Оппозиция: выбор есть - Сергей Кара-Мурза

В осадке – доводы абсолютно те же, что и у Пияшевой. Доводы от желудка, от потребления. Смотрите, какую Россию мы потеряли: «икра – 3 руб. 40 коп. фунт, водка – 13 руб. ведро. Слесарь получал 74 руб. в месяц, профессиональный рабочий – 344 руб.». Мол, даже слесарь (это что-то вроде рабочего-любителя?) мог в месяц пять ведер водки выпить и кило икры съесть, а уж профессионал – вообще водкой залиться.

Для тонкого интеллигента – вещи деликатнее. Дается описание витрины Елисеевского магазина: «Жирные остендские устрицы, фигурно разложенные на слое снега, огромные красные омары и лангусты». И тут же – крик боли за поруганную большевиками родину, лишенную омаров: «Ну, хватит, наверное. Похоже на издевательство над нашим человеком». Непонятно, правда, чем же плох Чубайс – ведь при нем опять повезли в Москву жирных устриц.

Какой же вывод делает сценарист из списка цен и доходов? Что Россия в целом была благополучным обществом, а втянувшиеся в революцию рабочие, которые на свою зарплату могли зажраться (мясо – 15 коп. фунт), взбесились с жиру.

Взвесим реальность более верными гирями. Мясо было по 15 коп., но 40% призывников впервые пробовали мясо в армии. Хлеб – по 3 коп. фунт. Почему же, как писал Л.Толстой, в России голод наступает не когда хлеб не уродился, а когда не уродилась лебеда? Хотя бы потому, что скудно протопить избу обходилось крестьянину в 20 рублей, а денег у него не было. Вот, объехал Толстой четыре черноземных уезда Тульской губернии, обошел почти все дворы:

«Употребляемый почти всеми хлеб с лебедой, – с 1/3 и у некоторых с 1/2 лебеды, – хлеб черный, чернильной черноты, тяжелый и горький; хлеб этот едят все, – и дети, и беременные, и кормящие женщины, и больные… Чем дальше в глубь Богородицкого уезда и ближе к Ефремовскому, тем положение хуже и хуже… Хлеб почти у всех с лебедой. Лебеда здесь невызревшая, зеленая. Того белого ядрышка, которое обыкновенно бывает в ней, нет совсем, и потому она несъедобна. Хлеб с лебедой нельзя есть один. Если наесться натощак одного хлеба, то вырвет. От кваса же, сделанного на муке с лебедой, люди шалеют. Здесь бедные дворы доедали уже последнее в сентябре. Но и это не худшие деревни. Вот большая деревня Ефремовского уезда. Из 70-ти дворов есть 10, которые кормятся еще своим».

Каков же главный вывод Толстого? В том, что причина – неправильное устройство жизни. «Всегда и в урожайные годы бабы ходили и ходят по лесам украдкой, под угрозами побоев или острога, таскать топливо, чтобы согреть своих холодных детей, и собирали и собирают от бедняков кусочки, чтобы прокормить своих заброшенных, умирающих без пищи детей. Всегда это было! И причиной этого не один нынешний неурожайный год, только нынешний год все это ярче выступает перед нами, как старая картина, покрытая лаком. Мы среди этого живем!». С.Говорухин свои данные для фильма взял из вышедшей в Париже книги о России какого-то Эдмона Тэри. Он о Льве Толстом не слышал? Сегодня поpа услышать:

«Перед уходом из деревни, – пишет Толстой – я остановился подле мужика, только что привезшего с поля картофельные ботовья… „Откуда это?“ „У помещика купляем“. „Как? Почем?“ „За десятину плетей – десятину на лето убрать“. То есть за право собрать с десятины выкопанного картофеля картофельную ботву крестьянин обязывается вспахать, посеять, скосить, связать, свезти десятину хлеба». [Десятина – это гектар].

Вот именно отсюда жирные остендские устрицы, и в этом – суть той больной России, о которой мечтает С.Говорухин. И Толстой, как зеркало русской революции, так прямо и сказал: «Народ голоден оттого, что мы слишком сыты».

И суть России в том, что это сказал и объяснил великий писатель, граф. А профессиональные рабочие, которые на месячную зарплату могли купить по тонне мяса, его поняли и устроили революцию – отвергли и мясо, и водку. Они посчитали, что эта жизнь – против совести. А Говорухину именно это в русских рабочих и не нравится, а нравятся омары – и ботва крестьянам.

Толстой же и объясняет, почему русским нельзя жить, высасывая соки из большинства народа: «Нам, русским, это должно быть особенно понятно. Могут не видеть этого промышленные, торговые народы, кормящиеся колониями, как англичане. Благосостояние богатых классов таких народов не находится в прямой зависимости от положения их рабочих. Но наша связь с народом так непосредственна, так очевидно то, что наше богатство обусловливается его бедностью, или его бедность нашим богатством, что нам нельзя не видеть, отчего он беден и голоден».

