Вселенная Разумная - Максим Карпенко

Восприятие произведений искусства доступно не всем и не всегда, и это, наверное, нельзя объяснить какими-то физиологическими отличиями между людьми. В то же время воспитание этого восприятия вряд ли может заключаться в усвоении толкований всевозможных искусствоведов, странным образом напоминающих толкователей религиозных текстов: «В первой части своей симфонии Бетховен раскрывает…» Да нельзя объяснить, что «раскрывает» Бетховен, ни при помощи итальянской музыкальной терминологии, ни при помощи языка психоанализа — понимание искусства, понимание его образного языка возможно только через пробуждение души, воспитание чувств, воспитание любви, добра, красоты и милосердия.

Рост числа случаев проявления синдрома Стендаля в последнее время можно, наверное, рассматривать как внушающий надежду признак начавшегося нравственного пробуждения человечества, обращения людей к красоте и чистоте мира, не успевшего реализоваться в древности понимания единства мира и своей неотделимости от него. Эти ростки пока очень слабы и незаметны на фоне процветающего сиюминутного прагматизма и жажды наживы; их легко затоптать, но за ними будущее, потому что иного будущего просто может не быть.

Новые отрасли знания уже содержат в себе зародыши этого эмоционального, поэтического взгляда на природу — как пример, удивительная аналогия: «Метафора раскрывает гармонию явлений лишь благодаря неточности. На такое же специфически неточное употребление понятий в квантовой физике указывали ее создатели».

Иллюстрацией этой неточности, вероятностного подхода к изучаемым объектам в квантовой механике может служить один из ее основных принципов — соотношение неопределенностей. Сформулировавший этот принцип В. Гейзенберг, анализируя возможности одновременного измерения положения и импульса электрона, пришел к выводу, что условия, позволяющие измерить положение электрона, затрудняют нахождение импульса, и наоборот. Упрощенно физический смысл соотношения неопределенностей заключается в неизбежности воздействия средств измерения на характеристики измеряемого объекта. Например, при освещении электрона с целью измерения его положения светом с минимально возможной длиной волны импульс электрона изменится как минимум на величину, равную импульсу одного кванта.

Анализируя соотношение неопределенностей, Н. Бор пришел к выводу о возможной экстраполяции этого принципа на макрообъекты, то есть о возможном воздействии наблюдателя и на объекты макромира: «Непрерывный обмен веществ между организмом и окружающей средой необходим для жизни, вследствие чего четкое выделение организма как физико-химической системы не представляется возможным. Поэтому можно считать, что любая попытка провести резкую грань, позволяющую осуществить исчерпывающий физикохимический анализ, вызовет изменение обмена веществ в несовместимой для жизни организма степени…»

В качестве еще более сильной экстраполяции можно рассматривать высказывание немецкого физика Г. Тетроде: «Солнце не излучало бы, если бы оно было одно в пространстве и никакие другие тела не могли бы поглощать его излучение…»

Другими словами, Солнце светит только благодаря тому, что внешние глаза непрерывно отражают его волновой пакет, не давая ему расползтись. Тем самым речь идет не только о взаимодействии человека и Вселенной, но и о прямом воздействии человека, человеческой мысли на окружающий мир: эта идея, несмотря на ее весьма солидный возраст, достаточно экстравагантна и соблазнительна для того, чтобы в дальнейшем изложении вернуться к ней хотя бы еще раз.

Существует еще один, представляющий интерес в контексте рассматриваемой темы, аспект взаимоотношений между субъектом и объектом наблюдений, эксперимента, контакта.

Ученый, изучающий природу, описывает увиденное, познанное на выработанном наукой языке уравнений, связывающих давления, температуры, токи, скорости, концентрации и сотни прочих параметров, абстрагируясь от множества других, которые он считает несущественными. Пренебрежение деталями вовсе не делает математические формулировки физических законов неверными — путь абстрагирования принес свои, столь обильные и впечатляющие плоды. Но тот же исследователь, вне зависимости от объекта изучения — будь то тепловые или социальные процессы, поведение животных или вычислительного комплекса, НЛО или вопросы наследственности, — в ста случаях из ста следует познавательной установке, выраженной Эйнштейном в виде максимы: «Природа хитроумна, но не злонамеренна».

