Тайна князя Галицкого - Александр Прозоров

Чернецы послушались, отступили к окну. Басарга же, открыв ларец, вынул сверток, переложил себе за пазуху, закрыл шкатулку снова и стал укладывать доски на место.

– Отец Арсений самый средь нас достойный, – возвратились монахи, указав на худощавого и высокого старца.

– Так тому и быть. – Поднатужившись, боярин вернул алтарь туда, где он стоял раньше. – Коли ты старший, то тебе и доверяю. Неси, ставь в походный возок.

Боярин Леонтьев отступил в сторону и перекрестился с глубоким поклоном. Монах поднял шкатулку, торжественно понес на вытянутых руках. Остальные братья забежали вперед, распахнули двери. Бояре, увидев ларец, отступили к повозке, открыли крышку сундука. Отец Арсений, подойдя ближе, замялся, отдал драгоценность молодому монаху, поднялся на возок, взял шкатулку и осторожно опустил в сундук. Завозился, обкладывая приготовленными внутри подушками. Закончив дело, опустил крышку, спустился и несколько раз перекрестился, кланяясь повозке. После чего все с ожиданием воззрились на Басаргу.

– Раззява, – хлопнул себя ладонью по лбу боярин. – Самого главного не сказал. По приказу государя нашего Иоанна обязаны мы святыню греческую, им на сохранение здесь оставленную, немедля перевезти в Кремль, в Чудов монастырь. И далее туда, куда воля его будет. Благослови нас, отец Андрей, в деле этом многотрудном!

– Благословляю, дети мои, – с явным облегчением осенил игумен крестным знамением и повозку, и бояр, и собравшихся в путь чернецов. – Вы, братья, в путь собирайтесь. С вами же, люди служивые, разговор особый. Ты, раб Божий Басарга, к исповеди две недели не подходил! Так от лона Церкви нашей святой отпасть можно. И вам, люди ратные, исповедаться и причаститься надобно, дабы с легкой душой на подвиг свой отправляться.

Справившись с беспокойством из-за неожиданного ночного визита и странного поведения гостей, отец Андрей быстро вернулся в обычную для себя роль заботливого отца и учителя.

Бояре, разумеется, послушались, вслед за настоятелем отправились в храм.

Басарга подошел к исповеди последним, честно признался:

– Блудил я, святой отец, обманывал, в искушение вводил. Монахов опасности великой подверг. Грешен я. Много грешен.

– Служи с честью делу православия и помазаннику Божьему, раб Божий Басарга, и искупятся прегрешения твои, – ответил священник. – Грехи же твои, сын мой, ныне тебе отпускаю.

Это был ритуал постоянный и неизменный. Еще не было случая, чтобы в обители, живущей, растущей и богатеющей трудами боярина Леонтьева, ему не отпустили грехов, ограничившись притом устным порицанием. Но в этот раз Басарга не выдержал:

– Ты отпустил, батюшка. Но простит ли Господь?

– Простит, – после небольшой заминки ответил игумен. – Ты грешишь, сын мой, но за те грехи ты душой страдаешь. Не зачерствел, не потерял разницы меж добром и злом, меж тьмой и светом. Не то страшно, что преступаешь совесть по нужде или слабости. Страшно, коли грешные поступки свои за благо считать начнешь. Страданиями твоими внутренними душа очищается. Поступай по долгу и совести и чистым пред Отцом Небесным предстанешь.

«По совести? – подумал Басарга. – По совести мы с боярами и холопами должны в руках своих святыню везти, от татей и иноземцев обороняя. По долгу же удобнее монахов с сундуком перед собой пустить. Дабы удар татей, если что, по ним пришелся, святыня же в целости с нами до Москвы добралась».

Самым страшным в его плане было то, что в своем обмане Басарга не мог признаться никому, дабы не раскрыть уловки. Всю тяжесть греха боярину предстояло нести в себе, и только в себе.

– Мука твоя душевная, сын мой, – игумен положил руку ему на плечо, – она и есть твоя епитимья, Всевышним наложенная. Я же лишь слуга его смирный. Его волей грехи твои отпускаю. Иди к причастию.

– Спасибо, святой отец, – коснулся губами руки священника Басарга.

Вскоре путники выехали из обители. К рассвету они добрались до усадьбы, возле которой их ждали три струга – один Басарги и два нанятых в Вологде. Холопы скинули с возка колеса, погрузили на палубу его и сундук, пропустили на борт монахов. Бояре разошлись по другим кораблям – и караван тронулся в путь.

Опасаясь возможных нападений, Басарга изменил привычный маршрут. Он не стал пользоваться волоком, а сошел на берег в Вологде, прошел трактом до Согожи, там нанял ушкуй. По времени ничего не выиграл, не проиграл, а помогла эта хитрость против лихих людей или нет – неведомо. Однако же в Москву боярин Леонтьев прибыл вовремя, в день почитания Сергия Радонежского[37], и торжественно препроводил возок с сундуком до Чудова монастыря.

Гостей поначалу принимать не хотели, предлагали в обители попроще на ночлег проситься – но подьячий пригрозил государевым гневом и жалобой в свой приказ, и чернецы смирились.

Тем же вечером Басарга доложился об исполнении государю, заслужил похвалу и указание в грядущий поход идти со святыней.

Похоже, именно его прибытия и ждала могучая военная машина русского государства, чтобы начать войну против опасного соседа. Забегали писари и подьячие по приказам, составляя подробные росписи, распределяя назначения, выбирая пути движения, места привалов, просчитывая длину переходов и необходимое для сего число фуража и провизии. Свернутые грамоты с предписаниями вручались гонцам, и те один за другим, десятками и сотнями, помчались в разные концы огромного царства, заставляя гиганта шевелиться и подниматься на ноги.

Семнадцать полков было назначено для похода, и каждый собирался в своем городе к своему, особо обозначенному сроку, и в свой день выдвинулся в путь.

Для Москвы наступление выпало на тридцатое ноября. Отслужив накануне молебны, на рассвете боярская конница и стрелецкие полки на рысях стали выезжать сразу из всех ворот и поворачивать в сторону Можайска.

Боярин Леонтьев и его побратимы оказались в числе замыкающих, да еще и с огромным медлительным обозом. Помимо возка с сундуком, монахи Чудова монастыря собрали в поход еще тридцать семь телег со всяким добром, придали в помощь полста человек братии, идущей пешком – и Басарга молился только о том, чтобы с этакой обузой и вовсе не отстать.

Но через четыре дня армия остановилась на отдых в Можайске – и здесь монастырский обоз занял подобающее место неподалеку от царской ставки, разбив свою палатку с походным иконостасом – за которым прятался возок подьячего со шкатулкой.

Двадцатого декабря армия снова пришла в движение и по прочным, промороженным дорогам покатилась вперед, уже через две недели выйдя к Великим Лукам. На глазах изумленных горожан, столпившихся на стенах, стремительно, словно благодаря неведомому чародейству, на поле у древней крепости появилась и мигом разрослась огромная, невиданная рать: все семнадцать полков русской армии, начав движение из разных мест в разное время, с непостижимой точностью сошлись в один день и час в одной общей, указанной росписью точке и выстроились перед государем для смотра.