На мой взгляд, драгоценность России – обе ее ипостаси. Одна – долготерпенье крестьянина, который три века тянул лямку и относился к барину, как к избалованному ребенку, вот он подрастет и одумается. Другая – гордость и решимость в тот момент, когда стало ясно: не одумается, а окончательно впадет в свинство. И эта ответственность за всех, включая грешного барина, проявилась ведь не в среде обиженных и обездоленных. И это для Говорухина – отягчающее обстоятельство. А на деле это – достоинство.

Революция, как бы она ни была ужасна, была именно спасением корня России – грубо, жестоко совершенным, почти без помощи культурного слоя (он только науськивал). Потому что дело шло именно к гибели – «сильным» захотелось сделаться как англичане. Давайте же вглядимся в зеркало революции:

«Вольтер говорил, что если бы возможно было, пожав шишечку в Париже, этим пожатием убить мандарина в Китае, то редкий парижанин лишил бы себя этого удовольствия. Отчего же не говорить правду? Если бы, пожавши пуговку в Москве или Петербурге, этим пожатием можно было бы убить мужика в Царевококшайском уезде и никто бы не узнал про это, я думаю, что нашлось бы мало людей из нашего сословия, которые воздержались бы от пожатия пуговки, если бы это могло им доставить хоть малейшее удовольствие. И это не предположение только. Подтверждением этого служит вся русская жизнь, все то, что не переставая происходит по всей России. Разве теперь, когда люди, как говорят, мрут от голода,… богачи не сидят с своими запасами хлеба, ожидая еще больших повышений цен, разве фабриканты не сбивают цен с работы?».

Я вспомнил про тот фильм Говоpухина лишь потому, что логика его прозрачна, на ней легче учиться. Но мы порой, сами того не замечая, следуем по сути той же логике и, выходит, черним в старой России именно то, что в ней прорастало как будущее советское. То, что в ней и было спасено революцией. Я хочу сказать о важной мысли Т.Тасвунина в его статье под рубрикой «О классовом подходе к понятию патриотизма» («Советская Россия», 3.4.97).

Он пишет, что частично поддерживает Троцкого в вопросе о крестьянстве: «Я не согласен, что, характеризуя русское дореволюционное крестьянство как бескультурное и примитивное, Троцкий полностью был неправ. У него, конечно, и здесь так и прет наружу его преувеличенная до нелепости революционность (псевдореволюционность), но что крестьянство было в массе своей убогим и забитым, это факт. У наших классиков нередко можно встретить рассуждения об идиотизме крестьянской жизни. Заметьте, жизни, а не самих крестьян как индивидов. Примитивны и отсталы крестьяне были в силу их условий жизни, а не как дебилы, не в силу генетической примитивности».

Здесь наворочена целая куча сцепленных ложных утверждений и понятий. Неверно называть русских крестьян индивидами – это принципиально несовместимые, даже противоположные понятия. Далее: автор специально отмечает, что крестьяне не дебилы и примитивны не генетически – а то бы мы могли этого не заметить. То есть, само по себе предположение о генетической примитивности социальной группы не кажется автору абсурдом, он его не исключает из вариантов объяснения «факта». А между тем это именно абсурд, то представление о человеке (социал-дарвинизм), которое нам десять лет навязывают «демократы» и на которое, похоже, уже клюнула часть оппозиции.

Да, классики говорили об «идиотизме деревенской жизни», ибо они были вскормлены Вольтером, для которого крестьянин с его общинным мышлением был злейший враг. Из отложенного им духовного яйца вылупился и Троцкий, его революционность не при чем. Это стоило России большой крови. Давайте хотя бы в «Советской России» определимся. И, наконец, утверждение, что убожество и примитивизм русского крестьянства – факт. Не гипотеза, не убеждение Тасвунина, а просто-напросто факт.

Тасвунин свой тезис не доказывает – он как бы очевиден. Но это вовсе не так. Он просто поверил классикам, а надо проверять. Какие надежные доводы мог бы пpивести Тасвунин? Пеpвый – технология в ее чисто внешнем облике. Да, крестьяне пахали сохой, тpактоpов почти не было. Но тогда надо назвать «Катюшу» пpимитивным оpужием – пусковую установку сваpивали из стаpых тpамвайных pельсов. Почему же немцы за всю войну не смогли скопиpовать «Катюшу»? Значит, было что-то еще, кpоме пpимитивных pельсов.

Втоpой довод – низкий уровень потребления крестьян, тот же хлеб с лебедой. Это и есть мышление Говорухина. Лежат на витрине устрицы – Россия светла и прогрессивна, даже француз подтвердил. Ест крестьянин хлеб пополам с лебедой – он убог и примитивен. Это – страшное заблуждение. И не только в истории, но и сегодня. Знаток крестьянства А.В.Чаянов сказал: побеждает тот, кто умеет голодать. Поэтому никто не смог сломить русского крестьянина и никто не сможет сломить русский народ (если сам он не захочет). Поэтому Запад не смог перемолоть Китай, Индию и Африку. Культура голода несравненно выше и тоньше культуры изобилия. И крестьянские народы ею владеют.