Буги-вуги - Алексей Синиярв

Наконец, там вроде бы перестали стульями двигать, угомонились. Всё. Шабаш. Теперь до нас дела нет и надолго.

Первый вопрос любой свадьбы: ну, что там молодые? каковы из себя?

Невеста, надо признать — прима. Снегурка. А жених явно непородист, столбовой провинциал, рожей и кожей не вышел. Костюм, правда, с отливом, но по сравнению с цветком душистых прерий…

По праву руку от невесты — подружки. Смотрю я на эту кисулю, что Минька в общагу приводил… Где салфетки, слюни вытереть? Да и та, про которую он цельный месяц мурлыкал на сон грядущий, видной оказалось девахой, покрупнее только. Шерочка с машерочкой. Обломилось всё тогда, не помню уже и почему, не получилось у Мини что-то, а мне и подавно не до того было — курсовик и матросские сопли — всё разом на мозги капало.

Нет уж. Хорошая есть пословица: на чужой каравай, и так далее, продолжение все знают. Есть и еще на эту обширную тему: хороша маша, всяк сверчок. Наверно и это не край. Поделился мыслью с Манычем, уминавшим старательно оливье.

— Я тебе больше скажу, — отозвался Маныч, не прожевав, — как волка ни корми, а у слона хуй все равно больше.

— Удивительные рядом, но они запрещены, — включился Лёлик, слышавший разговор с самого начала.

— Чего вы там? — перегнулся через стол Минька.

— Это ты что ли этих колотушек запеленговал? — спросил его Маныч.

— Для чего мед? Чтоб я его ел, — ответил Минька голосом Винни-Пуха. — А что за брызги шампанского?

— Да Серый жениться хочет.

— Пропьем, только рот открой.

— Жену-то не выбросишь в окошко. Цирлих-манирлих надо разводить. Гулять на цепочке. Друзья только женатые. Полтинник на обед и сигареты. — Маныч цыкнул зубом. — Хлопот полон рот, а перекусить нечего.

— А что, Маныч, опыт есть?

— Сходи за шерстью, вернешься стриженый.

— Вай-вай-вай. Жану нэмножка лублю, нэмножка баюсь, нэмножка другую хачу.

— А я больше двух месяцев с бабой не могу. Рублю и всё. Не хочу и никаких объяснений. Приходящая няня — вот самое то.

— А чего? Правильно. Ну, на рупь дороже. Зато чисто, помыто, сготовлено. Тебе любовь что ли нужна? Забрался на нее и представляй что хочешь. Русский мужик известно: любит одну, женат на другой, а живет с третьей.

— Я и говорю, что с одной бабой, это все равно, что все время петь одну и ту же песню.

— А какая разница? Устройство-то у всех одинаковое.

— Поп и дьякон — есть разница? Один подает, другой кадилом машет.

— Ох и спецы. Вас на радио надо. В программу «Вопросы на ответы радиослушателей».

— Я вот не понимаю, — озабоченным голосом сказал Лёлик, — чего они по молодости детей заводят? Или из вредности. Или из упрямства. Прямо с ума сходят по ребятеночку. Из себя вылезают, умиляются, сю-сю-сю, тю-тю-тю. Пеленочки-распашеночки, сюсеньки-масюсеньки. Шу-шу-шу между собой, улыбочки эти ёбнутые — всё переговорят, перечешут, расплетут-заплетут. Так. Родила. Наигралась быстренько, а потом его ненавидит. Орет на него и так лупит, только трещит. Только головёнка дергается. На кой хер, спрашивается, рожать, чтоб потом так ненавидеть? Точно-точно. Сами рассказывают. Потом-то понимают, что это и по рукам и по ногам, а уже морщинки полезли, уже не пэрсик, а она еще не навертелась пиздом-то.

— А любовь, как сон, стороной прошла, — спел Минька.

Мы на отшибе, в уголочке, у инструмента. Да так оно и спокойней, никто косяк на тебя не давит. В своем монастыре.

Две бутылки шампанского, что притулились на столе, мы оприходовали по-пожарному, чего там газировку меж зубов цедить, салаты подмели в подлиз, как и положено в наши годы молодые, от хлеба, по ресторанному прикрытого салфеткой, и от того, кроме салфеточки ничего не осталось. Мы сюда не манерничать приехали, вилка в левой, ножик в правой. Поиграть бы — аппарат простаивает, и какой, между нами, мальчиками, аппарат. Руки чешутся.

За столами шумок прошел, расслабились, пиджаки поснимали, киряют за пуск в эксплуатацию, «горько» кричат выпившими голосами. Телеграммы липовые принесли, грамоты на обоях, наставления — всю эту дурь, с натугой на сонный юмор, как нынче принято. Тут и нам пришлось вылезти, туш играть. И снова в кусты.

