Браслет из города ацтеков - Екатерина Лесина

– Господь есть любовь…

И странно мне, что теперь я не могу вспомнить слов иных, как будто эти три – стали наиглавнейшим откровением в моей жизни.

Но разве любит Он нас, если бросил сюда? Разве любит Он несчастных мешиков, если позволил им существовать в рукотворном аду? Разве любит Педро, коль ниспослал ему столькие испытания?

И в чем вина девочки со светлыми глазами, к горлу которой приставлен нож?

– Заткнись, братец Алонсо, – устало произнес Педро. – Ты что, не понял? Мы все умрем. Но я не хочу подыхать на алтаре идола.

– И я не хочу.

– Тогда бери оружие. И помри как мужик.

Не знаю. Верно, я трус, если не сделал так, как сказал Педро. Вместо того чтобы поднять копье или снять нож с пояса мертвеца, я просто сел на землю. Ожидание представлялось долгим.

И время будто бы замерло.

Пели птицы чужими голосами, темнело небо, готовясь встретить ночь. Костер погас. Индейцы молчали, и даже второй охранник не решался двинуться.

Я спиной ощутил внимательный взгляд, но не успел двинуться, как раздался знакомый голос:

– Чего ты хочешь?

Тлауликоли вышел на поляну и, не дожидаясь приказа, бросил оружие.

– Тебе надобна моя жизнь, теуль? Забирай.

– Если я отпущу ее, ты меня убьешь.

Нож разрезал кожу на шее девушки, и темные потоки крови прочертили путь вниз.

– Я дам тебе поединок. Честный. Если ты одолеешь меня, то будешь свободен здесь. Если нет… ты снова станешь моим пленником.

В голосе его не было никакого волнения, Тлауликоли словно не сомневался, что все будет, как он сказал. Педро думал.

– Я могу убить тебя сейчас. Я могу убить тебя потом, – продолжил Ягуар. – Я могу сделать это быстро, так, что ты не испытаешь боли, а могу – очень медленно. Выбирай.

– Хорошо, – Педро оттолкнул девушку, и та упала, растянувшись на земле. Я кинулся к ней, обнял, дрожащую, и стал говорить, что все кончилось и нет нужды бояться. Я мешал испанские и мешикские слова, верно, изливая собственный страх.

Что же касается поединка, то у Педро не было ни малейшего шанса. Он ослабел за время пути. Тело его разъела болезнь, и нанесенные Ягуаром раны лишь усугубили ситуацию. Однако сила духа его и безумие сотворили невозможное.

Он ударил и был быстр, словно молния. Нож взрезал воздух и, войдя в тело Тлауликоли, с хрустом переломился. Ягуар же вцепился Педро в глотку и, несмотря на рану в плече, с легкостью поднял. Он держал Педро на вытянутой руке легко, как если бы тот был ребенком. Когда же тот затих, попросту отбросил тело.

– Свяжи, – велел он страже. И, подойдя к нам, протянул Киа руку.

– Все хорошо, – мягко произнес Тлауликоли, глядя на меня.

– Все хорошо, – повторил я его слова, хотя в том не было нужды.

На другой день мы задержались, чтобы похоронить убитого воина. Педро, опутанный по рукам и ногам, лежал молча. Взгляд его оставался неподвижен, губы шевелились, но с них стекали лишь нити слюны.

– Почему ты не убил его? – спросил я.

– Потому что он принадлежит Уицилопочтли, – ответил Ягуар.

Его собственная рана была неглубока и, хотя сильно кровила, неопасна.

И вскоре мы двинулись к Ушмалю. Моя гибель приближалась и была столь же неотвратима, как гибель Мешико.

Штурм начался с дамбы подле Мешико. Индейцы защищали ее отчаянно, вода озера кишела лодками и смуглыми телами. Воины карабкались по отвесным стенам, желая заполонить дорогу и остановить нас. Летели копья и стрелы. И вместо каждого пораженного нами врага выступал десяток новых.

И, понимая безуспешность этого первого удара, Кортес велел отступить. Обрадованные нашим, как им казалось, поражением, мешики вопили, словно безумные. И тысячи камней полетели нам вслед, однако не причиняя особого ущерба.

Но уже вечером получили мы известия от командира третьего корпуса, Гонсало де Сандоваля, которому выпало осадить Истапалапан. Ему также противостояли многие тысячи, но он все одно продвигался к дамбе. Город же, который запомнился мне прекрасным, умирал. В первый же день сгорело множество домов и были разрушены сады, а также каналы, что нас весьма огорчило. Но разве могли мы остановиться теперь?

Каждый понимал, что сражаемся мы не за город – за целый мир.

