Сашка - Владимир Зюкин

о новом побеге. А пока что ждал главных зачинщиков изолятор. Маргарита Павловна покачала головой, сказав со вздохом:

– Эх, какие ж вы…

А директор, взглянув пронзительно на пацанов, произнёс не своим голосом:

– Подвели её… Ну, и сволочи! У неё и так неприятности.

Когда оказались все у себя в спальне, то увидели, что на окне новая решётка. После слов директора настроение было дрянное. Лишь рыжий попытался посмеяться насчёт новой решётки, но его не поддержали. Сашка жалел Маргариту Павловну, и, когда она вошла в спальню, он подошёл к ней и с глазами, полными слёз, стал просить у неё прощенье. Маргарита Павловна, растрогавшись, прижала его голову к себе и погладила пальцами. Другие тоже стали просить прощение, причём одна половина искренне, а остальная – притворно.

– Ладно, ребятишки, что уж тут, – тряхнув головой, сказала она. – Уволят меня, но знайте, что я люблю вас всех. Не смогли мы сдружиться. Плохая я воспитательница.

– Маргарита Павловна, – волнуясь, подошёл к ней Юрочка. – Вы хорошая воспитательница, а мы хоть и виноваты, но вы поймите и нас: мне и Саше надо было бежать отсюда или по дороге в колонию.

– А кто вам про колонию сказал? – насторожилась Маргарита Павловна.

– Директор.

Воспитательница вышла, сгорбив стройную фигуру. На другой день директор и завхоз отвели Сашку на склад; директор приказал ему надеть старую одежду. Сашка разыскал в углу узелок с заплатанными штанами и фэзэушной курткой, которая была в пятнах. С грустью взглянув на новую форму, он покорно присел на лавку и стал раздеваться. Вдруг директор подошёл к лавке и сапогом швырнул старьё Сашкино на пол.

– Сожги это всё, Николай Иванович, – обратился он к завхозу и вышел за дверь.

– Одевайся по новой, – кивнул головой завхоз. – И топай на вахту.

За ворота Сашку вывел дядя в блестящих стёклах очков. На вопрос: «Куда мы?», ответил: «В Шадринск». Возле проходной стояла Маргарита Павловна. Она взяла Сашку за руку, он ощутил в пожатии её теплоту и ласку. Провожающий отвернулся, прикуривая.

– Саша, тебя отвезут в Шадринск. Директором там женщина. Она добрая, – продолжая держать Сашку за руку, прошептала Маргарита Павловна. – Там ты поживёшь недолго, потом отправишься в детдом. Всё будет хорошо.

Сашка готов был запрыгать от радости: детдом – не колония, там живут без решёток. А Маргарита Павловна наклонилась к его уху и спросила:

– У тебя есть мама, Сашенька?

Что он мог ответить? Есть та, которая хочет, чтобы он лёг под поезд. Он не знал её, когда жил с бабушкой, которая его любила, да лучше бы и не узнал. У него нет матери, нет! Маргарита Павловна что-то поняла, глядя ему в глаза, и, будто сняв вопрос, ласково проговорила:

– Ты, Сашенька, мальчик хороший. Будь спокойным. И я ведь выросла в детском доме. Всё будет хорошо. До свиданья. Может, увидимся.

Она поцеловала Сашку в щёку, повернулась и пошла, склонив голову, к проходной.

21

На перроне людей было немного. Упираясь в стекло окна лбом, Сашка всматривался в толпу, словно надеялся увидеть знакомого. Но откуда взяться ему? Его никогда и никто не провожал. Он вспомнил слова воспитательницы: «В детприёмнике хорошая директорша…» Всё равно ехать туда не хотелось: знакомая тревога, связанная с неизвестностью, посетила его. Эвакуатор не следил за ним, может быть, поэтому и не пришла мысль о побеге. Тем более, что ему маячил в перспективе всё-таки детский дом, а не мамочкин.

