Случай из жизни государства (Эксперт) - Александр Хабаров

- За политику, значит, не достали, а через квартирку - прищучили? Или прищупили? - тихо сказал Толик и - вдруг заорал так, что задрожали стекла. - Говори, гнида: знал, что они людей убивают, а?!!! Говори, сука!... У меня в Анголе Чомба Бешеный кололся как орех! - Толик схватил Голощапова за шею, ударил лицом об колено и тут же отскочил, чтоб не сильно пачкать кровью брюки.

Андриан упал с кресла на ковер. Во рту было солено, он выплюнул на ковер осколки зубов, перемешанные с кровью. Все это уже было когда-то, а потому и страх перерос себя, стал не чувством, а состоянием. Голощапова били редко, но в основном именно били, ибо дрался он не часто, хотя и рассказывал после рюмки-другой о своих победах. Как-то мужик в очереди за вином (в пору борьбы с алкоголем) отвесил ему оплеуху и вызвал "за угол" продолжить. Голощапов ушел, смешавшись с покупателями. Но та оплеуха была вся на виду, в открытом свободном пространстве, можно было легко избежать продолжения. Теперь же, как и на допросе у Зубкова, бежать было некуда. Голощапов вначале замыслил побег, но, так сказать, в переносном смысле: хотел рассказать все, да не все, немножко оставить на случай, если воспрянет Зубков. Но эти двое и некто невидимый, за ними, судя по всему, не склонны были упускать его - ни в каких смыслах. И Зубкову, вполне вероятно, требовалось уже не воспрять, а воскреснуть. Голощапов был догадлив.

- Не жнал, но догадывался... - сказал Андриан с пола. - Вщё хотел выяшнить, куда делись люди, но никак не полусялось спросить... А хотел, сестно...

- А на Скворцова, на "Сирин" как вышел, гад? - уже спокойней спросил Толик.

- Слусяйно, клянусь! Засол весером, в конце рабосего дня посмотреть, сто за фирма, нет ли работки, не нузен ли пофредник... Спрятался в скафу, а потом, когда все усли - вылез. Ну, полажил по компьютерам, насол кое-сто... Правда, рассыфровать не шумел...

- Тебе, Щуп, в ЦРУ надо было устроиться... Или в МОССАД. Ишь, бля! В шкаф! - сказал Насос.

- Да просто повезло, подфартило ему, гаду, - поморщился Толик. - Пора заканчивать. Что он ещё сможет сказать? Пустой мешок.

- Нет, Толик, - сказал Насос. - Лучше так: что мы ему теперь можем сказать?

Толик посмотрел на Голощапова. Тот лежал у него под ногами. Лицо его было в крови, нос явно сломан, выбито несколько зубов. "Хорошо бы ликвиднуть его, суку... - подумал Толик. Он так и сделал бы лет десять-пятнадцать назад. Но с той поры за ним протянулась такая вереница мертвых, что впору было самому уже вставать в конец собственной очереди. Толик устал. Среди мертвых были, конечно, и трусливые голощаповы и отмороженные ширяйки с хлюпиками... но были и случайные, нечаянные люди, женщина даже одна была, можно сказать, красивая женщина... Можно даже сказать, что Толик любил эту женщину. Но когда она кой-куда падала, он не только не подал руку, а напротив, подтолкнул её - "чтобы, товарищ генерал, наверняка!"

Так что усталость Толика Рублева, майора ГРУ Генштаба по прозвищу Штукубаксов, спасла Голощапова от неминуемой гибели. "Одно дело - приказ, святое дело, - думал Рублев. - И совсем другое - личная просьба друзей, пусть даже таких замечательных как Скворец. Нет, не буду убивать, хватит. Да Скворец и не просил убивать-то".

- Слушай, писарь, - сказал он Голощапову, ткнув его носком сапога. Тебе дается шанс. Мы сейчас уходим, а ты делаешь следующее: берешь билет на самолет, на поезд, на пароход... да, короче, хоть в космос, но чтобы через три дня тебя в Москве не было! И чтоб был от неё - на расстоянии не менее двух тысяч верст. Областные и районные центры для проживания запрещены, усек?

- Да, - с чуть заметной радостью в голосе прошептал Голощапов. Он все же думал, что убьют, не верил в жизнь.

- Да, товарищ, - добавил Насос. - Тут люди, дети, женщины, а вы так себя ведете! Нехорошо.

Насос встал, подошел к лежащему Голощапову, нагнулся и, схватив его за воротничок рубашки, поставил на ноги.

- И на работу! Понял, сука! - сказал он, глядя Андриану прямо в глаза. - И не писарем, а пахарем! Чтоб духу твоего возле коммерций и бизнесов всяких не было! Умри и не воняй!

- Про литературу забыл, - сказал Толик.

- Что? Какую литературу? - удивился Насос. - А, ну да, ну да... Это тоже не забудь, сволочь.

Насос повернулся на пол-оборота, будто уже хотел отойти, но неожиданно въехал Голощапову правым коленом в низ живота, захватив большую часть мужского достоинства.

