Черное воскресенье - Томас Харрис

Щиток резко взлетел вверх.

— Гаси ее! Гаси сигарету! — прошипел охранник.

Авад раздавил сигарету ногой и зашвырнул под койку. Услышал, как отодвигаются засовы. Повернулся лицом к двери, заложив руки за спину. Ногти впились в ладони.

Я — мужчина и хороший офицер, говорил себе Авад. Даже на суде этого никто не отрицал. Я и сейчас себя не опозорю.

Невысокий человек в тщательно отглаженном штатском костюме вошел в камеру. Он что-то говорил, губы его под небольшими усиками шевелились.

— Вы меня не слышите, лейтенант Авад? Еще не время… Я хочу сказать, что время приводить ваш приговор в исполнение пока еще не наступило. Но наступило время для серьезного разговора. Прошу вас говорить по-английски. Возьмите себе стул. Я сяду на койку.

Голос у человека был негромкий. Разговаривая, он смотрел прямо в лицо Аваду, не отводя глаз.

У Авада были очень чуткие руки — руки пилота-вертолетчика. Когда ему предложили их сохранить и получить полную реабилитацию, он сразу же согласился на все условия.

Из тюрьмы в Бенгази его перевезли в гарнизон летной части в Аждабудже и там в обстановке строжайшей секретности проверили, способен ли он пилотировать российский вертолет «Ми-6» — сверхмощную машину тяжелого типа, получившую в НАТО кодовое название «Хук». Это был один из трех таких вертолетов, имевшихся на вооружении в ливийских ВВС. Аваду был знаком этот тип машин, хотя пилотировать ему приходилось не такие тяжелые аппараты. «Ми-6» несколько отличается от «Сикорского-S-58», но не очень значительно. По ночам Авад корпел над руководством по управлению вертолетом «Сикорский» — брошюру доставили для него из Египта. Тщательно регулируя скорость вращения винта, контролируя тангаж[49] и бдительно следя за давлением, он, когда время придет, наверняка справится с заданием.

Президент Каддафи требует от граждан своей страны строгой морали, и требование это поддерживается жесточайшими карами. В результате некоторые преступления в Ливии практически уже не совершаются. Вполне цивилизованное искусство изготовления фальшивых документов здесь больше не процветает, и, для того чтобы изготовить Аваду необходимые бумаги, пришлось связаться со специалистом в Никосии.

Нужно было создать для Авада соответствующую «легенду», — чтобы не осталось ни малейшего следа от его реального происхождения. На самом-то деле все, что требовалось, — это надежный документ, позволяющий ему въезд в Соединенные Штаты. Ведь ему не придется возвращаться оттуда — взрыв разнесет его в клочки. Но Аваду ничего не было известно об этом последнем соображении. Все, что ему сказали, сводилось к тому, что он должен явиться к Мухаммаду Фазилю и выполнять его приказы. Его заверили, что он сможет благополучно вернуться оттуда. Чтобы сохранить эту иллюзию, необходимо было снабдить его планом безопасного выезда из США и обеспечить подходящими документами.

31 декабря, на следующий же день после его освобождения из тюрьмы, ливийский паспорт Авада, несколько последних фотографий и образцы почерка были доставлены в маленькую типографию в Никосии.

Представление о создании целостной «легенды» — набора подтверждающих друг друга документов, таких, как паспорт, водительские права, недавняя переписка (письма с соответствующими марками) и различные квитанции, — распространилось на Западе сравнительно недавно и вошло в практику среди специалистов по изготовлению фальшивых бумаг лишь тогда, когда торговцы наркотиками стали способны должным образом оплачивать столь тонкую и трудную работу. А на Ближнем Востоке такие специалисты занимались созданием «легенд» для своих клиентов с давних пор, из поколения в поколение.

Человек в Никосии, услугами которого пользовался «Аль-Фатах», был великолепным мастером своего дела. Он, помимо всего прочего, поставлял незаполненные ливанские паспорта израильтянам, по собственному усмотрению вносившим туда нужные детали. И продавал информацию МОССАДу.

Работа, заказанная ливийцами, стоила очень дорого: два паспорта, один итальянский, с въездной визой США, и один португальский. Ливийцы о цене даже не торговались. То, что высоко ценится одной стороной, часто оказывается не менее ценным для другой, решил мастер своего дела и стал надевать пальто.

Через час в штаб-квартире МОССАДа в Тель-Авиве уже знали, кто такой Авад и кем он станет. Процесс над Авадом широко освещался в Бенгази. Сотруднику МОССАДа надо было только просмотреть распечатки, чтобы узнать о профессиональном мастерстве лейтенанта Авада.

