Оппозиция: выбор есть - Сергей Кара-Мурза

И особо щемящее чувство вызывает «Трудовая Россия» – те, кто первыми перешел рубеж, отделяющий осмотрительный патриотизм от беззаветного. Они готовы честно сложить свои головы в дни, помеченные в календаре неведомых ритуалов, но избегают подумать над лозунгами, которые их заводят в тупик. Легко принять лозунги классовой борьбы – они просты и сразу высвечивают врага. Но не призрак ли врага? Ведь принять эти лозунги – значит перейти от борьбы за советский строй жизни к борьбе за интересы трудящихся уже в ином строе. Фактически, сдать советский строй как уже утерянный. Но ведь этого еще нет! Пока что у нас борьба не классовая, а сугубо этническая, борьба советского, бесклассового народа против зародившегося в его лоне хищного мутанта – «новых русских» («новых» татар, коми, евреев и т.д. – собирательной вненациональной категории). И никакая это не буржуазия, притворяются только. Это именно пролетарии. Их главная страсть – разрушение, главное чувство – неутолимый комплекс неполноценности и ненависть к «старым» русским, татарам, евреям и т.д. Представить этот необычный конфликт как классовый – значит задать заведомо ложные ориентиры.

Но даже на прояснение этого исходного вопроса – о природе перерастающего в открытую войну общественного конфликта – лидеры оппозиции не желают идти. Как будто кто-то им запретил выходить за рамки списочка примитивных штампов. Видимо, пойдут только тогда, когда начнется давление снизу, из базовых организаций и движений. Только хватит ли на это времени?

1994

70 лет искривлений?

В книге Б.П.Курашвили «Историческая логика сталинизма» дана трактовка советской истории. Под ней – пpекpасно выполненное, новатоpское изложение фактов и событий. Но я здесь хочу сказать именно о тpактовке – в логике истмата. Эта логика задана убеждением, что существуют «объективные законы общественного развития». И эти законы благодатны, «стрела времени» летит к лучшему, прогресс неумолим. Это – символ веры современного общества. Ее проповедовал Маркс, ее подтвердил Эйнштейн: «Бог не играет в кости» и «Бог не злонамерен».

Согласно этой вере, все, что соответствует закону, хорошо, а все, что не укладывается – это искривление, от этого все беды. Так видится Б.П.Куpашвили и советская история. Революция произошла «не вполне по объективным законам» – страна была крестьянская. Но что же это за закон, если все пролетарские революции происходят не в странах с развитым пролетариатом, а в крестьянских (Россия, Китай, Вьетнам, Куба)? Не только вся рота идет не в ногу, но даже ни одного прапорщика нет, что шел бы в ногу.

Наломали из-за неполного соответствия дров на первом этапе, а затем «в закономерное течение революционного процесса мощно вмешался внешний фактор. Общество было искусственно возвращено в подобие первой фазы революции, ибо других способов форсированного развития не было видно… Сложилась теоретически аномальная, противоестественная, но исторически оказавшаяся неизбежной модель нового общественного строя – авторитарно-мобилизационный социализм с тоталитарными извращениями». Это – формула сталинизма у Курашвили. С ее обоснованием я не согласен.

Как может быть противоестественным то, что исторически оказалось неизбежным? Кому все-таки надо верить: кабинетным умам, сделавшим 150 лет назад неверную теоpетическую догадку, или реальной жизни? Почему внешний фактор, тем более мощный, представлен досадной помехой «закономерному течению»? Выходит, «правильный закон» не учитывает внешние факторы? Но тогда цена ему грош. Почему выбор пути индустриализации, который единственный давал возможность спасения, назван «искусственным»? Любое решение, как плод переработки информации и выбора, есть нечто искусственное, а не природное. Значит, здесь это слово несет отрицательный смысл и означает, что Сталин своим выбоpом нарушил «объективный закон». Что же это за закон такой, который нам предписывает гибель? Чуть от гибели уклонился – нарушитель.

Что же до послесталинского периода, тут оценка Б.П.Курашвили уничтожающая: «Авторитарно-бюрократический социализм – это незакономерное, исторически случайное, „приблудное“ дитя советского общества. Тягчайший грех этой уродливой модели…» и т.д. Ну как же можно было не убить этого ублюдка – вот на какую мысль наталкивает эта оценка читателя.

