Воевода заморских земель - Андрей Посняков

– Ну, а как же тогда? – Гриша расстроенно огляделся по сторонам, принюхиваясь к аппетитному дымку, поднимающемуся над жаровней, чуть в стороне от кожевников.

– Подумаем. – Олег Иваныч посмотрел туда же. Показав на жаровню, ткнул в бок подошедшего охранника-«ягуара». Тот улыбнулся, кивнул.

Взяв по паре тамалли – небольших пирожков с мясом, фасолью и перцем – все, включая воинов, наскоро перекусили. Подозвали мальчишку с водой. Небольшого, худющего, с огромными черными глазами. Олег Иваныч задумчиво посмотрел на него, затем перевел взгляд на Гришу, поинтересовался:

– У них, кажется, школы какие-то есть?

– Есть. – Григорий кивнул. – Кальмекак называются. И еще эти, тельпочкалли, но те больше для воинов.

– Вот бы нам посмотреть хоть одну. Как думаешь, разрешит князь?

– Думаю, разрешит. – Гриша задумчиво взглянул на Олега Иваныч и вдруг задорно улыбнулся: – Понял, понял, понял, Олег Иваныч, зачем тебе ихние школы! Не иначе, хочешь с ребятами договориться, чтобы те в местах людных кресты животворящие нарисовали, так?

– Ну, так.

– Неплохо придумано. Никто и не заподозрит ничего – подумаешь, ребятишки балуются. Только вот как договариваться будем?

– Ну, уж это дело техники. – Олег Иваныч махнул рукой. – Нам, главное, в школу попасть. О! Знаешь, что? Как объявится Тускат, скажем, что ты в Новгороде отроков учил, в общем, учитель. Есть у них такое слово?

– Есть. Пипильцин называется. И наука целая о воспитании, Майотлак рассказывал. Как же она… тлака… тлакауэ… тлакауа… Тьфу-ты, и не выговоришь.

Гриша сплюнул и неловко выронил недоеденный тамалли, запачкав соусом плащ – синий, с желтыми рожами из птичьих перьев – накинутый прямо на рубаху. Олег Иваныч тоже ходил так же – кафтан не надевал, уж больно жарко, в рубахе-то спаришься, ну а местный перьевой плащ – он хоть лишнюю тень дает, все приятно. Плащ Олега Иваныча был переливающимся, ярко-красным, с белыми перьевыми вставками. Подобная расцветка воеводе не очень нравилась – он никогда не болел за «Спартак» и предпочел бы другой плащик – сине-бело-голубой. Ну, уж какой подарили… Хотя, можно ведь и другой купить, вернее, обменять: какао-бобы есть.

– Пойдем-ка, Гриша, плащи посмотрим.

Пройдя мимо строительных рядов, где продавались деревянные балки, камень, известка и разнообразная мебель, они свернули влево и, обойдя часть рынка, примыкающую к Астауалько, оказались перед продавцами тканей. Набедренные повязки, юбки, плащи – синие, зеленые, ярко-желтые, голубые. Дешевые – из волокон агавы, более дорогие – из хлопка. Занавески, одеяла. Пряжа. Напротив – ряд составителей мозаик из птичьих перьев. Именно такие мозаики украшают плащи аристократов-пилли и щиты прославленных воинов. Олег Иваныч выбрал подходящий по виду плащ – какой и хотел: светло-голубой, с изображением морских раковин, отороченный двумя рядами перьев – белых и темно-синих. Не хватало еще изображения футбольного мяча и надписи – «Зенит – чемпион». Олег Иваныч усмехнулся, оглянулся на Гришу. Тот, застыв как изваяние, недвижно смотрел в сторону.

– Эй, Гришаня.

Григорий вздрогнул, обернулся:

– Посмотри-ка туда, Олег Иваныч, – тихо сказал он, незаметно от воинов-«ягуаров» кивая на последний ряд составителей мозаик.

Олег Иваныч взглянул… Вздрогнул. Не может быть! Хотя они, в принципе, надеялись на что-либо подобное. Но чтоб такое!

В обрамлении светло-синего кроличьего пуха, на лицевой стороне дорогого плаща красовалось великолепное по исполнению и яркости красок изображение особо почитаемой на Руси Тихвинской иконы Божьей Матери, выполненное из птичьих перьев.

– Господи, поистине, велики чудеса Твои! – перекрестившись, благоговейно прошептал Олег Иваныч.

Глава 14

Теночтитлан. Сентябрь 1478 г.

И вот уже звезды окружили молчание ночи,

И медузы рассыпались на отмели звездами,

И знамения нашей ацтекской судьбы, упав,

Догорели…

Далия Мендоса.

Плавится воск.

На розовых лицах жрецов,

На лицах убийц —

Предвкушение новых побед.

Это обряд.

