Луна и солнце - Макинтайр Вонда Нил

— Русалка попалась в мои сети, значит так было угодно судьбе.

Русалка, медленно подплыв поближе, слегка обрызгала юбку Мари-Жозеф.

Ив подал сестре руку, и она оперлась на его локоть. Морская тварь зашипела и плеснула в них водой, забрызгав шею и плечо девушки и насквозь промочив ее косынку.

— Ах!

Мари-Жозеф принялась торопливо отряхивать юбку и кое-как сумела сбить воду, пока она не испортила амазонку.

— Рррыба! — прорычала русалка.

Мари-Жозеф зачерпнула полный сачок рыбешек из бочонка и выпустила их в фонтан. Русалка погналась за ними и, сильно ударив по воде хвостом, ушла в глубину.

Руку Мари-Жозеф свело судорогой, и перо выпало из онемевших пальцев, наискось перечеркнув зарисовку. Паж бросился ей на помощь, но перо упорхнуло на пол, запятнав доски помоста черной кляксой. Паж подхватил его с пола.

— Ив, подожди, пожалуйста, одну секунду.

Бледный, с решительным видом, ее брат выпрямился над столом, где препарировал мозг водяного.

— В чем дело?

Паж принес новое перо. Мари-Жозеф растерла ладонь. Спазм прошел.

— Пустяки. Пожалуйста, продолжай.

Ив огляделся. Солнце зашло, и длинные тени, потускнев, слились в сумерках. По шатру засновали слуги, зажигая свечи и фонари, опуская боковые стороны полога, защищая зрителей от прохладного вечернего ветра. Рядом с портретом короля сидел герцог Шартрский; остальные наблюдали за вскрытием стоя.

Ив потянулся, разминая затекшую спину. Он изо всех сил зажмурился: глаза у него воспалились от запаха противогнилостного раствора.

— С вашего разрешения, месье де Шартр, я продолжу завтра, — сказал Ив. — При дневном свете моей сестре легче будет рисовать.

Он положил мозг в стеклянную банку и закрыл труп парусиной. Слуги принесли свеженаколотый лед и опилки.

Паж приколол последний эскиз Мари-Жозеф на демонстрационную доску. Рисунки последовательно изображали гротескное, с резкими чертами, лицо водяного анфас, затем его кожу, слои мышц, странные носовые полости, череп и мозг в крупных извилинах.

Шартр, вскочив с места, стал здоровым глазом разглядывать эскизы чуть ли не в упор, так близко держа свечу, что Мари-Жозеф испугалась, вдруг он их подожжет.

— Удивительно, — сказал он. — Удивительный день. Удивительное зрелище. Отец де ла Круа, наблюдать за вашей работой — большая честь для меня.

— Благодарю вас, сударь.

— Как странно, — протянула Мари-Жозеф, глядя на ряд своих зарисовок как на последовательность метаморфоз: вот невредимое, нетронутое лицо с увеличенными носовыми полостями, вот кожа и мускулы, вот кость, и с каждым удаленным слоем оно становится все менее гротескным, все более знакомым.

— Что странно? — спросил Ив.

— Череп. Он похож на человеческий. Лицевые мышцы…

— Вздор! Ты когда-нибудь видела человеческий череп? Я ни разу не анатомировал труп, пока не поступил в университет.

— Я видела мощи в монастыре. Мощи святой изымали из раки в день ее поминовения.

— Это череп животного, — возразил Ив. — Посмотри на зубы. — Он указал на выступающие клыки.

— Да, не буду спорить, зубы как у животного.

— Его череп похож на обезьяний, — вставил Шартр. — Образец Господня юмора, несомненно, вроде формы многих орхидей… — он поклонился Мари-Жозеф, — простите мою дерзость, повторяющих очертания…

— Извините, сударь, — вмешался Ив, — я вынужден просить вас пощадить естественную стыдливость моей сестры.

Шартр ухмыльнулся.

— Эта тварь мало похожа на обезьяну, — выпалила Мари-Жозеф, — а я ведь анатомировала обезьян.

— А вы не думаете, что зубы не так важны, отец? — осведомился Шартр. — В конце концов, мы так быстро их лишаемся. Если мы посмотрим на зубы русалки, они наверняка окажутся значительно мельче.

— Зубы у нее столь же крупные и острые, — поправила Мари-Жозеф.