Вернемся к началу. Военный коммунизм – это «авторитарно-утопический социализм. В целом, увы, несостоятельный». Как же так? Это полностью переворачивает наше знание. Смысл военного коммунизма – насильственное изъятие излишков хлеба у крестьян и его уравнительное, внерыночное распределение среди горожан для спасения их от голодной смерти. Всем – жестокий минимум, а Тимирязеву – дополнительную селедку и три полена дров. Что здесь утопического? Это любовь и жестокость матери, которая делит кусок хлеба так, чтобы никто из способных выжить детей не умер – а безнадежному вообще не дает, только целует. Почему же он «увы, несостоятельный»? На каких весах взвешен смысл спасения миллионов горожан и похлебки для Красной армии? А в войну карточная система – тоже «увы, несостоятельна»?

НЭП – «запоздало гениальный». Здесь упрек: запоздали, копуши, на пару месяцев. А я думаю, надо поражаться скорости и гибкости ответа на изменение положения. Посмотрите сегодня: со всеми их компьютерами и экспертами годами не способны ни понять, ни изменить курс событий – ни правящий режим, ни оппозиция. А ведь и НЭП, и ГОЭЛРО разрабатывали в условиях тотальной войны, не освежаясь в Дагомысе и Давосе.

Особое место в этой схеме истории занимает проблема кровопролития. Истмат дает простой ответ: «революция – грандиозное кровопускание, которое классово-антагонистическое общество… учиняет над собой ради перехода на очередную ступень развития». Мне кажется, реальная история никак этого не подтверждает, даже напротив. Вспомним все кровопролития, связанные с революциями. Не будем вдаваться в Инквизицию и Реформацию. Они прямо относятся к делу, но нам мало известны. Вот Кромвель: из-за какого классового антагонизма его «железнобокие» пуритане пускали кровь в Англии и Ирландии? Вот террор якобинцев. Разве он вызван антагонизмом между буржуазией и аристократией, буржуазией и крестьянством? Ведь классы-антагонисты лишь буржуазия и пролетариат, но их-то конфликт никогда не приводил к большой крови. А Китай? Кровь в основном пускали друг другу два крыла революции – Гоминдан и коммунисты. Оба, разойдясь, обеспечили, по-разному, очень быстрое социальное и экономическое развитие. Какая здесь «очередная стадия»? Вся концепция гражданской войны, которую дает истмат, на мой взгляд, неверна в принципе и никогда не была подтверждена. Совершенно не подходит она и к России – вспомним хоть «Тихий Дон», хоть «Россию, кровью умытую» Артема Веселого.

Не место здесь развивать мои взгляды, скажу лишь, что гражданская война всегда связана с кризисом модернизации. Это – столкновение, спровоцированное агрессией гражданского общества в традиционное. Пpичем воевать-то могут и две pеставpационные силы тpадиционного общества, а «пpовокатоp» ускользает – как это и пpоизошло в России. Но этого через очки истмата не видно.

Вообще, в истмате стремление дать «объективную» трактовку истории обращается просто в добавление ложечки дегтя всюду, где раньше был один мед. Но это – не переход на новый уровень понимания, а просто уступка «веяниям», которая симметрична славословию. Отсечение «не-истматовского» знания искажает оценки даже простых явлений. Вот, по словам Б.П.Курашвили, в революции «энергия возмущения была роковой, демонической силой». Но почему же демонической, если «в белом венчике из роз впереди – Исус Христос»? Может быть, силой карающей, но праведной? В рамках истмата просто чуть отступил – и уже как бы стал объективным.

Между тем, ответ дали и мыслители-художники, и антропологи. Речь идет о мщении за обиды. Потому так потрясли Толстого «столыпинские галстуки», что он ясно видел: это – семена громадного насилия, ибо без мести крестьян такое пройти не может. Столыпинские казни – зло против Бога, и проповедью ненасилия ответа не предотвратить.

Потом антропологи изучали смысл мести в самых разных культурах. Оказалось, что в той или иной (хотя бы символической) форме месть необходима для сохранения общества. Месть «уничтожает преступление», успокаивает душу убитого и смывает вину убийцы. Потому-то вплоть до возникновения гражданского общества не существовало преступности как социального явления. Каждый разбойник лично восставал против Бога – проливал кровь того, кто был создан по его образу и подобию. И бросал вызов монарху – проливал кровь его подданного, его любимого сына. И монарх от своего имени и имени Бога мстил пойманному разбойнику. Его пытали, колесовали – а в конце казни целовали в уста.

В буржуазном обществе преступник лишь преступал право и наносил ущерб гражданскому обществу. Наказание нового типа (тюрьма) было бесстрастным, и его единственным смыслом было предупреждение новых преступлений. Никакой мести! Известна формула: если бы после преступления предполагалось исчезновение общества, преступление было бы ненаказуемым. Но у нас-то другое дело. Наша революция была движением глубоко религиозным, ее «зеркалом» был Лев Толстой. Как можно понять сталинизм и 37-й год, если даже месть крестьян за крепостничество считать «демонической»? И как можно предвидеть будущее?