Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - Клер Дедерер

Я вдруг подумала: что, если противоположность добра — не зло, а реальность?

После занятия я в смятении шагала по улице на встречу со своим приятелем Дэном. Мы сели у окна ирландского паба в центральной части Боулдера. Большие розовые облака стремительно проносились над склоном горы. Мы посмотрели в окно и рассмеялись — единственное, что мы могли сделать, и это было так прекрасно.

Дэн заказал пиво, слегка кокетничая с официанткой, как было ему свойственно. Мы потягивали из кружек, когда он спросил:

— Как там твоя статья про буддистский университет?

Я покраснела. Мне было неловко из-за того, какое большое место «Наропа» стала занимать в моей жизни; из-за того, каким важным казалась мне работа этого учреждения. Мне было стыдно даже называть происходившее там словом «работа». О таких вещах не пишут в «Нью-Йорк тайме».

— Будет трудно писать об этом, — уклончиво ответила я.

Дэн понимающе взглянул на меня:

— Я однажды две недели провел с далай-ламой по заданию «Ньюсуик». Сначала был очень скептически настроен по поводу всей это буддистской дребедени. Думал, это коммерческая индустрия, религиозный спектакль. Но когда прислушался к тому, что он говорит, увидел, как он держится, то всю свою жизнь переосмыслил. «Ньюсуик» ни слова не напечатал из того моего материала. Потому что я не просто написал статью о далай-ламе. Я ему поверил.

Я сдала свой материал. Они удалили все восторги и оставили факты. Такова газетная журналистика. Ну, может, это и к лучшему. Кому нужны восторги в утренней газете?

24. Прыжок в дандасану[43]

Я пригласила специалиста (им оказалась женщина) проверить источник запаха. Я сидела на улице в майке и читала книжку на рецензию. Солнце парило так жестоко, что у меня над верхней губой выступили капельки пота. Зато за день до этого выпало восемь сантиметров снега. Погода в Боулдере была шизофреническая.

— Я ничего не чувствую, — ответила женщина, обнюхав весь дом. — Позвоните, если запах продолжит вас беспокоить. А сейчас мне пора. У меня через двадцать минут йога.

— Ого! — О запахе я тут же и думать забыла. — А куда вы ходите?

— К Ричарду Фриману, — ответила она. — И не понимаю, как можно ходить к кому-то еще.

— А где он преподает?

— В «Мастерской йоги». Слышали о нем?

Вообще-то, да, я о нем слышала. Ричард Фриман был знаменитым учителем аштанги, одним из первых преподавателей йоги в США, который переехал в Индию в 1960—1970-е годы. Я его даже где-то видела — то ли в журнале, то ли в рекламе, или, может, на обложке DVD. Седовласый, умные брови и велосипедные шорты.

— Обязательно к нему сходите, — сказала она. — Он гений.

И, взмахнув длинным седым хвостом, она ушла.

Мои утренние приветствия солнцу, которые я делала кое-как в спешке, совсем перестали меня радовать. Я решила сходить в «Мастерскую йоги». Класс для начинающих был в воскресенье. Я решила записаться на него — слово «аштанга» звучало угрожающе. Аштанга и выглядела угрожающе, если представляете, как выглядят бицепсы Мадонны.

Я расспросила знакомых о Фримане. Тот, видимо, принадлежал к боулдеровской старой гвардии: фрики, хронически безденежные, хиппари. Его слава гремела на весь мир, но он так и преподавал в неприглядном здании из шлакобетона, где его студия располагалась изначально. Все говорили одно: он настоящий.

Стоило увидеть, как он двигается, и сразу стало понятно: он действительно Гений. Основные движения сурья намаскар он выполнял, словно паря над землей, зависая над ней, словно вдыхал не кислород, а гелий. Его тело обладало собственным безупречным интеллектом; каждый его сантиметр, казалось, знал, где ему нужно быть и как он соотносится с другими частями тела. Напрашивалось сравнение с акробатикой. С полетом. Я поняла, что мое понимание о возможностях человеческого тела до сих пор было безнадежно ограничено.

Большую часть времени я просто просидела, глядя на него с открытым ртом, как собачка из мультика: «Ав?!»

После того как он продемонстрировал последовательность, мы стали делать ее вместе. Сам факт, что я нахожусь с ним в одной комнате, вызывал у меня такой восторг, что даже мои руки перестали трястись, как обычно, а гулко запульсировали. Когда я подняла их над головой, они дергались так сильно, что я едва смогла соединить ладони; наконец они встретились, как двое старых друзей, с трудом узнавших друг друга.

Его инструкции были точны и феноменально помогали расслабиться в позах.

— Опустите язык на верхнее нёбо, — сказал он, я так сделала, и челюсть тут же расслабилась: сжимать ее при таком положении языка было просто невозможно.