Но вот и Шадринский детприёмник. Деревянные перекошенные ворота миролюбиво скрипнули, впустив во двор мужчину и мальчика. Продолговатый двор, одноэтажное здание. Откуда-то повеяло запахом навоза, вдруг заржал жеребёнок. В конце здания деревянная лестница уводила вниз. По ней медленно поднималась женщина – розовощёкая, в ослепительно-белом халате. От неё пахнуло на Сашку чем-то домашним. Он осматривал всё внимательно, уже имея опыт, чтоб высказать мнение, сравнить.

Эвакуатор из рук в руки передал его невысокого роста полной воспитательнице и ушёл. Воспитательница отвела Сашку в зал и усадила на стул. Вокруг сновали дети; любопытные глаза осматривали новенького с ног до головы. Эта обязательная процедура знакомства насторожила Сашку. Он ниже опустил голову и сидел насупленный, стараясь предугадать действия старожилов.

– Хватит разглядывать, займитесь делом! – визгливым голосом вмешалась в процедуру знакомства воспитательница.

Юбка из плотного материала обнимала женщину и казалась её составной частью, на округлые, как белые булочки, щёки падали тёмные локоны. «Красивая, но, конечно, злая» – подумал Сашка. Успев обменяться взглядами с окружившими подростками, он успокоился, не заметив враждебности, одно любопытство.

– Откуда? – мимо проходя и задержавшись, спросил его пухлый пацан.

– Из Курганска, – ответил Сашка, подумав: «Совсем ребёнок».

Когда воспитательница вышла за дверь, подростки плотнее обступили Сашку. Но разговора не получилось, так как пришла женщина в клетчатом фартуке. Она повела Сашку с собой. Сначала спустились с высокого крыльца, потом сошли в подвал, откуда пахнуло паром.

– Быстро раздевайся, и – купаться, – широко улыбнувшись, приказала тётя. – Не задерживайся: скоро обед. Мыло и полотенце увидишь.

В сыром, тёплом помещении на длинной лавке громоздилась огромная шайка, наполненная водой. Вода была приятной, и он не торопливо стал лить её себе на плечи. Дверь открылась, и, с клубами уличного воздуха, в мойку вошла знакомая женщина в клетчатом фартуке.

– Это так моешься? – с широкою улыбкой произнесла она. – А ну–ка, прыгай в шайку!

– Я сам, – попытался возразить Сашка, и потянулся за хозяйственным мылом.

Но тётя бойко к нему подкатилась. И пришлось Сашке ей подчиниться. Женщина стала мыть ему голову и остальное, как не отворачивался от неё полный смущения мальчик, почти подросток.

– Вставай, ёжик! – она окатила его тёплой водой и удалилась.

22

В Шадринском детприёмнике порядки были иные, чем в Новосибирске и Курганске. Это сразу заметил Сашка. Главное, воспитатели по-хорошему вникали в проблемы воспитанников.

Прошёл месяц. Конюх, дядя Яша, пытался научить Сашку игре на балалайке, найдя у него способности. «Талан, Саша, у тебя, талан!» – говаривал он. Но Сашке балалайка не нравилась. Гитара – иное дело! На ней, кстати, здорово играл бухгалтер. Но играл он одни печальные мелодии, при этом в его глазах появлялись слёзы. Он был ещё и шахматистом, даже был, говорят, чемпионом города. Нередко усаживался он за доску, играя один против кучки что-то соображающих в шахматах пацанов. Сделав ход, он выходил за дверь, покурить, а мальчишки шумно обсуждали, куда им поставить фигуру. Но выиграть у бухгалтера никогда не удавалось. Бухгалтер же после очередной игры брал в руки гитару и выдавал щемящие душу аккорды. При этом обычно посматривал на Сашку, слушавшего его самозабвенно. Иногда он, задержавшись, показывал любопытному мальчику пару аккордов, после чего Сашка ломал пальцы, стараясь повторить сложную мелодию.

Обучали здесь желающих и рукоделью – как подрубить салфетку, как вышить крестом. Однажды провели соревнование, в котором лучшим вышивальщиком по канве оказался