Пир плоти - Кит МакКарти

Но все это были цветочки по сравнению с тем, что открылось взгляду, когда шнуровка оказалась наконец удаленной.

Нетронутое человеческое тело при вскрытии демонстрирует, как точно, разумно и экономно устроил его Господь: разнообразные органы, отличающиеся по форме и окраске, упакованы столь искусно, что если зритель и не назовет эту картину красивой (за исключением, может быть, Гудпастчера), то не восхититься ею не сможет. И даже когда тело больше не функционирует, оно продолжает хранить свою форму.

Однако это справедливо лишь в отношении тела, внутренностей которого еще не касалась рука человека. То же, которое вскрывают повторно, утрачивает не только свои функции, но и форму. Весь божественный план летит кувырком. Органы сдвинуты с мест, удалены или искромсаны ножом патологоанатома. И никакой доктор, естественно, не станет после вскрытия заниматься столь бессмысленным занятием, как восстановление божественного внутреннего устройства человека. Удаленные органы, достигшие совершенства в ходе миллионнолетней эволюции, складываются вместе сперва в контейнер из нержавеющей стали, а затем в полиэтиленовый мешок, который просто как попало запихивается в брюшную полость.

Именно такой мешок и вытащил Клайв из тела Никки Экснер. Он был завязан, и его бесформенное содержимое, плававшее в красной жидкости, на ярком свету ясно просвечивало сквозь полупрозрачные стенки.

Первым не выдержал Уилсон. Лицо его побледнело, он издал какой-то нечленораздельный тоскливый звук, бросил томный взгляд на Уортон и, стараясь сохранить достоинство, но тем не менее целеустремленно, направился к выходу. Айзенменгер поднял голову на шум его шагов и, увидев расширившиеся и ставшие от этого еще более зелеными глаза Елены, улыбнулся ей. Девушка выдавила из себя ответную улыбку, но эта улыбка больше походила на оскал мыши, пробирающейся по кошачьей территории. Уортон прислонилась к стене и приняла скучающий вид, но на самом деле внимательно наблюдала за всеми действиями Айзенменгера, и вокруг ее рта пролегла тревожная складка.

Клайв положил мешок с внутренностями в большую стальную чашу и по указанию Айзенменгера губкой промокнул лишнюю кровь из брюшной полости трупа, чтобы ту можно было осмотреть. Айзенменгер попросил Энтони сфотографировать вскрытое тело и начал надиктовывать Джонсону свои наблюдения. Клайв же тем временем поставил чашу с внутренними органами Никки Экснер на разделочный стол. Айзенменгер приоткрыл на теле поперечный шов под ребрами и взял образцы с обоих краев. После этого он повернулся к разделочному столу.

Теперь он стоял спиной к Елене и Уортон, но ни та, ни другая не выказали желания подойти поближе. Сайденхем с окончанием внешнего осмотра потерял ко вскрытию всякий интерес, что даже несколько позабавило Айзенменгера. Это было типично для судебных медиков, которые не придавали никакого значения внутренним органам, в то время как у всякого нормального патологоанатома именно они и должны были вызвать наибольшее любопытство.

Вряд ли скуку Сайденхема вызвал тот факт, что тело Никки Экснер было ему хорошо знакомо по первому вскрытию, поскольку тогда он обследовал его крайне поверхностно. Клайв с немалым трудом и одновременно с удивительной ловкостью извлек из черепа мозг, созданный Богом с неподражаемым мастерством, непостижимым знанием дела и удивительной любовью к человеку. Мозг оказался Сайденхемом не надрезан, а разрублен, словно какая-нибудь серая творожистая масса, и отброшен за ненадобностью. Печень — примерно полтора килограмма весом и сантиметров тридцать пять в поперечнике, орган более простой по устройству, но обладающий жизненно важными метаболическими и гомеостатическими функциями, — также была рассечена одним ударом. Почки оказались слегка надрезанными в нескольких местах, то же самое в свое время Сайденхем проделал и с легкими. Сердце, этот сдвоенный насос с четырьмя камерами, четырьмя клапанами, сложными системами циркуляции крови и передачи электрических сигналов, выглядело так, словно его пожевал ротвейлер.

Едва ли не полчаса Айзенменгер потратил на то, чтобы собрать и по возможности сложить в надлежащем порядке все эти органы, после чего стал изучать их, стараясь не показывать открыто, какое презрение вызвала у него мясницкая работа Сайденхема. Он не выразил удивления, когда рассек матку, лишь слегка надрезанную Сайденхемом, и обнаружил два фиброзных образования шириной от сантиметра до двух.

