом опричника. Да как увидел Басман испуг женский, смягчился.

– Полно тебе, полно, – пробормотал Алексей. – Одно у нас дело, сберечь их ото всякой своры. От думаешь, не вижу я, как Юрка твой от даже на меня исподлобья смотрит? Гадёныш он упрямый. От пущай и смотрит, да токмо чтобы дров не наломал.

– Чтит он вас, Алексей Данилыч, покровитель, благодетель наш! – залепетала Глаша, стоило о сыне молвить.

Отмахнулся Алексей:

– Следи за ними. Нету мне права на людях впрягаться за ублюдков. Не должно родителям чад своих хоронить.

* * *

Стук в дверь прервал мысли Иоанна. Он на мгновение замер и обратил взор, с которого только что спала пелена, на написанное. Бегло перечитывая письмо, царь велел войти. На пороге покоев государя предстал Малюта. Он отдал низкий поклон и подошёл к государю.

– Отчего же не спится тебе в столь поздний час… – чуть не со злостью произнёс Иоанн, потирая переносицу.

Григорий принял это приветствие дурной вестью, и должно было опричнику собраться с мыслью. Тем временем Иоанн наполнил чашу свою крепкой медовухой, ибо то ароматное питьё заглушало полуночных бесов, что имели особую усладу терзать царский разум в кромешной тьме.

– Нынче же видали, с какой удалью Фёдор красовался предо всей опричниной? – спросил Малюта.

Лишь заслышав это имя из уст Григория, царь обрушил кулак с чашею на стол. Оглушительный удар заслышался во всём коридоре, отчего даже рынды вздрогнули.

– Не могли не видеть вы, будто Федька с лошадьми толкует. Да толкует давно, – сглотнув, доложил Малюта.

Иоанн откинулся назад в своём кресле, потирая переносицу.

– Пущай толкует, – отмахнулся царь, и голос его был преисполнен страданием.

– Так с лошадьми-то пущай, – согласно кивнул Григорий. – Да только о чём же тогда толковал Федька с колдуном?

Царь поднял яростный взгляд на опричника. Тот кивнул.

– Федька службу нёс, когда тот бес дух испустил. Ежели колдун и впрямь убиенный, то лишь один мог то совершить, – доложил Малюта.

Вся ярость на лице Иоанна стихла за одно мгновение. Он пожал плечами и вновь наполнил чашу свою.

– Не переменяй своего отношения к Басманову, – велел Иоанн.

Григорий поклонился и поспешил удалиться. Едва Малюта вышел прочь из царских покоев, по коридору пронёсся оглушительный звон, точно кто-то в порыве неистовства бросил медную али иную стальную посуду о каменную стену.

Глава 11

Хлёсткие удары вновь и вновь рассекали сырой и холодный воздух подвала. Крики давно сменились невольным скрежетом зубов и стоном, боле подобным животному скулежу. Однако и то уж стихло. Безмолвное тело вздрагивало под тяжёлыми ударами плети. На каменный пол стекала кровь. Руки, бледные, окоченевшие, окрасились на запястьях в красно-пунцовый цвет, будучи зажаты в стальные тиски. Тяжёлая рука опричника вновь вздымалась вверх и обрушивалась на искалеченную спину. Полы чёрного одеяния князя Афанасия Вяземского отяжелели от пролитой крови.

– Жив ли этот сучий потрох? – послышалось за спиной у Афанасия Вяземского.

Опричник тотчас же обернулся. Во мраке подвалов возникла высокая фигура царя. Он грозно и величественно глядел на Афанасия, и казалось, эти тяжёлые каменные потолки слишком низки для его великого роста. Иоанн предстал пред Вяземским в чёрном одеянии. Князь отдал низкий поклон, убирая за спину окровавленный хлыст, с которого стекали густые чёрно-красные капли.

– Да пёс его знает, царь-батюшка, – вздохнул Афанасий, переводя дух.

– Доложили мне, будто бы ты колдуна допрашивал? – спросил царь, обходя изуродованное тело мученика в колодках.

– Верно вам доложили, великий государь, – кивнул Вяземский, встряхнув плетью в воздухе с резкостью лихой, чтобы кровь с неё согнать.

– И ещё доложили мне, будто бы у колдуна того друзья в нашей братии завелись, – продолжил царь.

Афанасий не скрывал удивления на своём лице. В изумлении он уставился на владыку, почесав затылок.

– Чего не знаю, того не знаю, – ответил опричник.

Иоанн едва заметно улыбнулся краем губ. То и не было примечено Афанасием, ибо царивший вокруг кромешный мрак скрывал всё.

– Уж мне-то он, – добавил князь, потряхивая в воздухе плетью, – всё выложил, да о иных супостатах не сказал, да притом при братии нашей. Если и впрямь имел он кого во свойстве средь слуг ваших верных, так выдал бы, дабы забрать с собою. Нет ему смысла скрывать союзника, всё знал – смерть ему. Об ком донесли вам?

– Сам же твердишь – коли было бы то правдой, знал бы ты, Афоня, – просто ответил Иоанн, пожав плечами.

– Да боле того, великий государь, боле того! – точно оправдывался Вяземский, даже не имея на себе никакого обвинения. – У сердца, на рёбрах али на спине носят они знаки. Клеймят сами себя точно скотину.

– И на теле колдуна было то знамение лукавого? – спросил Иоанн.

– Всё так, – кивнул князь. – Ежели был у него истинный друг, по крови да по духу, так на теле его будет знак огненный оставлен.

Царь коротко кивнул, опустив взгляд на бездыханное тело. Мрачной тенью, не проронив ни слова, Иоанн развернулся и скрылся во мраке коридора. Афанасий же меж тем ощутил, какой тяжестью наполнились руки за нелёгкую службу его. Он опустился на грубый пень да принялся переводить дыхание, опустив взгляд на каменный пол, присыпанный редким слоем гнилой и грязной соломы.

Нечто спешное заставило князя поднять свой взор и уставиться на коридор, в котором не далее как пять минут назад сокрылся государь. Нынче же Афанасия посетил мальчишка, что из крестьянских. Юнец воротил взгляд от тела и крови, но с резким запахом никак не смог совладать – мальчику сделалось дурно, и он закрыл рот и нос чумазыми руками. С усмешкою на то глядел Афанасий да терпеливо ждал, пока малец уж скажет что.

– Афанасий Иваныч… – переборов себя, наконец произнёс мальчик, отдавая низкий поклон.

Опричник коротко кивнул, веля юнцу молвить дальше.

– Григорий Лукьяныч велел доложить вам, что нынче к вам великий светлый государь зайдёт, – молвил мальчишка.

– Неужели вновь? Уж заходил, – пожав плечами, прервал его Вяземский.

Верно, мальчишка заучил слова, да оттого и продолжил речь свою, точно и вовсе не слышал, что сказал князь:

– Велел вам передать, чтоб вы ненароком о знаке не обмолвились… про колдуна. Вот, – закончил посланник, заставив Вяземского поднять взгляд.

– Вели Малюте спуститься, – хмуро бросил Афанасий.

Крестьянский мальчик кивнул и поспешил прочь. Верно, всё то время не терпелось ему покинуть эту зловонную камеру. Вяземский же заметно омрачился, крепче схватился за рукоять плети и вновь принялся за работу.

* *