Василий Пушкарёв. Правильной дорогой в обход - Катарина Лопаткина

конечно, прежде всего – сам Лев Адольфович. Ему уже было в это время 74 года; его младший сын Жорж, жена Жоржа – Роза Мария Лопес, мексиканская индианка; Мартын Иван Паоло, внук Льва Адольфовича. Все они чрезвычайно милые люди, с ними было легко и свободно общаться, и по существу в поездке все мы как бы составляли одну семью. Украшением нашей группы, конечно, была Роза, или, как ее называли, Росио. Индианка необыкновенной красоты и изящества: ее фигура, рост, сложение и особенно лицо настолько гармоничны и классически совершенны, что приходится удивляться, как природа может создать такую красоту, такое очарование. Должен признаться, что на протяжении всего путешествия я преследовал ее своим фотоаппаратом. Правда, все фотографии и цветные слайды, на которых она была запечатлена, отослал ей сразу же.

Уже 30 сентября из Парижа Лев Адольфович написал мне письмо:

«Дорогой Василий Алексеевич, позвольте Вас обнять и горячо поблагодарить за поездку, которую Вы нам устроили и которая превзошла наши ожидания в самых разных отношениях. Ваше присутствие совершенно изменило всю картину, без Вас наше путешествие свелось бы к трафаретным программам «Интуриста» и мы не увидели бы и не поняли бы и малой доли того, чем – благодаря Вам – нам дано было насладиться. Каждый день мы рассказываем родным, друзьям и знакомым, как прошли эти три недели, все время всплывают новые подробности – богатство впечатлений огромное. Даже Мартын иногда открывает рот, и мы видим, что мало что ускользнуло от его внимания… Прошу Вас передать всей Вашей семье привет, не забывая также и Прохора. (Это моя собака. – В.П.). Крепко жму Вашу руку, дорогой Василий Алексеевич. Ваш Петя. (Лев Адольфович, видимо, так расчувствовался, что три письма подписал Ваш Петя». Вероятно, в детстве его так называли его товарищи.) Примечательно другое: Росио по-русски приписала печатными буквами: «Как пожеваете! дорогоии Васили! Посюлаю Вам луше пожелания! До свидоня. Росио»

Это же Лев Адольфович на отдельной бумажке написал по-русски, а она перерисовала – милая Росио. Кроме него никто в семье не знает ни одного слова по-русски. Жорж дописал письмо по-английски: С самыми сердечными пожеланиями.

Долго еще Лев Адольфович вспоминал с благодарностью об этом путешествии, пока у нас велась переписка, и благодарил за «чудесные фотографии Росио».

Даже из Мексики, где он отдыхал, уже в 1976 году прислал открытку:

Наша компания вспоминает нашу прекрасную поездку, с любовью и благодарностью думает о Вас, благодарит за прекрасные снимки Росио и шлет приветы всем Пушкаревым, включая пса. И опять Жорж приписал по-английски: «Сезон созревания дынь уже начался здесь, и мы вспоминаем Узбекистан и Вас. Сердечно. Жорж». А Росио опять срисовала по-русски:

«Дорогой Василий как по жеваймо!! Спосиба хороший фото. На дома очень хорошо! Досвиданя! Росио».

В ответном письме я поблагодарил: «Мне очень приятно, что Вы с такой теплотой вспоминаете нашу поездку по Узбекистану, Армении, Грузии».

В августе 1978 года Лев Адольфович был три дня в Ленинграде, когда меня там не было, и мы разминулись. «А я хотел Вас обнять очень крепко и сказать Вам, каким уважением и симпатией Вы пользуетесь у всех Ваших парижских друзей и знакомых», – написал он.

После долгого перерыва, наконец – последнее письмо, которое я получил от Льва Адольфовича в Москве, работая здесь уже более двух лет директором Центрального дома художника. Оно датировано 13 января 1981 года. «Дорогой Василий Алексеевич, Ваше письмо только что прилетело и обрадовало меня чрезвычайно. Спасибо, что вспомнили обо мне; Ваши ласковые слова меня тронули. И я желаю Вам к Новому Году счастья и справедливости. Этот товар часто бывает дефицитным, распределяют его люди малосведущие и не отдающие себе отчет в том, что творят. Немало раз я слышал это, когда разговор шел о Вас, но говорили это шепотом. У меня и в семье моей все идет гладко. Сегодня иду обедать к сыну; празднуем 22-й день рождения его дочери. А Мартын, которого Вы знаете, сын Жоржа, теперь в университете в США, но осенью приедет ко мне – на целый год. Будет заниматься живописью. Что касается меня, то в прошлом мае я обнаружил, что мне стукнуло 80 лет. Этот факт немедленно вызвал нормальную реакцию всех моих органов: глаза стали меньше видеть, уши – хуже слышать, сердце слабее биться, ноги быстрее уставать, желудок внезапно бастовать; мозги покрылись ржавчиной. Две копейки мне теперь цена; одно утешение, что это все нормально – ошибкой было изучать паспорт… Я получил каталог Вашего музея и обрадовался очень, увидев Ваше имя, главного редактора. Каталог отличный, от души Вас поздравляю. Я довольно внимательно его изучил и оценил его значение в качестве «инструмента для работы», как во Франции говорят (instrument de travail).

Я не знаю, позволит ли мне мое здоровье, но очень мне хотелось бы повидать Вас и крепко обнять. Всей семье Вашей передайте привет от меня и лучшие пожелания.

Не пришлось Льву Адольфовичу еще раз приехать в Москву. Видимо, здоровье его было подорвано безостановочной, напряженной деятельностью – и все для людей. Какой энергией нужно было обладать и какой любовью и уважением к людям, чтобы так щедро ее расходовать! Он радовался успеху любого предприятия, любого дела, которое было на пользу людям, на пользу культуре. Постоянная забота, постоянное дело – это был стиль его жизни. Невольно вспоминаются его слова: «Я тороплюсь жить».

6 июля 1981 года Льва Адольфовича не стало. Из Парижа пришло печальное известие: «В среду скончался на операционном столе хорошо известный в русской колонии Лев Адольфович Гринберг».

Все, кто с ним был знаком в деловых ли коллизиях или в приятных беседах, кто просто встречался с ним, навсегда остались его сердечными, человеческими друзьями. А я бесконечно счастлив, что был знаком с Львом Адольфовичем, что мы сдружились с ним и что сумели вместе с ним не только сделать кое-какие полезные дела для русской культуры, но доставить ему и его семье большое удовольствие, организовав путешествие по древним городам Средней Азии, Азербайджана, Армении, Грузии. Он увидел еще раз красоту древнего искусства, древней архитектуры, древней культуры, древних народов.

* * *

Я рассказал только о небольшой части его подвижнической деятельности, связанной главным образом с Русским музеем. Значительно больше эта деятельность распространялась на другие музеи, библиотеки, архивные учреждения. Библиотеки Эрмитажа и Исторического музея систематически, на протяжении не одного десятка лет получали от Гринберга по 3–4 посылки книг ежегодно. Причем каждая такая посылка содержала не менее сотни книг. Это была, главным образом, всевозможная научно-справочная литература – каталоги аукционных продаж произведений искусства и старины фирмами Сотбис, Кристи, Друо и другими. Каталоги временных выставок, проходивших во Франции и даже в США и Англии. Его стараниями музеи Америки