Как повергнуть герцога (СИ) - Данмор Эви

Сквозь туман печальных размышлений до Аннабель донёсся обиженный голос Хэтти. Нос наполнил едкий запах скипидара, а тени на полу студии удлинились. Должно быть, сеанс позирования подходил к концу. Последний сеанс позирования для картины Елены Троянской.

— Извини, — сказала она. — Что мне сделать?

Хэтти опустила кисть.

— В них нет искры, — после некого промедления, наконец, сказала она.

Не нужно быть художником, чтобы это заметить. Если бы глаза действительно являлись зеркалом души, то её отражали бы пустоту и растерянность, как сегодня, так и в течение многих последующих дней. Дней? Скорее месяцев, а, возможно, и лет.

Аннабель судорожно вздохнула.

— Боюсь, я не знаю, что с этим делать.

— Нет, нет. — Хэтти отложила кисть и вытерла руки о свой фартук в цветных пятнах. — Мы закончим картину завтра. Нам следовало отменить сегодняшний сеанс, слишком мало времени прошло после того ужасного события. — Её карие глаза наполнились слезами. — Всё ещё не могу поверить, что ты попала в тюрьму из-за меня, ты повела себя так храбро, не могу выразить словами, как сожалею…

— Брось, — прервала подругу Аннабель. — Дело не в храбрости, я действовала инстинктивно. Ничего особенного.

— Ничего особенного? — Хэтти выглядела до смешного возмущённой. — Ты одним ударом чуть не повалила того ужасного человека на землю! Нужно было нарисовать тебя в образе Афины, богини войны, убивающей мужчин голыми руками.

Аннабель устало улыбнулась. Афина заодно являлась богиней мудрости, а Аннабель этой мудрости как раз и не хватало.

"Я люблю тебя, Аннабель".

Признание Себастьяна не выходило у неё из головы с того самого утра, как она покинула Лондон. Аннабель догадывалась, чего стоило такому сдержанному человеку, как Себастьян, обнажить душу, а она встретила его откровения молчанием. Но, осознав, какую колоссальную ошибку совершила, проведя с ним ночь, Аннабель онемела. Себастьян не сомневался в своих чувствах. Что и доказал делом. Видимо, это он добыл разрешение на демонстрацию, потому что главы отделений суфражистского движения не имели к этому никакого отношения. Чтобы вызволить её из тюрьмы, он поставил на карту свою репутацию, ничего не ожидая взамен. А она причинила ему сильную боль отказом. Но откуда же ей было знать, что обладает над ним такой властью?

— Теперь ты выглядишь совсем мрачно, — сказала Хэтти.

— Потому что у меня всё тело затекло. Могу я пошевелиться?

— Боже, да, конечно, — разрешила Хэтти, жестом подгоняя её размяться. — Хочешь посмотреть на результат?

Аннабель согнула руки.

— Разве смотреть на свой незаконченный портрет не плохая примета?

— Нет, — ответила Хэтти. — Художники говорят так, чтобы трудные клиенты не изучали свой портрет беспрестанно. Ты была образцовой моделью. Теперь узри себя.

Аннабель обошла мраморные бюсты и плотно составленные вместе мольберты, стараясь ничего не задеть юбками.

Когда она присоединилась к Хэтти перед высоким полотном, то потеряла дар речи. Аннабель словно смотрелась в заколдованное зеркало: женщина на портрете походила на неё, как две капли воды, но кисть Хэтти отобразила на картине те нюансы, которые Аннабель обычно старалась скрыть.

— Вот как ты меня видишь? — ошеломлённо спросила она.

Хэтти развязала фартук.

— Я думаю, это женщина, которой ты могла бы стать, — ответила она, — если бы осмелилась. Я бы совершенно точно хотела ею стать.

— Такой?..

— Хоть раз в жизни? Да. Подожди, пока я закончу. Обещаю, портрет заиграет новыми красками.

— Куда уж больше? — слабо уточнила Аннабель.

— Поверь мне, чтобы занять почётное место в гостиной Жюльена Гринфилда, портрету необходимо играть всеми красками. Папа согласился показать его присутствующим на своём инвестиционном собрании через несколько дней.

При мысли о том, что десятки мужчин увидят её такой, по телу Аннабель пробежала дрожь. Хорошо, что она не вращалась в их кругах.