Перераспределив флот, Кортес направил каждому корпусу бригантины, которые топили и опрокидывали лодки мешиков, облегчая нам путь по дамбе. Но сопротивление было столь яростным, что мы увязли в боях.

Враг беспрестанно делал вылазки. Имея возможность постоянно пополнять свои ряды свежими силами, мешики не давали нам вздохнуть ни днем, ни ночью. Доставалось и пехоте, и коннице, что была почти бесполезна на дамбах, и бригантинам. Нередко весь неприятельский обстрел направлялся именно на корабли.

Случалось и такое, что враг ночью отбирал то, что мы захватили днем. А отобрав, возводил новые укрепления, перекапывал и перерезал дамбу, заставляя нас тратить силы на то, чтобы вернуть уже однажды завоеванное. Часто перекопы маскировались легкими досками с тонким слоем земли, и на следующий день, в пылу сражения, мы падали в ямы. Упавших же, если они были живы, вытаскивали мешики, чтобы отдать своим богам.

Вскоре хитроумный Куаутемок придумал, как причинить вред бригантинам. Он велел вбить в дно озера множество свай, которые бы не доходили до поверхности воды. И бригантины натыкались на сваи, как на рифы, получали пробоины, а одна и вовсе застряла. Освободить ее вышло с превеликим трудом.

Когда стало ясно, что дневные наши наступления ничего почти не дают, кроме потерь, было решено перенести лагерь с суши на саму дамбу, в место, где она несколько расширялась. Там имелась площадка с несколькими башнями с идолами, которую мы уже захватили. Конечно, для всех нас крова не хватало, и большинство должно было ночевать под открытым небом, несмотря на дожди, холод или изнуряющую жару. Тлашкальцы и всадники остались на суше, в прежних квартирах при Тлакопане, чтоб обезопасить нас от нападений с тыла, а мы всю свою энергию отныне могли сосредоточить на продвижении вперед. Было решено идти, пока мы не доберемся до пригородов Мешико.

И мы шли. Медленно, выгрызая каждый клочок дороги. Мы засыпали промежутки в дамбе камнями, употребляя на это разрушенные дома и святилища. Мы исправляли каждое укрепление. Мы ставили охрану на мосты. Иногда мы ночи напролет не смыкали глаз, а наутро вынуждены были сражаться. Снова лишь сила веры в Господа нашего и в мудрость Кортеса не позволяла нам отступить.

Работа крутилась сутки за сутками, без устали и перерывов: то сражения, то мелкие стычки, всегда на холоде, дожде, всегда с пустыми желудками, в грязи, не снимая одежды и доспехов.

Это было тяжкое время для всех. Мешики пытались опрокинуть нас. Мы пробовали изничтожить мешиков или хотя бы обрезать им поставки продовольствия. Нам удалось разрушить водопровод, однако лодки, сновавшие по озеру и днем, и ночью, привозили в город достаточно продовольствия. Мы же голодали. Но, несмотря на все трудности, наступление продолжалось.

Однажды Куаутемоку почти удалось остановить его. А вышло вот как: индейцы сделали громадный пролом в дамбе между нашим головным отрядом и городом. Возле пролома с обеих сторон вбито было множество свай, которые не позволили бригантинам подойти близко. Также всюду были усилены войска мешиков, а значительный отряд искусно спрятан.

Итак, поутру мы проснулись и обнаружили, что окружены со всех сторон. В тылу наши всадники и тлашкальцы быстро справились с врагом. Нам удалось его опрокинуть на дамбе и обратить в бегство. Но оказалось, что бегство это притворно. В пылу сражения мы зашли слишком далеко, как вдруг спрятанный отряд ударил по нам. И мы оказались так крепко вклиненными в неприятеля, что нельзя было двинуться ни назад, ни вперед. С великим усилием удалось начать отступление, но тут пред нами встал пролом в дамбе, через который пришлось перебираться. Мы плыли и шли по грудь в воде, по скользким камням, зная, что если упадем, то подняться уже не сумеем. То тут, то там падали мертвые и вскрикивали раненые. Лодки мешиков сновали, выхватывая людей, как волки выхватывают овец из стада, а бригантины ничем помочь не могли из-за свай, на которые они уже напоролись.

Та победа придала мешикам уверенности, но в самой войне ничего не переменилось. Текли дни и ночи, сутки за сутками. Жизнь на всех трех дамбах была одинаковой. С наступлением сумерек мы теснее смыкались, выставляли очередной охранный отряд, а затем перевязывали раны и старались отдохнуть. С вечера же бригантины начинали обход озера и ловлю лодок.