Запрыгали картины и бра на стенах, вздулся пузырем сервант, диван из розового стал черным. Затем все слилось в одну темнеющую на глазах каплю, которая обрушилась на Голощапова. Сознание его померкло.

- И секс тоже, - сказал Штукубаксов. - Все, отходим. Теперь в кофейню, по сто пятьдесят.

- Что-то у вас, товарищ, неверно с цифрами, - удивился Насос. - Видно, в школе нелады с арифметикой были? Ясно же записано - двести пятьдесят. Да, кстати, какого это ты Чомбу Бешеного в Анголе колол? Как орех, да?

- А что? Не веришь, что ли? На штуку баксов спорим: Колька Манилов из "Вектора" не даст соврать. Ну, спорим, а?

Хлопнула дверь.

ЗЛОЯМОВО

НЕДОСТОЙНЫЙ ИЕРЕЙ

На восток от места катастрофы (километров эдак пятнадцать) тайга вдруг обрывалась, давала небольшую передышку фантастическому "путнику" или реальному побегушнику из-за колючки: тут когда-то затеяли ЛЭП-500, согнали зеков - и за короткое время пробили двухсоткилометровую просеку. Потом оказалось, что ЛЭП здесь не нужна, потому что нужна в другом месте восточней на полторы тысячи километров. А это уже другой край, другое управление лагерей, иные ископаемые, иные зверушки...

Зимой по просеке стали ездить лесовозы; иногда автозак доставлял внеочередной этап в зону; ГАЗ-51 "фургон", задыхаясь и откашливаясь, привозил во внутренние войска молодое пополнение. Летом-весной-осенью движение замирало из-за непролазной грязи, а зимой чуть оживлялось. Просека почти упиралась в Злоямово; именно по ней добралась до покупателей злокачественная водка, унесшая в могилу жизни целой дюжины злоямовцев... Самозародившуюся дорогу назвали Электрической, так и говорили: "Ну что, вертушку подождем или по Электрической почапаем?..."

Один человек регулярно путешествовал на джипе "Чероки" по Электрической в обоих направлениях и, как это ни странно, по служебной надобности. А служил он Богу.

Батюшка Василий попал в Злоямовский район по собственному желанию лишь наполовину. В другую половину укладывались неприятности в епархии. Согревало лишь более чем полное наличие жены и детей (пятеро). Попадья Дуся легко удерживалась в такой глухомани сердцем принятой обязанностью подчинения суженому, человеку подневольному, подобно офицеру-пограничнику: там застава, тут приход...

Совсем недавно служба отца Василия протекала в стабильном существовании в самой середине царства безбожной идеологии, охраняемого мощной армией и вороватой плановой экономикой. Но, будучи одарен проповедническим талантом, батюшка в землю его не зарывал, а всячески использовал, приводя в восторг прихожан. За то и бывал подвергнут "прессовке" со стороны бдительных советских и партийных органов. Так длилось время.

Вдруг грянули большие государственные перемены: к власти пришел общительный и словоохотливый мухомор, в считанные годы одурманил народ и спровоцировал разложение великой державы на полтора десятка, абсолютно, во всех смыслах, неравных частей. Зато в этих частях воцарились: грабительская рыночная экономика и свободная от идеологии безграничная свобода совести (вплоть до полного её, совести, исчезновения). Стали распространяться неформальные секты: кришнаиты (качурики), хаббардисты (шурупы), иеговисты (могильщики), Белое Братство (фантомасы) и прочие, прочие, прочие.

Православные воспряли в общем ряду, а сама Церковь неожиданно стала частью нового официоза и имиджа "всяких, уважающих себя людей". В большие праздники в храмах было тесно. Поближе к царским вратам, стояли, напустив скорбь ума на скобленые лица, председатели, секретари, депутаты, мэры, префекты. Свеча (чтоб не креститься, что ли?) в правой руке; "подсвешники" - прозвал их народ.

Батюшка Василий на волне то искренних, то фальшивых симпатий стал на короткое время популярен (зачастили визитеры: набожные парторги и белозубые американские репортеры). Свалилась как снег на голову эта нежданная слава, самому отцу Василию неприятная, а матушке Дусе - совсем наоборот. Но вскоре иерея затмили академик Горький, журналисты Червиченко и Забабкин, писатель Нуй и другие, не менее достойные люди. Батюшка решил удалиться от сквозняка перемен: выпросил новый приход в Д., в 40 километрах от Москвы.

Именно эта предпоследняя "застава" у иерея вышла боком: приход подвернулся хороший, но весьма беспокойный.

Начиналось, правда, как у всех: приезжали научные сотрудники из закрытого московского КБ, помогали восстанавливать храм. Лица такие хорошие, открытые. Русские лица... И руководил ими симпатичный мужик коренастый, лысоватый, немногословный. Кто на литургии отсутствовал, того мужик записывал в красную книжечку. Но некоторые его не боялись, вместо храма посещали пивной бар "Пильзенец"...