Суворов. Чудо-богатырь - П. Васильев

Получив от Вендерова сведения о предстоящем празднике, комендант Очакова решил сделать вылазку. Он уверен был, что застанет армию врасплох, и считал победу обеспеченною… Бендеров обещал подсыпать в питье Суворову снотворный порошок, но паша, чтобы действовать наверняка, решил ударить сперва на левый фланг русского расположения, которым командовал Суворов, и разбить войско до прибытия генерала. Поэтому на рассвете, когда, по его предположению, Суворов должен был быть еще на балу, он направил на левый фланг сильный отряд пехоты.

Тихо пробрался двухтысячный отряд берегом лимана, незаметно лощинами подошел он к русским постам и стремительно напирал на пикет бугских казаков, сбил его и двинулся дальше… Но очаковский комендант ошибся в расчете, надеясь на отсутствие Суворова. Герой Кинбурна покинул бал далеко до полуночи и находился при своих войсках.

— Попрыгать и я люблю, — говорил он по дороге своему адъютанту Решетову, произведенному за кинбурнский бой в капитаны, — да только не теперь, воевать так воевать, танцы во время войны — шутовство неприличное. Вот увидишь, чем все это кончится… ты думаешь, что турки не знают, чем мы теперь занимаемся?.. Мы к ним не идем, так они к нам придут… Гасан-паша не такой генерал, чтобы не воспользоваться случаем, попомнишь мое слово, а теперь нужно осмотреть пикеты.

И Суворов, объехав все сторожевые посты и наказав часовым, чтобы зорко следили, лег спать не раздеваясь…

Едва услышал он выстрелы, как вскочил на коня и, взяв два батальона фанагорийских гренадер, бросился на турок. Завязался упорный бой… Пересеченная местность благоприятствовала неприятелю, к которому все прибывали и прибывали подкрепления.

Полковник Золотухин, видя критическое положение генерала, бросился к нему на помощь с другим батальоном, за ним подоспели новые, и турки, выбитые с позиции, увидев Суворова, с ужасом бежали к своим ретраншаментам… Уже совсем рассвело… Суворов, ободренный победой, гнал турок без передышки.

— Сам Бог посылает нас на штурм, ребятушки, — кричал он солдатам… — Береги патроны, работай штыком…

— Ваше превосходительство, главнокомандующий приказывает воротиться, — кричал ему посланный Потемкиным адъютант.

Суворов показывал вид, что не слышит и не замечает адъютанта.

— Вперед, ребятушки, вперед, чудо-богатыри, кинбурнские герои… за вас матушка царица и вся Россия молится…

— Светлейший приказывает остановить бой, — кричал новый адъютант Потемкина, но и его не видел Суворов.

— Порадуйте нашу матушку царицу, ребятушки, преподнесите ей Очаков…

— Ура, ура… — кричат в ответ солдаты и рвутся вперед. Турки смущены, они не ожидали такого оборота дел… Думая разбить левый фланг русских, они теперь подвергли опасности свой правый фланг и стали поспешно стягивать к нему подкрепления… Потянулись турецкие значки слева направо, видит принц де Линь, что левый фланг турок беззащитен.

— Теперь, князь, теперь или никогда, — с жаром говорил он Потемкину, с беспокойством наблюдающим в зрительную трубу за боем.

— Атаковать, штурмовать, и через полчаса Очаков будет ваш, — говорил он Потемкину, но тот и слышать не хочет.

— Ни за что, ни за что, это напрасная трата людей… как смел Суворов без моего приказания переходить в наступление!.. Сходи к нему, — приказывает он адъютанту, — скажи, что я приказываю прекратить бой.

И скачут адъютанты один за другим, но безуспешно, бой не прекращается, а разгорается с новою силою… Вот уже русские батальоны у турецких ретраншаментов.

— Боже мой, — вскрикивает Потемкин, — да он с ума сошел, штурмовать хочет!.. Скачите к нему и скажите, что я спрашиваю, как он осмелился не исполнить моих приказаний, — обращается главнокомандующий к дежурному генералу Рахманову.

Между тем батальоны подошли к ретраншаменту вплотную; еще минута, и они бросятся на штурм… в ретраншаменте суматоха.

— Вот он, вот он, стреляй в него, — указывает беглец Бендеров стрелку на Суворова. Турок приложился, раздался выстрел… Суворов пошатнулся в седле и схватился за шею, из которой текла кровь… Пуля, пройдя через шею, остановилась в затылке.

— Пожалуй, рана смертельная, — сказал он Решетову. — Господи, помилуй и спаси армию… скажи генерал-поручику Бибикову, что я передаю ему команду и прошу отводить батальоны в лагерь.

