Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах - Андрей Дышев

— Он у меня, Ереван… Задачу доведу завтра утром… Отбой.

В землянку вошел солдат, разложил на земле банки с тушенкой и рисовой кашей, сухари, сало, кусок колбасы.

Когда он вышел, Звягин отключил радиостанцию и изменился в лице, словно вдруг постарел лет на десять. Думая о чем-то своем, медленно резал сало, ломал галеты.

— Нас зажали под кишлаком. Я думал, что стреляют со стороны, но ошибся. Сам видел бородатых, которые выбежали из кишлака. Потом оттуда же по нам долбанули из безоткатки. Двое раненых, один убит… Не нравится мне их тактика — шли в открытую, нагло, словно вылиты из железа. Такого мне еще не приходилось видеть. В общем, в том проклятом кишлаке нас ждет полная жопа… Хадовцы допросили пленного, которого вы взяли… Молчат, о кишлаке, боеприпасах — ни слова. Один только посоветовал: мол, если хотите жить, то не подходите к кишлаку.

— Ты думаешь, банда с боеприпасами сидит за дувалами?

— Не думаю, а уверен. Осиное гнездо… — Он открыл фляжку и налил в кружки водки. — Воблин и командование «зеленых» такого же мнения.

— Как это быстро Воблин отказался от своего первоначального мнения!

— Подсуетился, смекнул… Орден зарабатывает… Сука! Если бы мы тогда не ушли из кишлака, банда хрен бы в него сунулась, и не было бы сейчас такого мощного бастиона… Ладно, выпьем. Давай, старичок, за победу!

Они чокнулись, выпили, занюхали луком.

— В общем, решили с утра блокировать кишлак и предложить душманам сложить оружие. Надеются обойтись без стрельбы… Придурки! Видели бы они, как «духи» шли на нас! Да эти обкуренные фанаты ни за что не сдадутся! Они будут драться до последнего патрона… Тревожно на душе, Нестеров, тревожно. Боюсь, что завтра мы много ребят положим в этом кишлаке.

Где-то за тонкой стенкой брезента слышался негромкий голос солдат, кто-то слушал по транзистору «Маяк», и женщина-диктор говорила о том, что на Украине закончена подготовка сельскохозяйственных машин к весенним полевым работам.

Заснул Нестеров лишь под утро, а всю ночь лежал с закрытыми глазами на плащ-палатке, от которой тянуло сырым земляным холодом, и вспоминал все то, что было за этот огромный до бесконечности день, прислушивался к шагам Звягина, проверяющего через каждый час посты…

С рассветом Звягин с группой вернулся к взводам. Шарыгин и четверо солдат спустились с гор в долину, чтобы пополнить запас воды. Вернулись через час. Рядом с Шарыгиным шел пожилой афганец. Он тяжело взбирался по подъему. Под калошами, надетыми на босые ноги, хлюпала грязь. Тонкие, неопределенного цвета шаровары были до колен мокры и выпачканы глиной. Одной рукой афганец теребил пластмассовую пуговицу на своем вылинявшем пиджаке, в другой нес маленький тряпичный сверток.

— Кого вы привели? — спросил Нестеров, идя навстречу группе.

Шарыгин ничего не ответил. Нестеров взглянул внимательно на лицо афганца и все понял.

Глава 6

Перед ним стоял Махмед Саид. Но как изменился он за эти дни! Куда девались его гордая осанка и надменный взгляд?

— Где вы его встретили?!

— У арыка, товарищ лейтенант. Он шел в вашу сторону, прямо на позиции. Там мы поставили растяжки, и как он на них не напоролся — не понимаю. Бойцы ему кричат: «Стой, душара! Стрелять будем!» А ему хоть бы хны. Придурок… Хорошо, я рядом оказался. Он узнал меня первым. Чего-то говорит, на кишлак показывает. Я ни фуя не понимаю.

— Алимова сюда.

Подошли Звягин с Алимовым.

— Пленный?

— Это тот самый… информатор… — ответил Вартанян. — Что-то мне его глазки не нравятся… Лазутчик? Сам пришел. Может, наши позиции посмотреть хочет, а потом продаст «духам» сведения. Они тут за деньги на все пойдут.

— Алимов, спроси у него, зачем он пришел?

Махмед забулькал скороговоркой, ежесекундно вздымая руки к небесам и прикладывая их к сердцу. Потом он рухнул на колени перед Нестеровым, пытаясь схватить и поцеловать его руку.

Алимов стал переводить.

— Я же говорил вам, — причитал афганец, — не возвращайтесь в кишлак! Моджахеды будут держаться в нем до последнего. Если вы пойдете на штурм, то случится страшное… Сегодня ночью они подняли всех женщин. Моджахеды будут прикрываться ими, как щитом. Среди них и моя жена. Ради Аллаха, не стреляйте по кишлаку! Уходите! Я очень вас прошу. Я умоляю…

Он стоял на коленях и бился головой о землю. Чалма слетела, покатилась, как футбольный мяч.

