Ищите кота (сборник) - Наталья Нестерова

— Сиди!

— Я мигом.

— Не умрешь! Боря, ты уникальный человек. Мне не встретился другой мужчина, обладающий столь бурлескным интеллектом, невероятной скоростью запоминания информации, способного к мгновенной остроумной реакции… Да и просто — владеющий знаниями практически во всех областях…

— Вырастают крылья, — перебил меня Борис, — слетаю за пивом?

— Нет! Ты меня дослушаешь.

— После положительных качеств, в казенных характеристиках идут отрицательные.

— Борис! Ты болен. И название болезни — алкоголизм.

— Мы же с тобой обсуждали! У меня метаболизм…

Ах, как ловко и красиво Борис лет пять назад, когда я почувствовала тревогу, объяснил мне про свой обмен веществ, про ферменты, которых у него в избытке. А бедные эскимосы, азиаты и прочие не-белые европеоиды этих ферментов почти лишены, поэтому спиваются стремительно.

— Ты меня, Боря, не обманул. Просто сам ошибся. Водка — не лекарство. Винный отдел магазина — не аптека. У меня — горе от ума. У тебя — несчастье от громадного ума. Не обольщайся, в истории России таких алкоголиков — навалом. Не бывает! Боря! Слушай меня! Не бывает алкоголизма с положительным итогом!

— Никогда не видел тебя столь возбужденной. Ты прекрасна! Пару бутылок пива…

— И забудь про меня и сына.

Борис походил на дикого зверя, вроде льва или тигра, попавшего в капкан, но еще мечтающего о легкой свободе.

— Иди! — сказала я. И вдруг рассмеялась облегченно. — Пей. Насилуй свои ферменты, разрушай печень. Закрывай глаза на то, во что превращаешься. Ты давно не на горку бежишь, а катишься с нее. Хочешь примеров? Их десятки. Вспомни…

— Не надо. Замолчи! Бутылка пива — мелочь, я схожу, ты посиди…

— Нет, уйду.

— Куда?

— От тебя.

Борису срочно требовалось выпить, усилием воли он не сорвался с места, но разозлился.

— Бросишь меня? — спросил муж.

— Да!

Он не мог не почувствовать в моем искреннем выдохе: «Да!» — затаенной мечты о свободе, надежде на другие встречи, отношения, на мир чувств, который я отрезала от себя, выбрав Бориса.

В тот момент мне страстно хотелось, чтобы Борис рванул за пивом — как выписал мне путевку в другую жизнь. Но муж никуда не двинулся. Напротив — откинулся на спинку деревянной скамьи, закинул ногу на ногу.

— Какие у нас варианты? — спросил Борис.

Он, конечно, уловил мое разочарование, и его злость удвоилась: и пива не выпить, и супруга блажит.

— Вариантов два, — сказала я. — Мы расстаемся, пока ты окончательно не скатился в пропасть. Наша семья распадется. Но в преждевременной кончине есть своя прелесть — о людях остается память как о сильных и молодых, а не о беспомощных и дряхлых. Вариант второй — ты бросаешь пить, бесповоротно и решительно. Не ограничиваешь себя, не заменяешь водку пивом, а завязываешь навсегда. Будет трудно, но я люблю тебя и готова помогать и терпеть. Помочь выкарабкаться из депрессии, которая неотвратимо наступит, — да! Пассивно наблюдать, как ты превращаешься в ничтожную личность, извини, — нет.

— С чего вдруг, откуда такие настроения?

— Боря, не надо! Если человеку неприятна тема беседы, он начинает выяснять, откуда, почему она возникла. Уходя от сути. Не читать же мне лекцию о вреде алкоголизма. Ты все прекрасно знаешь, только на себя не распространяешь, хотя давно попал в зависимость.

— Но могу я поинтересоваться, почему именно сегодня ты завела этот разговор?

— Надоело быть грезиеткой. И жить с грезитером тоже. Ты принял на грудь — и радостен. Я обманываю себя и делаю вид, что ничего страшного не происходит. С моей стороны — подлость. С твоей — болезнь или безволие. Хватит.

— Самая пагубная форма общения — ультиматумы.

— Это когда они десять раз на день. А у нас с тобой впервые.

— И шантаж!

— Не пари же мне с тобой заключать.

— Давай не будем торопиться, надо обдумать…

— А пока ты сгоняешь за пивом?

— Настя, обещаю серьезно подумать над твоими словами.

— Лучше обними меня, — я придвинулась, умастилась под мышкой у Бориса, он обнял меня за плечи. — Посидим так тихонько, ладно? Как влюбленные перед разлукой. Мне больно тебя терять, да и сын…

— Я никуда не спрыгиваю.

— Помолчи. Тепло с тобой, хорошо, привычно. И даже почему-то не хочется пытать про скелеты.

— Какие скелеты?

— У которых сексуальность на десятке.

— Настя!

— Помолчи, говорю! Мне ведь очень-очень тяжело и страшно. Борис, если бы я знала, что поможет, я бы стала на колени. Но мы с тобой никогда не любили театральщины и не доверяли ей.

Наверное, мы долго сидели, обнявшись и напряженно думая, у меня затекла спина. Но я чувствовала, что Борина злость растворилась. Подняв голову, я подставила лицо для поцелуя. Борис легонько коснулся губами. Я замотала головой — не так, поцелуй меня по-настоящему.

Потом я встала и пошла по аллее. Очень хотелось оглянуться, но я приказывала себе не делать этого. Я знала, что шагаю в новую жизнь: без Бориса или с Борисом, но уже с другим. Он мог пойти за пивом или за мной. Он должен сделать выбор.

Борис догнал меня у перекрестка.

ВСТАТЬ, СУД ИДЕТ!

1

Татьяна любила приходить на работу рано, в начале восьмого утра. Переодевшись, обходила палаты. Это был не врачебный обход в полном варианте, а быстрая проверка — все ли благополучно в ее королевстве. Татьяна заведовала отделением реконструктивной хирургии в городской онкологической больнице. Отделение было небольшим — пять палат, три хирурга, включая Таню, пять медсестер, включая старшую медсестру Иру, которая не дежурила сутки через трое, а работала с восьми до семнадцати. Отделение в основном специализировалось на раке молочной железы. Когда имелась хоть минимальная возможность, женщинам, отняв грудь, пересаживали мышцу со спины, потом и сосок можно было сделать, — поэтому отделение называлось реконструктивным. Если не знать, то никогда не догадаешься, что грудь у женщины ненатуральная, ведь можно носить платья с глубоким декольте. Американцы в аналогичных случаях пересаживают жировую ткань с живота. Это еще вопрос, чья методика лучше. Но и американки, и россиянки, полностью лишившись груди, без пластики, переживают стресс посильнее того, что испытывают мужчины, которым удалили яички.

Проблемных больных было двое: сорокалетняя Оля и двадцатисемилетняя Вера. Оля страдала из-за дренажей — трубок, по которым отходил экcсудат из прооперированной ткани. Трубки спускались в пластиковую бутылочку, бинтом привязанную на поясе. После первых Олиных слез: «Вытащите из меня трубки, умоляю!» — врачи решили, что она блажит. Человек, выбитый из колеи страшным диагнозом, перенесший многочасовую операцию, редко сохраняет полную психическую трезвость ума, не поддается панике и эмоционально устойчив. Онкологи давно привыкли к тому, что их пациенты сплошь невротики. Оле десять раз объяснили, что дренаж обязателен, но Оля твердила как заведенная: вытащите, вытащите. У нее поднималась температура на фоне отсутствия воспаления и приема антибиотиков, что было крайне плохо.