Отдав приказание, Суворов поскакал на перевязочный пункт и послал за священником, но доктор, осмотрев рану, успокоил его. Она была хотя и тяжела, но не опасна. Усадив раненого на камень у ручья, доктор принялся за перевязку.

Не успел еще он окончить ее, как прискакал генерал Рахманов с грозным вопросом светлейшего.

Суворов, выслушав посланного, отвечал ему:

Я на камушке сижу,На Очаков я гляжу…

А батальоны между тем, узнав о тяжелой ране своего любимого начальника, отступали в полном беспорядке.

Глава XVI

Так кончилась турецкая вылазка 27 июля. Потемкин не воспользовался удобным случаем, пренебрег советом принца де Линь и не только потерял возможность взять Очаков, но и лишился такой крупной боевой силы, какую представлял из себя Суворов.

Едкий ответ героя Кинбурна привел его в ярость, он послал ему резкое письмо, после которого Суворов оставаться под Очаковом больше не мог и переехал в Кинбурн, как объяснял в официальном донесении, чтобы иметь наблюдение за турецким флотом и по взятии Очакова не пропускать его в Лиман. Рана была тяжелая, тем не менее выносливый старик быстро поправлялся, хотя и испытывал душевные муки. Все попытки его примириться с Потемкиным были безуспешны. Всесильный временщик чувствовал себя уязвленным; задетый в своем властительном самолюбии, он не мог примириться даже с таким полезным для него человеком, каким был Суворов. Он даже не отвечал на суворовские письма Видя, наконец, что примирение с Потемкиным невозможно, Суворов решил уехать на воды, чтобы окончательно поправить здоровье, но и этому не суждено было осуществиться, его ожидали новые раны, новые страдания.

18 августа, едва раненый успел оправиться, в Кинбурне раздался утром страшный удар, за ним последовал другой, третий, и густая туча порохового дыму повисла над крепостью. Взорвало лабораторию, где без ведома Суворова, по приказанию коменданта, изготовлялись бомбы для очаковской армии. Бомбы и гранаты разбросало во все стороны, и они начали разрываться одна за другой.

Вскочив со стула, Суворов побежал к двери, в это время в комнату влетела бомба, разорвалась, своротила часть стены и разбила в щепы кровать, кусками оторванной щепы ранило больного.

В крепости в это время происходил страшный переполох, всюду были убитые и раненые…

Генерал был вынесен в поле, там сделали ему перевязку.

Не воспользовался Потемкин удобным случаем, и осада пошла черепашьим шагом. По-прежнему всесильный временщик развлекался, и, казалось, осада Очакова являлась только одним из номеров увеселительной программы светлейшего. Омрачали его настроение лишь письма раненого Суворова. Незлопамятный по природе Потемкин не мог, однако, простить Суворову его самостоятельности, и на письма героя Кинбурна не отвечал. Правда, и Суворов в своих письмах, стараясь умилостивить разгневанного Потемкина, нет-нет и ввертывал резкое словцо правды, а правду известно, как любят… отношения их не улучшались, и Суворов, потеряв надежду на примирение, едва поправился, как уехал лечиться в Кременчуг.

Маркиза де Риверо хотя и избежала грозившую ей опасность, все-таки чувствовала себя как на вулкане. Правда, Путилин был убит, но генерал Попов, лицо, приближенное к Потемкину, был жив и мог погубить ее в любое время. Пока он ничего не предпринимал, но молодая женщина чувствовала, что он за ней наблюдает, действия ее были связаны, и она поджидала только случая, чтобы покинуть лагерь. Но случай представился не скоро. Прошло лето, наступила глубокая осень, сырая, дождливая, а осада не несла успеха. Ненастная погода начала разгонять собравшихся при главной квартире иностранцев и дам. Потемкин, рыцарски относившийся к дамам, согласился с тем, что маркизе неловко оставаться одной в лагере, и отпустил ее, взяв слово, что весной она снова возвратится.

Опустела главная квартира. Угрюм и мрачен стал Потемкин, по целым дням он не говорил ни слова, и несмотря на то что бреши и обвалы в крепостных стенах сами приглашали его на штурм, он все медлил. Наступила, наконец, лютая зима, которой не знавали раньше старожилы. Снега выпали глубокие, морозы доходили до 20 градусов, и солдаты коченели в своих землянках… Потемкин все медлил. Не выдержали, наконец, исстрадавшиеся воины, дождались посещения лагеря главнокомандующим и сами обратились к нему с просьбой вести их на штурм.