Научная революция, связанная с именами Галилея, Кеплера, Ньютона, создала образцы объяснений, исключающих влияние надприродных факторов. Тем самым из науки была изгнана телеология — «учение о целях как финальных причинах… Так когда-то развитие учения об атмосферном давлении показало, что телеологический принцип «природа не терпит пустоты» оказался не только ненужным, но и неверным».

Поскольку целесообразность живого не фикция, а неотъемлемое свойство организмов, то с ним были вынуждены считаться биологи, незаметно подменившие телеологию латинской формулой «причины себя» — внутренней причиной целесообразности живого, не распространяясь, впрочем, о природе этой «причины». Эрнст Брюкке заметил по этому поводу: «Телеология — это такая дама, без которой не может обойтись ни один биолог, однако с которой никто не решится появиться публично».

Смешивая рассуждения о зарождении нового мышления в науке и в обществе, я сознательно не разделял эти виды мышления, исходя из того, что наука, являясь частью человеческой культуры, постоянно находится с ней в сложном взаимодействии, включающем различные виды прямых и обратных связей. Это взаимодействие возникло не сразу: если ранняя наука не оказывала на общество практически никакого влияния, то наука сегодняшняя превратилась в реальную, действенную, а порой — и все чаще, к сожалению, — пугающую силу. Успешное развитие современного научного способа мышления оказалось, в соответствии со складом человеческого ума, самодовлеющим: люди склонны доверять такому образу мыслей, который дает наибольшее число универсальных принципов, позволяющих ответить на максимальное число вопросов. Богатый прагматический потенциал научной мысли вытеснил религиозное мышление, однако наука оказалась несостоятельней в решении многих, порой жизненно важных вопросов, которые бралась решить, да так и оставила нерешенными религия. «Что есть человек и куда он идет?», «что есть его жизнь и его смерть?», «что есть мир и каково место человека в мире?»- решения религией этих вопросов оказались в ряде случаев тусклыми и невзрачными, они походили на странный сон и что, наверное, главное — они не подходили деятельному и любознательному существу по имени «человек». Человеку по складу его ума претит агностицизм, непознаваемость, он, как нормальный и здоровый ребенок, хочет все проверить, все разобрать, все узнать и познать сам. Такой возможности ему религия не представила, и родилась наука — мировоззрение, основанное на деятельном экспериментировании с природой.

Человечество благодаря науке достигло небывалых высот, радикально изменился способ его существования, возросло богатство и комфорт, которые могли бы обеспечить высокий жизненный уровень для всех живущих на Земле миллиардов землян, если бы не присущий человеческой расе социальный идиотизм. Материальные достижения научно-технического прогресса велики. Велики, наверное, почти столь же, сколь незначительны его духовные плоды, и сейчас, когда все более ощутимым становится предчувствие будущих перемен в мышлении, в самом мировоззрении человека, должно измениться содержание одного из старейших понятий — «удовлетворение человеческих потребностей». «Главной целью здесь должна стать самореализация человеческого существа, и в этой связи основной акцент перемещается с того, что человек хочет иметь и как он может этого достигнуть, на то, что он есть и чем может стать».

Суть будущего мышления, мышления подлинно гуманистического, очевидно, должна заключаться в «целостном видении человека во всей его конечности и жизни во всей ее непрерывности. Ведь именно в человеке заключены источники всех наших проблем, на нем сосредоточены все наши стремления и чаяния, в нем все начала и концы, и в нем основа всех наших надежд. И если мы хотим ощутить глобальность всего сущего на свете, то в центре этого должна стать целостная человеческая личность и ее возможности. Хотя мысль эта, вероятно, уже навязла в зубах и порою кажется трюизмом, но факт остается фактом: в наше время цели практически любых социальных и политических действий направлены почти исключительно на материальную и биологическую стороны человеческого существования.

Пусть человек и вправду ненасытен, но нельзя же все-таки, следуя такому редукционистскому подходу, сводить к этому все его жизненные потребности, желания, амбиции и устремления. И что еще более существенно, такой подход оставляет в стороне главное достояние человека — его собственные нереализованные, невыявленные или неверно используемые возможности», — пишет А. Печчеи.