Призрак Адора - Том Шервуд

Развернувшись к Таю, я увидел, что он, не вставая на ноги, отползает, продирается в зарослях и тащит за собой повисшего на прокушенной руке мёртвого пса. Робертсон торопливо возится, доставая и вытягивая из-под ног дымящийся длинный мушкет. В этот момент Пантелеус ножом, примотанным к палке, держал бородатого на дистанции, а на плече у него прыгал и грозно орал взъерошенный кот.

Я не успел им помочь. С шумом раздвинулись ветви, вытянулось в прыжке стремительное, белое, ловкое тело, и клыкастая пасть нависла над Робертсоном. Он упал на спину, успев выставить перед собой добытый-таки мушкет, и пасть, клацнув, сомкнулась на железном стволе. Я бросился к ним. Свист Крысы, удар! Вот она в деле – бритвенная заточка! Собачья голова осталась висеть на мушкете, а отсечённое тело, бросая из шеи кровавый фонтан, скрылось в зарослях под ногами.

Вдруг сзади послышался крик:

– Братцы! В сторону!

И Пантелеус, и я мгновенно узнали голос Оллиройса и, не раздумывая и доли секунды, отпрыгнули. Охранник, решив, что мы отступаем, со злорадной ухмылкой качнулся вперёд, и тут сзади нас грохнул выстрел. Мушкетная пуля, почти в упор. Нападавший не просто упал, а отлетел, словно сбитый громадным невидимым кулаком.

Мы обернулись. Оллиройс и с ним ещё трое. Робертсон подскочил к канониру. Понимая друг друга без слов, они стремительно перевернули мушкеты стволами к себе, зазвякали шомполами, забивая заряды. Пантелеус и я бросились к Таю. Голыми пальцами влезли в собачью мёртвую пасть, разъяли её страшный капкан. Лекарь быстро перевязал прокушенную руку, и Тай, прорезав сбоку в рубахе дыру, сунул эту руку в неё, прижав к животу. Пристроил ягару за поясом и, наклонившись, взял у убитого широкий и острый тесак. Спокойно, как будто не чувствовал боли. На жёлтом, бесстрастном лице его была написана готовность к работе.

Мушкеты заряжены. Оллиройс, как величайшую драгоценность, выкатил на ладонь три крупные, в насечках, со следами напильника пули, протянул Робертсону. Он бережно опустил их в карман штанов и поспешил к простреленному охраннику, чтобы забрать у него порох.

– Расходимся на десять шагов, – сказал я Оллиройсу.

Он понимающе кивнул и увёл свой отряд в стену зарослей.

Оружие теперь было у всех. Мы выстроились редкой цепочкой и медленно двинулись в ту сторону, откуда пришли охранники и собаки.

Шевелился, стонал и гремел почти невидимый уже в сумерках лес. Сходились случайные кучки, взрывались короткие схватки. Грохотали время от времени мушкеты, и то тут, то там сквозь отчаянные вскрики людей раздавалось предсмертное, полное боли, визжание псов. Всё реже и реже, и вот прекратилось совсем!

– Дон Джови! – пронеслось вдруг где-то рядом, отчаянно, с дрожью. – Собак больше нет! Всех собак перебили!

– Все стражи! Отходим! – в той же стороне, недалеко, ответствовал ему голос нашего людоеда.

Я вздрогнул и что есть силы метнулся туда. Достать, достать проклятого паука, найти его в зарослях, пока не уполз! Мчались, если продирание сквозь высокие и густые кусты можно назвать этим словом, все, кто был рядом со мной. Набежали на троих охранников, и оказалось тут же – на четверых, не успевших даже поднять тесаки – два выстрела – двое упали, двоих взяли со всех сторон и закружили в страшной, последней их пляске, всеклись в пять клинков. Не прошла даже четверть минуты. А впереди – крик, конский топот. Джо Жаба уходит! Я бросился следом – и тут же мне преподали урок: опасно в серьёзной игре зарываться. Шумным был путь мой в последнюю пару минут, и меня уже ждали. Стук копыт поманил, мы выбежали на крохотную опушку – и с двух сторон ударило громом. Раскалённые угольки впились слева в плечо и в щёку, и в грудь. Влетела свинцовая горошина в рот, выщелкнув зуб, и выплюнул я и зуб, и её, и вспомнил Бэнсона ещё раз – каково ему-то было, с пистолетной пулей?

Странное дело, упал. Казалось бы – не смертельны раны, и укусы-то слабые, и силы все – в теле, а вот упал. Что-то сшибло иное, невидимое, кроме свинца.

Упал рядом Оллиройс, кто-то подхватил его мушкет, выстрел, выстрел – в две стороны, в качающиеся ветки, в убегающий звук – и вопль, и падение тела. Славно бьют мушкетные пули.

Подбежал Пантелеус, быстро меня осмотрел.

– Легко отделались, мистер Том. Но всё же картечины нужно извлечь как можно быстрее.

А в лес, как ни странно, пришла тишина. Она лишь изредка нарушалась голосами матросов.

– Похоже, что всё, – булькая розовыми пузырями, сказал я Пантелеусу. – Давайте-ка все на поляну.

Серый лекарь приник ко мне сбоку, поддел снизу плечом мою руку. Поддерживать меня, как бессильного? Я готов был уже возмутиться, но споткнулся и едва не упал. Охнул от боли – и пошёл, послушно и молча.

ИМПЕРИЯ ДЖОВАНЬОЛЛИ

Понемногу все выходили из леса.

Взяли от дотлевающей хижины углей и разложили костры. Наскоро обламывали ветви с широкими листьями, сбрасывали у костров и укладывали на них раненых. Их было много. Больше сорока. В основном – с рваными ранами – следами собачьих клыков. Больше десятка убитых.

– Сколько наших осталось в лесу? – стараясь не потревожить пробитую щёку, спросил я у Бариля.

Он с недоумением пожал плечами. В самом деле, откуда можно знать?

– Всех – в строй. Всех пересчитать. Делать факелы. Идти в лес. Вынести наших. Могут быть живые.

Бариль понимающе закивал, забегал, и вот вереница огненных точек потянулась в чернеющий лес. Хорошо, что были разбиты по четвёркам – каждый знал, где остался товарищ. Вынесли всех. И своих, и солдат Джованьолли. Их было двадцать два тела. У нас – сорок шесть раненых, девятнадцать убитых. Но нас оставалось почти сто человек, и мушкетов – двенадцать, и тридцать клинков. У дона Джови – всего-то человек пятнадцать-восемнадцать, не больше. Хотя два десятка опытных, хватких бойцов как раз стоят сотни мирных людей, взявшихся за оружие лишь по воле отчаяния. Силы равны.

Натащили и набросали в уголья хижины дров, сложили мёртвые тела охранников. Снова потянуло привычным уже чадом.

Принесли умирающего безносого карлика, в страшных, глубоких ранах. Я подошёл, склонился.

– Бедный, несчастный уродец. Как же тебя искалечила жизнь…

– Это… Собаки… – прошептал он. – Меня Джови зарезал… а ведь я ему… помог… помог… собаки почуяли кровь… Вцепились… А ведь знали меня… Теперь я умру.

– Тебя не сожгут, – сжав его хилую руку, сказал я ему. – Если умрёшь – похороним вместе с нашими, как человека.

Он закрыл глаза. Наверное, не понял.

– И этого – с нашими? – нехорошим голосом сказал Бариль.

Я ничего не ответил. Говорить было больно. Только кивнул. Остановил его, пошедшего было куда-то, подозвал Стоуна, Готлиба. Приблизился Тамба.