В Тель-Авиве сделали должные выводы. Авад — вертолетчик. Он собирается въехать в Соединенные Штаты по одним документам, а выехать — по другим. Разговор с Вашингтоном по международной линии связи не умолкал целых сорок пять минут.

Глава 22

30 декабря, во второй половине дня, на новоорлеанском стадионе Тулейна, где в канун Нового года должен был проводиться матч на Сахарный кубок-классик, начался тотальный обыск. Такие же обыски были запланированы на 31 декабря на стадионах Майами, Далласа, Хьюстона, Пасадены — во всех городах, где в день Нового года собирались проводить студенческие кубковые игры.

Кабакова радовало, что американцы в конце концов решили направить весьма значительные силы на борьбу с террористами, но его забавляло то, как осуществляется этот процесс. Вот уж поистине типичные бюрократы! Накануне, сразу же после разговора с Кабаковым и Корли, директор ФБР Джон Бейкер созвал совещание на высшем уровне, в котором участвовали сотрудники ФБР, Агентства национальной безопасности и секретной службы США. Кабаков, сидевший в первом ряду, чувствовал на себе критические взгляды собравшихся, а тем временем высокие чины обсуждали легковесность доказательств, указывающих на цель акции, — всего лишь один какой-то журнал со статьей о матче на Суперкубок, где даже никаких пометок нет.

Тяжеловесы из ФБР и Агентства национальной безопасности словно решили соревноваться в скептицизме, когда Корли излагал предполагаемую версию совершения теракта во время матча на Суперкубок в Новом Орлеане.

И только представители секретной службы — Эрл Биггз и Джек Ренфро — хранили молчание. Кабаков решил, что агенты секретной службы — самые мрачные люди из всех, кого он когда-либо в своей жизни встречал. Да это и понятно, решил он. У них много причин быть мрачными.

Кабаков прекрасно понимал, что люди, собравшиеся на эту встречу, вовсе не дураки. Каждый из них гораздо легче воспринял бы необычную идею, если бы ее изложили ему наедине. В кругу соратников для таких людей в большинстве случаев характерны два типа реакций: истинные и те, что рассчитаны на оценку коллег. С самого начала встречи установилось скептическое отношение к предложенной идее и, раз установившись, воспринималось присутствующими как должное все то время, пока Корли излагал свои доводы.

Однако стадное чувство работало и в противоположном направлении. Когда Кабаков перечислял действия «Черного сентября» при подготовке теракта в Мюнхене да еще упомянул неудавшуюся попытку нанести удар во время международного финального матча на Кубок Мира полгода назад, семя тревоги упало на благодатную почву.

— Если посмотреть в лицо фактам, разве атака террористов во время матча на Суперкубок менее возможна, чем их атака в Олимпийской деревне? — спросил Кабаков.

— Но ведь там нет ни одной еврейской команды, — последовал незамедлительный ответ.

Однако никто на шутку не рассмеялся. Когда чиновники слушали Кабакова, в зале заседаний воцарился страх; он передавался от одного человека к другому через почти неуловимые движения, через какое-то не находящее выхода беспокойство. У кого-то суетливо двигались руки, кто-то потирал ладонями лицо. Кабаков видел, что сидящие перед ним люди прямо на глазах меняются. Сколько Кабаков себя помнил, он всегда вызывал у полицейских беспокойство, даже у своих, израильских, полицейских. Он объяснял это тем, что ему самому недостает терпения при контактах с ними, но дело было не только в этом. Что-то в нем было такое, что раздражало полицейских, как принесенный ветром звериный запах раздражает собак, заставляя их рычать и жаться поближе к огню. Этот запах говорил им, что где-то там, снаружи, есть что-то такое, что не любит огня; оно настороже, оно наблюдает и ничего не боится.

Эта улика — журнал и вдобавок к нему «послужной список» Фазиля обретали все более угрожающий вид, заставляя присутствующих в зале заседаний представлять себе то, что может произойти на стадионе Тулейна. И раз уж они допустили, что такая опасность существует, ни один из чиновников не мог предложить меры менее радикальные, чем другой. Почему это только матч на Суперкубок может стать объектом совершения теракта? В статье говорится о битком набитом стадионе. Почему не любой другой битком набитый стадион? Да ведь розыгрыш Сахарного кубка — в канун Нового года! Это же послезавтра! Да еще в день Нового года по всей стране пройдут кубковые игры. Обыскать все стадионы!