Я как-то в деревне на свадьбе гулял. И насколько же там проще всё: без ерунды показушной, без напряженки, и жених с невестой отдыхают, а не мучаются, да и веселей в конце-то концов, и веселье не унылое, как в этом гостиничном домике, а бесшабашное: туфли невесте жмут, сняла их и ну босиком! а и остальные за компанию босиком за ней следом. И ряженые придут с ядреными прибаутками на «микстуру» просить, и горшки с мусором и десяткой по копейке по избе расстегают — знай невестушка, мети, а мы под гармошку попляшем. А потом в тарантайку зятя запрягут и повезет он, сердешный, на колодец тещу, ножки ей вымыть. И пляшут — так пляшут, что сердечко заходится, пьют — так пьют, что под лавку! Кончилась водка — самогон в ход, самогон на исходе — бражка пошла. Да какая бражка — не бражка, а пиво деревенское, пенное да крепкое. Три кружки — и не найдешь тебя. Да, на столах победней, деликатесов нет, разносолов особых, колбаса вареная — так на красном месте, а уж котлет, мяса жареного-пареного — завались; салатики, зелень — всё свежее, с огорода, росой пахнет. А рассольчик с утречка? И снова в бой. Как, оно, картинка? То-то.

Опустели первые бутылки, сменили тарелки, заелозили гости, зашевелились, из-за стола стали потихоньку выбираться. Тут и наша тётя с брошкой подплыла, мы уже было навострились, но она попросила только негромко музыку включить.

У нас для этих дел давно сборничек припасен. Куша его в кабаке иногда катает в перерывах. Универсальный такой сборничек, в основном то, что в топе: Пугачева, Боярский, Бони М, Челентано, Мирей Мате, Дассен, Веселые ребята, Поль Мориа, Антонов и многия, и прочия — под закуску, под разговоры, да и плясать можно, если не ровен час аппарат забарахлит, тогда и волки целы и цыплята сыты, а разок с него Куша даже хабар поимел: пристал к нему кто-то по-пьяни, заведи песню из кинофильма «Генералы песчаных карьеров»[83] и всё тут, ну и раскрутился на пятеру. С Кушей ухо востро — на трамвайные три копейки не проедешь.

Только после пошловатых речевок юркого тамады с голосистым аккордеоном и тостов за маму-папу, что растянулось на добрый час, пришло и наше время, тётя кивнула походя.

Зазвенели цимбалы, запели альты, вскрикнули кларнеты и заворчали фаготы. Идут бараны, бьют в «Супер-Амати»! Кто устоит перед «Динаккордом», да к тому же в таких умелых руках? А программа заранее расписана: что за чем. Плановое у нас хозяйство, всё на тонком расчете: и вашим и нашим.

Поднаплясалось общество до дрожи в коленках, пощады было запросило, а тут до нас генерал подошел, золотами-серебрами искрит, да статью уже не блещет — седой, как лунь, бровастый.

— А Утесова, молодцы, можете? «У самовара»?

Здесь у нас небольшой прокол. Не такой, чтоб всмятку с высоты, но ориентиры сбились. Стыдно сказать, но «У самовара» в данном случае мимо. Точно в яблочко у нас только одна песня Леонида Иосифовича Вайсбейна, ее-то мы и сыграли. А песня замечательная. И всем нам нравится. И как задушевно Маныч ее начинает: «Ах, что такое движется там по реке», и как мы вместе в припеве: «Па-ра-ход!», и как потом на два голоса с Артухой: «Ах, не солгали предчувствия мне…».[84]

Генерал, подхватив тещу, под наши рулады бойко свальсировал. Глядя на них и другие пузаны пошли дам кружить, и наши, гляжу, почти знакомые, платья на поворотах фуфырят, тут-то я и подмигнул.

Вот уж здесь нам похлопали. Пробрало их, сердешных. И мы генералу похлопали, а он Манычу руку пожал. Поддамши уже прилично генерал.

На гребне успеха Минька «Тещу» спел — свой коронный свадебный номер с сольным проходом, — Маныч ему джазовые выебоны показал. Под барабаны петь ох, как трудно, а он, подлец, и виртуозит еще, палочку над головой крутит, как заправский. И сорвал-таки, мамонт, восхищенный девчачий взгляд.

Откатали положенное и опять кирять-бирлять. На столе все обновили и всякого нанесли, веером уложенное, лимоном украшенное. Но нас этим не удивишь, мы ж ничего прекраснее, чем ресторан, в жизни не видывали. Так что тут без розовых соплей.

Шампанское уперлось уже, газы изнутри в атаку идут — не приучены мы к мушкетерским напиткам. Я шаманское абсолютно не перевариваю, Миня, скособочив нос, цедит, а вот Манычу только подавай, лакает, да еще подначивает: ни хрена, мол, ни в бабах, ни в вине, ни в свином ушке, ни в поросячьем пятачке — разбираться вам только в колбасных обрезках. Что на эти инсинуации скажешь? Аристократ. Давили вас, давили.

За трапезой не заметили, как жених подошел. Невеста с подружками в кафельный зальчик, видимо, побежала, а этот хлыщ к нам, значит. Стоит, с носка на пятку качается. Мы думали заказать чего для возлюбленной хочет, обернулись к нему, не прожевав.

— Откуда, — спрашивает с наглецой ленивой, — такой ансамбль лажёвый?