Школа рисования Раскина, в которой располагалась студия Хэтти, находилась всего в миле от отеля "Рэндольф", поэтому подруги решили немного прогуляться по Хай-стрит. Миссис Форсайт и личный охранник Хэтти не отставали от них ни на шаг. Для зимы день выдался необычайно душным, оксфордские шпили и башенки из песчаника выделялись на фоне медленно темнеющего неба. Любуясь знакомыми стенами медового цвета и серыми свинцовыми крышами своего колледжа, Аннабель испытывала благодарность. Она ведь чуть не потеряла место в университете.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Хэтти, — начала она, стараясь говорить тихо, — чья была идея отправиться именно к герцогу?

Вчера Аннабель вернулась в Оксфорд, находясь в состоянии оцепенения. Пока подруги, перебивая друг друга, взволновано тараторили, она говорила очень мало, главным образом, чтобы свести к минимуму ложь о её местонахождении.

— Катрионы, — ответила Хэтти. — Поскольку профессор Кэмпбелл отправился в Кембридж, она предложила нам пойти к герцогу.

— Почему?

— Ты же знаешь Катриону, — пожала плечами Хэтти. — Её голова работает непостижимым образом. По правде говоря, она была совершенно непреклонна в этом вопросе, что справедливо. Раз ты с ним знакома, то кодекс чести джентльмена обязывал его прийти тебе на помощь. Признаюсь, поначалу я отнеслась к идее скептически, но герцог не колебался ни секунды. — На её лице появилось заговорщическое выражение. — Я слышала сегодня утром, что он заплатил залог ещё за дюжину суфражисток. Ты знала?

Аннабель похолодела.

— За дюжину? — переспросила она. — Какая чушь. Кто тебе рассказал?

Хэтти нахмурилась.

— Леди Мейбл. Не знаю, откуда ей это известно, предполагаю, что одна из освобождённых поделилась с кем-то. Интересные слухи всегда быстро разлетаются. — Её лицо посерьёзнело. — Аннабель, я знаю, что уже говорила, но, честное слово, я бы отправилась к отцу молить о помощи, если бы план с Монтгомери провалился.

— Знаю, дорогая, — рассеянно проговорила Аннабель. Не стоило обсуждать в Оксфорде Миллбэнк и причастность к делу Себастьяна.

В небе послышались мощные раскаты грома, которые отдались во всём теле Аннабель.

— Скорее, — пискнула Хэтти. — Сейчас начнётся ливень. — Она бросилась наутёк, спасаясь от первых капель дождя, словно рассерженная кошка.

Чтобы слухи породили последствия потребовалось всего сорок восемь часов. Когда Аннабель обнаружила в своём ящичке для корреспонденции невзрачный конверт, у неё сразу возникло мрачное предчувствие.

Её вызывала сама мисс Элизабет Вордсворт, декан колледжа.

Записка выскользнула из дрожащих пальцев Аннабель. В последний раз, когда она посещала кабинет декана, то слушала приветственную речь. Её сердце тогда трепетало от волнения в предвкушении начала новой жизни. Теперь же оно колотилось от страха.

— Я сразу перейду к делу, — сказала мисс Вордсворт, как только Аннабель заняла своё место. Умное лицо декана приняло серьёзное выражение. — Мне сообщили, что студентку из Леди-Маргарет-Холла задержала полиция во время суфражистской демонстрации на Парламентской площади в прошлую пятницу. Это правда?

"Меня исключат".

Кабинет закружился перед глазами. Аннабель смогла только кивнуть.

Мисс Вордсворт оглядела её с некой толикой беспокойства.

— С вами хорошо обращались?

— Вполне, мисс.

— Рада слышать, — сказала мисс Вордсворт. — Тем не менее, происшествие весьма прискорбное. Как вам известно, женщины в высших учебных заведениях и так сталкиваются с осуждением на каждом шагу. Ваше поведение всегда отражается на других студентках и на университете в целом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да, мисс.

— Скандал — хорошее подспорье для несогласных, — продолжила мисс Вордсворт, — вот почему я сразу предупредила вас о том, что не следует пренебрегать доверием, которое мы вам оказали, несмотря на политическое происхождение вашей стипендии.

Слова декана долетали до Аннабель будто издалека.

— Меня исключат?

Лицо мисс Вордсворт на мгновение смягчилось.