Затем он взял по два образца каждого органа — один для хранения в формалине, другой — в свежем виде.

Наконец основная работа была проделана, и Сайденхем, который шумно вздыхал, всем своим видом давая понять, какое это занудство — один раз он даже принялся напевать что-то себе под нос, — подошел к Айзенменгеру.

— Как, уже? — спросил он с показным изумлением. — Вот уж не думаю, что вы обнаружите что-нибудь интересное, ибо… — тут он понизил голос и продолжил заговорщическим тоном: —…ибо при повторной аутопсии этого практически никогда не случается. Пустая трата времени, поверьте мне. Тем не менее оплачивается неплохо, не так ли?

При словах коллеги Айзенменгер внезапно почувствовал усталость, но отнюдь не от работы.

— Нет, Чарльз, я еще не вполне закончил.

Он обратился к Клайву:

— Подложите валик ей под спину. Я хочу осмотреть ее шею и лицо.

— Ну знаете! — тут же отреагировал Сайденхем и, бросив взгляд на Уортон, пожал плечами, показывая тем самым, что бессилен перед этим ослиным упрямством.

Клайв принес фигурный резиновый валик, предназначенный специально для этих целей. Взявшись за шею девушки сзади одной рукой, он без труда придал телу Никки Экснер сидячее положение (Айзенменгер сомневался, что у него самого хватило бы на это сил). Затем Клайв положил валик примерно на середине грудной части позвоночника, и когда тело опустилось на него, голова девушки откинулась назад, открыв взору Айзенменгера шею.

Взяв скальпель, доктор сделал поперечный разрез вдоль ключиц, не обращая внимания на ехидный вопрос Сайденхема: «Это южный или центральный маршрут?»

Он не объяснил, что именно собирается делать, но посмотрел на Елену, которая слегка нахмурилась и выглядела, на его взгляд, чересчур бледной. Дышала она тоже довольно неровно.

Тем не менее доктор приступил к делу.

Медленно и осторожно орудуя скальпелем и щипцами, он начал снимать кожу сначала с шеи, затем с подбородка и лица.

Для профессионала это была прекрасная возможность рассмотреть не только всю сложную мускулатуру лица и шеи, образующую рот, губы и нос, но и подкожные кровеносные сосуды. Прямо-таки наглядный урок по анатомии.

Новичку, однако, манипуляции доктора могли показаться просто варварским сдиранием кожи с совершенно непонятной целью — занятием бессмысленным и отвратительным. Сайденхем громко выражал сомнение в целесообразности этой процедуры, обращаясь за поддержкой к собравшимся. Те же восприняли происходящее по-разному, но в целом негативно. Только Клайв, наблюдавший подобные операции сотни раз и не считавший себя вправе критиковать действия патологоанатома, а также Джонсон сохраняли полное спокойствие. Джонсон деловито строчил в своем блокноте — еще более сосредоточенно, чем прежде. Энтони исходил потом и с озадаченным видом щелкал затвором по требованию Айзенменгера, и на его лице читалась уверенность в том, что он продешевил, согласившись на пятьдесят фунтов. Уортон, отвернувшись и скрестив руки где-то в районе диафрагмы, с отсутствующим видом разглядывала свои черные лакированные туфли. Елена, решившая внимательно наблюдать за всеми действиями Айзенменгера, вскоре, а именно когда доктор принялся обнажать лицо девушки, участок за участком, поняла свою ошибку. Теперь Елена испытывала к манипуляциям патологоанатома все большее отвращение.

Айзенменгер попросил Клайва помочь ему отогнуть разрезанную кожу, обнажив безгубую улыбку мышц и зубов, и в этот момент его взгляд совершенно случайно встретился со взглядом Елены. Женщина слегка посерела и несильно, но все же заметно покачивалась. Спустя секунду-другую амплитуда этих колебаний возросла, а лицо и вовсе потеряло осмысленное выражение.

— Боб! — произнес Айзенменгер и кивнул в сторону Елены.

Джонсон отложил блокнот и поспешил к Елене, в самый последний момент успев подхватить ее на руки. Держа девушку за плечи, он осторожно вывел ее из комнаты. Айзенменгер посмотрел им вслед, но вдруг поймал насмешливый взгляд Уортон и вернулся к работе.

Когда кожа с лица и шеи была полностью снята, он внимательно изучил все ткани на лице, но особое внимание обратил на шею. Минут пятнадцать он рассматривал след от веревки, заставил Энтони сфотографировать его со всех сторон и взял несколько образцов, в том числе, к удивлению Сайденхема, выше и ниже этого следа. Неоднократно для проверки он прикладывал кожу к шее, затем снова убирал ее.