Слабости сильной женщины - Анна Берсенева

– Может быть, я требую много, – тут же согласился Костя. – И конечно, я виноват перед тобой. Наверное, мне следовало бы вести себя иначе… Но ты же знаешь, я не мог себя пересилить! И ты ведь сама говорила, что мне не надо заниматься тем, чем приходится заниматься тебе? Да, в сущности, Лерочка, зачем мне все это? Мне ведь так мало надо, я вообще не замечаю всех этих бытовых неурядиц, и ты же знаешь: я могу обходиться самым минимумом…

«Он прав, – подумала Лера. – Ему действительно надо не много…»

– Я начал чувствовать свою никчемность, – продолжал Костя.

– Но разве я тебе хоть раз дала это почувствовать? – перебила его Лера.

– Нет, – кивнул он. – Ты этого не говорила. Но ведь это чувствовалось само собою, просто по сравнению. А Люся… С ней все по-другому!

– Я не хочу слушать про Люсю, – еще раз повторила Лера. – Ты уйдешь сейчас?

– Нет, мне придется переночевать. Сейчас, пожалуй, уже поздно… Я поставлю раскладушку на кухне.

«Господи, – подумала Лера, – раскладушка на кухне, сейчас уже поздно! Разве так уходят от женщины, с которой прожиты годы?»

Впрочем, она не знала, как уходят от женщины. И ее тошнило, синие круги плыли перед глазами, руки дрожали; она даже заплакать не могла, даже ужаснуться тому, что произошло.

– Не надо раскладушку, – сказала она. – Я у Зоськи переночую. Зачем маму пугать на ночь глядя?

Утром Костя ушел очень рано. Он ведь всегда вставал рано, это Лера любила поспать.

Когда она вошла в комнату, его вещей уже не было. Оказалось, их так немного было, его вещей… Лера открыла шкаф, посмотрела на пустые вешалки, на которых висели его рубашки, – и неудержимые слезы хлынули у нее из глаз. Она села на диван, пытаясь успокоиться, прижимая к лицу подушку, чтобы заглушить рыдания.

Но она ничего не могла с собою поделать! Слезы лились, всхлипы вырывались из горла – отчаяние одолело ее, сломило, отчаяние захлестывало ее мутной волной.

Все было забыто в эти мгновения – и то, что она привыкла к нему, и его спокойный тон, когда он говорил ей о своем решении да еще пытался рассказывать о какой-то Люсе… Другие воспоминания подступили вплотную, разрывая ее мучительной болью неповторимости: его открытые ясные глаза в минуты страсти, его поцелуи на берегу осенней реки в Студенове, его смущенные, неловкие движения здесь, на этом диване, когда они впервые остались наедине в ее доме…

Как же получилось, что все это ушло в пустоту, в небытие, что все это не удержало ни его, ни ее? Кто был виноват в этом, можно ли было этого избежать? Лера запутывалась в попытках понять свою вину, обвинить в чем-то Костю. Ей не хотелось никого винить, ей хотелось только, чтобы все вернулось, чтобы не было этого ужасного вчерашнего вечера, и его слов, и ее спокойного ответа, и этой Люси!..

«А ребенок? – вдруг подумала она с последним, леденящим ужасом. – Что же будет с ребенком, он-то в чем виноват?»

– Лерочка, что случилось? – Мама стояла на пороге комнаты и испуганно смотрела на заплаканную Леру. – Ты поссорилась с Котей?

– Нет… Да… Я не знаю, мама! – воскликнула она, и слезы снова потекли по щекам. – Я не знаю, поссорились ли мы. Он ушел, у него другая женщина. А у меня – его ребенок, мой ребенок, и я не знаю, что делать!..

Надежда Сергеевна ахнула, прижав руку к губам.

– Но… Как же это, Лерочка? Боже мой, почему же я ничего не знала? Ни о ребенке, ни о… Когда же это случилось?

– Что? Беременность – два месяца, а ушел он вчера. Вернее, сегодня утром: вчера поздно было…

– И что же теперь будет? – Видно было, что Надежда Сергеевна все еще не может поверить в случившееся. – Что он сказал – о ребенке что сказал?

– О ребенке он вообще не знает, мама, – ответила Лера, немного успокаиваясь. – Я собиралась ему сказать, да не успела.

– Лерочка, но это же невозможно! – ужаснулась Надежда Сергеевна. – Надо же немедленно это сделать, ведь это может все изменить! Я сегодня же позвоню ему на работу и…

– Ни за что, – решительно сказала Лера. – Что это может изменить, мама? Он узнает о ребенке и вернется ко мне как побитая собака – из чувства долга? Если еще вернется… Думаешь, я этого хочу?

Надежда Сергеевна замолчала. Услышав Лерины слова, она тут же как-то сникла, словно съежилась, и стала такой печальной, какой Лера не видела ее никогда в жизни.

– Ты окончательно решила, Лерочка? – тихо спросила она. – Расстаться с Костей и… оставить ребенка?

– Я ничего не решала. Но я чувствую, что иначе невозможно.

Надежда Сергеевна помолчала еще немного, потом произнесла наконец:

– Я так надеялась, что тебя это минует… Ты так похожа на своего отца, Лерочка, ты знаешь? Я не хотела тебе говорить, меня это всегда пугало. И потом, ты ведь на меня тоже похожа, и я надеялась… В нем было такое… Я не знаю, как это назвать! Такая бесповоротность – не упрямство, нет, именно бесповоротность. И такая мимолетность – как в твоей походке… Помнишь, ты о походке спрашивала, а я не хотела отвечать? Он тоже всегда чувствовал, когда иначе невозможно… Я помню, как он уходил. Я стояла у окна – вот здесь, возле этого подоконника. А он шел через двор: чемоданчик в руке, сам высокий такой, походка легкая, так и манит. И ни разу не обернулся, ни разу! Я тогда подумала: господи, как же это можно? Ну хорошо, мы не могли с ним жить, мы разные были совсем – но как же это можно? Ведь он дочь оставлял, ведь мы с ним три года прожили… Его никогда нельзя было понять до конца, никогда! Или это я не могла?

Лера молчала. Как ни странно, слова матери успокоили ее. Значит, не случайно все это – ее ощущение того, что иначе невозможно, которое не подвело ее ни разу в жизни? И может быть, сейчас тоже?..

Но тяжесть не уходила из сердца. Хотелось лечь, отвернуться к стене и не поворачиваться никогда.

В таком состоянии – подавленности и тоски – шла она через три дня по Малой Бронной к зданию «Горизонт-банка».

В роскошном своем кабинете с бронзовой табличкой на дверях Женька Стрепет был неузнаваем. Впрочем, Леру трудно было подавить роскошью обстановки – всех этих массивных кресел, причудливой формы столов и сияющего паркета. Тем более сейчас: ей вообще было не до этого.

– Лера, – серьезно сказал Женька, когда она села в кресло возле небольшого столика, похожего на прозрачное лекало, а сам он устроился в кресле напротив. – Мы рассмотрели твой план – и мы согласны.

– Спасибо, Женя, – ответила Лера. – Я очень рада.

– Что-то голос у тебя нерадостный, – заметил он.

– Не обращай внимания, просто не выспалась сегодня.

– Ну, хорошо. Итак, нас устраивает твой план, нам нужна такая структура, какую ты предлагаешь. И мы хотим осуществлять некоторые наши связи через фирму «Московский гость», если она будет существовать в том виде, который ты задумала.