И жертву никто не спасет…

Небо горело пожаром. Оранжевое солнце проваливалось в горные пропасти за городами Тлакопаном, Такубой и Чапультепеком, что располагались к западу от Теночтитлана. Быстро темнело, как всегда в тропиках, с гор задул свежий ночной ветер. Запели, загундосили комары, набрасываясь на припозднившихся прохожих. Жители города готовились ко сну, хотя кое-где еще слышалась музыка, а во дворцах пилли она иногда вообще не умолкала всю ночь, вызывая справедливое нарекание старост-кальпуллеков. А поди их успокой, попробуй, этих долбаных аристократов, как бы сами кого не успокоили. Вот и сейчас постояли воины городской стражи напротив роскошного, украшенного резными изображениями богов здания, послушали завывание свирелей да грохот бубнов, плюнули и направились на южную окраину, в район Мойотлан – комариный. С кварталами общинников-масеуалли вообще было легче: под страхом сурового наказания по ночам им полагалось спать, а не плясать или декламировать стихи, как поступали аристократы-пилли. Потому и в общинах-кальпулли ремесленников по ночам было тихо – только доносились приглушенные расстоянием гимны, что пели молодые жрецы на вершине теокалли во славу богов. Жрецы пели всю ночь напролет, и горе тому, кто осмеливался вслух покритиковать содержание песен или голоса исполнителей. Таких, правда, и не находилось. Еще бы – враз сбросят вниз с пирамиды, уже без сердца, а то и без кожи!

Осторожно обогнув канал, стражники перебрались в Мойотлан по узенькому мосточку и, прислушиваясь к далекому пению жрецов, направились в сторону южной дамбы, вдоль по дороге, ведущей в ближний пригород – Акачинанко. После Акачинанко дорога раздваивалась, поворачивая влево – к Койокану и вправо – к небольшому старинному городку Истапалапану, что у подножия Звездной горы Ситлальтепетль. Со стороны Акачинанко доносились крики – видно, местные уже успели набраться октли по случаю храмового праздника, причем набрались изрядно – многоопытный начальник стражи на слух квалифицировал степень опьянения акачинанкцев в размере «трехсот кроликов». А это, если пользоваться терминологией водки «Русский размер», соответствовало стадии «опоздали на метро».

Подумав так, Олег Иваныч усмехнулся, неспешно отхлебнул октли из прекрасного серебряного кубка. Он и Григорий находились в гостях, в доме мастера Шлатильцина, старосты составителей перьевых мозаик. Кроме почетных гостей-новгородцев, за узким, обильно уставленным яствами столом сидели двое уже женатых сыновей Шлатильцина – Тлаштилак и Шомицильтек, достигших степени опьянения – «о политике» – или, по местному, – «двадцать кроликов». Охрана, вернее – стража почетных пленников тлатоани находилась во дворе, кусаемая комарами. Несмотря на все уговоры Олега Иваныча, воины в дом не входили – не было положено по регламенту. Как не было положено и мастеру Шлатильцину принимать гостей на ночь глядя – ну, на то было получено специальное разрешение тлатоани и верховного жреца Асотля. Уж больно не хотелось Олегу Иванычу в гости по жаре тащиться. В этом его поддержал и недавно вернувшийся неизвестно откуда Тускат, которой явно хотел расслабиться, да вот опасался жрецов. Впрочем, Тускату они, похоже, доверяли – потому и новгородцев отпустили в гости. Стражники были снаружи – осталось лишь напоить Туската – что, по наказу Олега Иваныча, и делал весьма активно Гриша, подливая в кубок шпиона забористого октли. Тускат не отказывался и не пропускал ни одного кубка, видно было – достали его вечные странствования по горам и пустыням. А может, и не только странствия… Сыновья старосты, вначале с подозрением косившиеся на Туската, к ночи сделались с ним самыми лучшими друзьями, даже обменялись перстнями. Под дешевыми накидками из волокон агавы у Тлаштилака с Шомицильтеком оказались другие плащи, изысканно расшитые, щегольские, на груди блестели массивные золотые ожерелья, по всему было видно, что это люди далеко не бедные. Городским уставом ремесленникам, впрочем, как и купцам, строго-настрого запрещалось носить подобные предметы роскоши – если б увидели на улице стражники, то на вполне законных основаниях немедленно б конфисковали в пользу заслуженных воинов. Потому и конспирировались мастера, бедняками прикидывались. Впрочем, не это сейчас занимало Олега Иваныча. Поговорить бы с глазу на глаз с хозяином. Кое-какие слова на языке науйа адмирал-воевода знал, мало правда, но вполне достаточно для начала серьезного разговора. Главное было – начать. Потому как сильно подозревал Олег Иваныч, что не так прост Шлатильцин, как кажется, вернее, как хочет казаться. Знал уже – плащ с Богоматерью Тихвинской – его, Шлатильцина, работа. Ой, неспроста это…

Когда остальные гости перешли к песенной стадии, Олег Иваныч кивнул старосте – попросил через Туската показать мастерскую. Шлатильцин встал, накинув на худые плечи серенький плащ, Тускат с ними не пошел, не до того было, стихи декламировал: