Тайна Богоматери. Истоки и история почитания Приснодевы Марии в первом тысячелетии - Митрополит Иларион

Христос после поручил Ее ученику, так ныне поручается Она Иосифу… Она не только чиста от беззаконного смешения, говорит ангел, но и зачала во чреве сверхъестественным образом… Хотя родившееся есть от Духа Святого, но не думай о себе, что ты устранен от служения при воплощении. Хотя ты не содействуешь к рождению, и Дева пребыла неприкосновенною, однако, что принадлежит отцу, то, не вредя достоинству девства, предоставляю тебе, то есть ты дашь имя рождаемому… Хотя Он не твой сын, но ты будь Ему вместо отца. Итак, начиная с наречения имени, усвояю тебя рождаемому. Потом, чтобы кто-либо отсюда не заключил, что Иосиф есть отец, послушай, с какой осторожностью говорит ангел далее. «Родит, — говорит он, — Сына». Не сказал: «родит тебе», но выразился неопределенно: «родит», так как Мария родила не ему, но всей вселенной[424].

В толковании на приводимые у Матфея слова пророка Исаии «Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Эммануил» (Ис. 7:14) Златоуст практически полностью воспроизводит аргументацию Василия Великого[425]. Среди различных греческих переводов перевод Семидесяти самый надежный, а другие могли быть сознательно испорчены иудеями:

Если же иудеи, будучи опровергнуты в этом, найдут другое возражение против сказанного о девстве, и представят нам других переводчиков, говоря: они перевели не «дева» (παρθένoς), а «молодая женщина» (νεᾶνις), — то сразу же скажем им, что Семьдесят толковников, по справедливости, пред всеми прочими заслуживают большего доверия. Те переводили после пришествия Христова, оставаясь иудеями; а потому справедливо можно подозревать, что они сказали так больше по вражде, и с намерением затемнили пророчество. Семьдесят же, которые за сто лет до пришествия Христова, или даже более, предприняли это дело, и притом таким большим обществом, свободны от всякого подобного подозрения; они и по времени, и по многочисленности, и по взаимному согласию, преимущественно заслуживают доверия[426].

Обручение Девы Марии Иосифу. Мозаика. XI в. Дафни, Греция

И дальше, опять повторяя аргументацию Василия Великого, Златоуст говорит, что если бы Христос родился не от Девы, а от обычной женщины, то такое рождение пророк не назвал бы «знамением», ибо «знамение должно выходить из естественного порядка, быть чем-то странным и необычайным. Иначе как оно будет знамением?»[427]

Ту же самую аргументацию в значительно более развернутом виде мы встречаем у Златоуста в «Толковании на пророка Исаию»: «Если бы это была не дева, то не было бы и знамения. Знамение должно выходить из общего порядка вещей, превосходить обычный порядок природы, быть дивным и необыкновенным, так, чтобы каждый из видящих и слышащих замечал это. Потому оно и называется знамением, что заключает в себе нечто знаменательное; а знаменательным оно не было бы, если бы не выходило из общего порядка прочих вещей». Здесь же Златоуст указывает на употребление в греческом тексте пророка Исаии определенного артикля при слове «Дева». Это, по его мнению, указывает на то, что речь идет о конкретной Деве: «Потому и в самом начале пророчества он не сказал: „се, Дева“ (παρθένος), но: ἡ παρθένος, прибавлением артикля указывая нам на некую особенную, единственную Деву»[428].

Переходя к теме приснодевства Марии, Златоуст очень энергично опровергает мнение о том, что после рождения Христа Она могла вступить в брак с Иосифом и родить от него других детей. Мф. 1:25 в греческом тексте буквально звучит так: «и не знал Ее, доколе Она не родила Сына (ἕως οὗ ἔτεκεν υἱόν) Своего первенца». В связи с этим Златоуст пишет:

Здесь евангелист употребил слово «доколе» (ἕως οὗ), но ты не подозревай из того, будто Иосиф после познал Ее. Евангелист дает этим только знать, что Дева прежде рождения была совершенно неприкосновенной… А что было после рождения, о том предоставляет судить тебе самому. Что тебе нужно было узнать от него, то он и сказал, то есть, что Дева была неприкосновенной до рождения. А что само собою видно из сказанного, как верное следствие, то предоставляет собственному твоему размышлению, то есть, что такой праведник не захотел познать Деву после того, как Она столь чудно сделалась Матерью и удостоилась и родить неслыханным образом и произвести необыкновенный плод. А если бы он познал Ее и действительно имел женою, то для чего бы Иисусу Христу поручать Ее ученику как незамужнюю, никого у Себя не имеющую, и приказывать ему взять Ее к себе?[429]

Подобная аргументация ранее встречалась нам у Ефрема Сирина в «Толковании на Диатессарон»[430]. Будучи уроженцем Антиохии, Иоанн Златоуст вполне мог быть знаком с толкованиями Ефрема Сирина на Священное Писание.

Подробно и обстоятельно Иоанн Златоуст рассматривает эпизод, в котором Иисусу сообщают, что Матерь и братья Его стоят вне, желая увидеть Его, а Он вместо того, чтобы выйти к ним, спрашивает: «кто Матерь Моя? и кто братья Мои?» И, указав рукой на учеников, говорит: «вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь» (Мф. 12:46–49). Свое толкование Златоуст начинает с утверждения, что «без добродетели все бесполезно», «без добродетели нет никакой пользы и Христа носить во чреве и родить этот дивный плод». Иисус так ответил вопрошавшему «не потому, чтобы стыдился Матери Своей, или отвергал родившую Его; если бы Он стыдился, то и не прошел бы сквозь утробу Ее». А потому, что «желал этим показать, что от того нет Ей никакой пользы, если Она не исполнит всего должного». И рассуждает о мотивах Ее действий:

В самом деле, поступок Ее происходил от излишней ревности к Своим правам. Ей хотелось показать народу Свою власть над Сыном, о Котором Она еще не думала высоко; а потому и приступила не вовремя. Итак, смотри, какая неосмотрительность со стороны Ее и братьев! Им надлежало бы войти и слушать вместе с народом, или, если не хотели этого сделать, дожидаться окончания беседы, и потом уже подойти. Но они зовут Его вон, и притом при всех, обнаруживая чрез это излишнюю ревность к правам своим и желание показать, что они с большой властью повелевают Им… Они делали это по одному тщеславию… Итак, если бы Он захотел отречься от Матери Своей, то отрекся бы от Нее тогда, когда поносили Его иудеи. Напротив, Он так заботится о Ней, что и на самом кресте препоручает Ее самому любимому ученику и проявляет о Ней великую заботу. Но