Звягин напряженно слушал, покусывая кончики усов.

— Спроси его, Алимов, почему моджахеды не ушли в горы, когда узнали, что мы идем в кишлак. Какого черта им этот кишлак сдался?

— Моджахеды хотели уйти, — ответил Махмед. — Но хозяин не разрешил, он сказал, что если все уйдут в горы, то шурави найдут склад с оружием и боеприпасами. А это хозяину будет очень дорого стоить.

— Что, такой большой склад, что ради него надо стоять до последнего и прикрываться женщинами?

Махмед медленно поднялся на ноги, подобрал чалму, водрузил ее на голову и, нервно теребя пальцами жиденькую черную бороденку, произнес:

— Большой — не то слово. Он огромный. Им можно вооружить целую армию.

— Ты знаешь, где этот склад находится?

— Не знаю… Нет, не знаю… Это держится в строжайшем секрете…

— Ты понимаешь, батя, — сказал Ашот, — мы склады с оружием тоже ценим и ради богатого трофея готовы драться аки тигры.

Неизвестно, как Алимов перевел реплику старшего лейтенанта, но афганец вздрогнул так, словно его ударило током. Он посмотрел на офицеров широко раскрытыми глазами, в которых застыло отчаяние. Медленно, едва слышно он ответил:

— Умоляю вас, не стреляйте по кишлаку. Никакое оружие не стоит жизни наших детей и женщин.

— Тут ты прав, батя. Но если мы это оружие не экспроприируем, то потом оно будет стрелять по нашим бойцам. А нам это на фиг не надо. Так что давай искать золотую середину. Баб твоих, конечно, нам жалко, но наших бойцов жальче еще сильнее, а потом…

— Ладно, закрой рот, — оборвал словесный поток Вартаняна Звягин и пошел к радиостанции докладывать Воблину о встрече с Махмедом. Вартанян расхаживал вокруг афганца и, прищурившись, подозрительно смотрел на него. Нестеров, сидя на земле, думал о том, что война — это необыкновенная, несравнимая дрянь, потому как никогда не найдешь компромисса и не обойдешься без чьей-либо крови. «Уйти нельзя стрелять». Вот и мучайся, где запятую поставить.

Ротный быстрым шагом вернулся к офицерам.

— Воблин уже в пути — наша техника и афганские бойцы выдвигаются к кишлаку по шоссе. Нам приказано подняться в горы, пройти вокруг кишлака по хребту, чтобы исключить возможный удар противника сверху, и блокировать кишлак с южной стороны.

— Шиздец, — прокомментировал Вартанян. — Значит, будет большая война.

— А как он отреагировал на то, что моджахеды готовы прикрываться женщинами? — спросил Нестеров.

Звягин скривился и отрицательно покачал головой.

— Стал кричать, что не верит ни единому слову афганца, что мы любезничаем со шпионом и дезинформатором. Мол, ваш афганец обеспокоен только тем, что наша техника подавит посевы на его поле и развалит пару дувалов.

— Живи я здесь, я бы тоже был этим обеспокоен. Любому нормальному человеку насрать на войну и наши разборки. Мы уйдем, а ему тут жить, ему растить детей…

— Ладно, Нестеров! — как от боли, скривился Звягин. — Хоть ты не сыпь мне соль на раны. Я что могу сделать? Мы — солдаты и вынуждены подчиниться.

Почти два часа рота шла под ветром и дождем по размытой тропе. Афганец шлепал по грязи в своих калошах рядом с Нестеровым и Вартаняном, вытянув худую жилистую шею вверх, глядя вперед. Его чалма намокла и свисала мокрой тряпкой. С бороды — жалкой и тонкой — капала грязная водичка. Свой тряпичный узелок Махмед спрятал за пазуху и все время придерживал его одной рукой.

Когда рота прочесала все окрестные горы и ложбины и стала спускаться к кишлаку с южной стороны, афганец заволновался, стал озираться по сторонам, что-то бормотать и нервно теребить замусоленные четки на тонкой черной нитке.

— Страшно, батя? — отреагировал на его поведение Вартанян. — Понос не начался? А вот мы так почти каждый божий день… Эх, война, война… Не ссы, уцелеют твои бабы. Мы надурняка стрелять не будем. Мы только по бородатым — пух!

Афганец тем не менее вовсе остановился и, сойдя на обочину дороги, опустился на корточки.

— Ну точно, понос у человека! — умозаключил Вартанян.

Афганец искал глазами Алимова. Увидев переводчика, сказал ему несколько слов.

— Он не может идти дальше, товарищ старший лейтенант, — перевел Алимов Вартаняну.

— А это еще почему? — насторожился Вартанян. — Мы без тебя никак. Ты у нас главный проводник, этакий афганский Сусанин. Вставай, вставай, батя! И в первые ряды наступающих! Докажи своей ханумке, как ты ее любишь… Ты что ж, жопа, сопротивляешься? Да я тебе каблуки повырываю, не снимая ботинок!