— У тебя разыгралось воображение, — упрекнул ее Ив.

— Но вообще-то, она права, — возразил Шартр. — Череп и вправду похож на человеческий.

— Скажите, вам часто представлялась возможность изучать строение человеческого черепа, месье де Шартр?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Да, отец де ла Круа. Бывает, что на поле брани, под дождем, в грязи траншей, лошади случайно разрывают копытами могилы, в которых с незапамятных времен покоятся участники древних битв. Вот так я и нашел череп и хранил у себя в походной палатке все лето. Я не только изучал его, но и разговаривал с ним. Я спрашивал, не сражался ли он под знаменами Карла Великого или Людовика Святого.

— И он отвечал вам? — спросил Ив.

— Череп мертвеца? — задумчиво переспросил Шартр и постучал пальцем по эскизу. — Но он был очень похож на этот.

— Я упомяну о ваших наблюдениях в своих заметках, — пообещал Ив, — но сейчас мне придется спешно за них засесть.

— Я провожу вас, — предложил Шартр. — Не успеем мы дойти до дворца, как я сумею вас переубедить.

Шартр остановился и поклонился портрету своего августейшего дяди. Ив последовал его примеру. Они ушли вместе, увлеченно дискутируя на философские темы. Мари-Жозеф сделала перед портретом реверанс и принялась приводить в порядок лабораторное оборудование под неусыпным взором его величества. Когда портрет с благоговением унесли слуги, Мари-Жозеф ощутила странное облегчение.

Глава 15

Венецианская гондола скользила по Большому каналу, подталкиваемая шестом гондольера, который распевал по-итальянски народную песню. Мари-Жозеф сидела на носу, опустив руку в воду. Мимо, кружась, проплывали серебряные кувшинки с зажженными свечами в чашечках.

Лоррен занял место рядом с нею. Мадам и Лотта уселись на скамье посредине, а месье расположился на корме у ног гондольера.

Впереди уменьшенная копия галеона его величества состязалась в скорости с его галерой. Гондольер смирился с тем, что займет последнее место, как только они отплыли от берега. Его пассажиров, мало заботящихся об исходе гонок, вполне устраивало его пение.

Надсмотрщик крикнул что-то пленникам-гребцам и хлестнул их бичом. Галера вырвалась вперед.

— Разве это честная гонка? — сказал Лоррен, не сводя взгляда с Мари-Жозеф. Свет свечей и прибывающей луны подчеркивал красоту его лица. — Бич против легкого ветерка.

Он незаметно сжал пальцами лодыжку Мари-Жозеф. Она попыталась было освободиться, но он мягко ее удержал.

«Ничего страшного, — подумала Мари-Жозеф. — Мне нравится его прикосновение. Ив осудил бы меня за это, но сам не отказывает себе в удовольствиях, например сейчас плывет на королевском галеоне вместе с королем и папой и развлекает их историями о ловле русалки».

— Почему их заставили грести? — спросила Мари-Жозеф. — Несчастные…

— Это заключенные, — пояснил Лоррен. — Военнопленные или убийцы.

— Не может быть!

— А кто еще стал бы терпеть подобное обращение? Душенька моя, его величество состязается, чтобы проиграть пари королю Якову. Тогда у Якова появятся деньги и он сможет прожить в Версале еще недельку-другую.

— Его величество очень великодушен, — сказала Мари-Жозеф.

Лоррен передвинул руку повыше, с лодыжки на икру.

Месье пристально смотрел на Лоррена. Ни глубокие тени, играющие в свете свечей, ни пудра и алмазные мушки на его лице не могли скрыть грусти. «Неужели между друзьями произошла размолвка?» — подумала Мари-Жозеф.

Галера пристала к искусственному острову, качающемуся на волнах при слиянии двух рукавов Большого канала. Свита английского короля разразилась радостными криками.

— Сегодня вы так прекрасны, — произнес Лоррен.

— Благодарю вас, сударь, — откликнулась Мари-Жозеф. — Этим я всецело обязана вам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Она погладила павлинье перо, украшавшее ее кудри.

— У Оделетт не было времени меня причесывать. Ее вызвала к себе мадемуазель, а после этого ее услуги потребовались и Марии Моденской. Я так рада ее успеху! Но если бы не ваш павлин, мой убор…

— Счастливец этот павлин.

Он на мгновение закрыл глаза; его длинные ресницы тенью упали на щеки.