Его слова были серьезны и смешны одновременно: он умел сочетать глубину с шутливой болтовней. Когда мы долго удерживали паривритта триконасану — позу перевернутого треугольника, — он пробурчал смешным монотонным голосом:

— Воспринимайте эту позу как очень сложное дыхательное упражнение.

Но самое главное, Фриман тоже говорил «вдооооох» и «выыыы-дох». Однако когда он произносил эти слова нараспев, становилось ясно, что Минди и ей подобные копируют его, а не наоборот. Кажется, я пришла к истокам.

Это была моя первая встреча с истинным продолжателем йогической традиции. Ричард Фриман годами учился в Майсоре у Шри К. Паттабхи Джойса, который в свою очередь был учеником Тирумалай Кришнамачарьи, отца современной йоги. У Кришна-мачарьи было трое учеников, благодаря которым современная йога стала такой, какой мы ее знаем: его зять Б. К. С. Айенгар, основатель одноименной школы, чьи последователи уделяют огромное внимание точности и выравниванию; сын Т. К. В. Десикачар, продолживший работу отца и основавший вини-йогу, очень мягкую терапевтическую практику; и Джойс, который посвятил всю жизнь изучению, развитию и распространению аштанги — динамического стиля йоги, популяризованная и упрощенная форма которого стала называться виньясой.

Настоящая аштанга в традиции Паттабхи Джойса была гораздо сложнее занятий по виньясе, на которые ходила я. Движения виньясы, освоенные мной, в аштанге использовались как своеобразный соединительный клей, связывающий вместе установленную последовательность асан. Этих последовательностей (серий) было несколько, серия серий, если пожелаете. Они были известны под именем первой серии, второй и так далее, вплоть до шестой. Все асаны в серии следовали одна за другой в строгом порядке и предварялись и закрывались определенными движениями и мантрами. Освоению одной лишь первой серии можно было посвятить всю жизнь. Асаны варьировались от простых до сложных и при помощи виньяс соединялись в сложный и изящный танец, включавший прыжки, перекаты, скачки, балансы и, в случае, если вы Гений, полеты над землей.

В классах для начинающих мы просто разучивали последовательность и иногда разбирали некоторые позы из первой серии более подробно. Мы работали над прожилками, удерживающими последовательность вместе; к примеру, посвящали много времени отработке прыжка в дандасану — архетипичной аштанговской связки. Из собаки мордой вниз нужно было прыгнуть (или пролететь) так, чтобы ноги оказались между рук, и в итоге оказаться в сидячем положении с вытянутыми ногами. Идите попробуйте сделать так, и когда вдоволь насмеетесь (или наплачетесь), возвращайтесь и читайте дальше.

Когнитивный диссонанс: я смотрела, как Гений Фриман прыгает в дандасану, и это казалось самым простым и чистым движением, на которое только способен человек. Глядя на то, как легко он прыгает, я начинала верить, как верит грешник, услышавший бормотание на арамейском в религиозном экстазе. Глядя, как Гений скользит на руках, я верила, что тоже смогу сделать так.

Для начала нужно было приготовиться. В собаке мордой вниз втянуть живот как следует в нервном ожидании. Быть сильной; верить, что на этот раз всё получится. Выдох, собраться с силами, прыжок… и ноги задевали коврик или громко плюхались между РУК.

В тех редких случаях, когда мне все же удавалось пронести ноги вперед, я была так взволнована, что едва сдерживалась. Я вся сияла от гордости. Забывала напрочь, что нужно делать дальше. А ведь этим прыжком я должна была достигнуть совсем противоположных целей: сделать так, чтобы поток не прерывался, и в позе не застревать.

Гений прыгал — и тут же переходил к следующей позе, потом к следующей, и к следующей.

Занятия по изучению первой серии были настолько сложными, что я иногда задавалась вопросом: а делаю ли я на самом деле асаны так, как нужно? Я входила в позу, например в бхуджапида-сану — это когда вы стоите на руках, обвив ими ноги и скрестив перед собой лодыжки. Оставалась в позе, и одновременно мне казалось, что по сравнению с Гением и его более продвинутыми учениками я лишь, как говорится, окунаю пальчик в воду. (Хотя, разумеется, мне нельзя было сравнивать себя с другими.) Казалось, они были полностью погружены в практику. Это отнюдь не означает, что я скучала на занятиях. Нет, в маленьком цементном здании в центре Боулдера царила атмосфера приятной сосредоточенности, некоторые клиенты занимались тут уже лет двадцать, пытаясь уловить суть, переданную Кришнамачарьей Джойсу, Джойсом — Фриману. Традиция обладала силой, отрицать которую было бессмысленно.