Теплые штаны для вашей мами (сборник) - Дина Рубина

А объявления – одесские объявления! Таблички, дощечки, записки… На дверях одной аптеки я видела целых два. Одно казенное: «Аптека временно закрыта», другое рукописное, пониже: «Фима, заходи!»

А на дверях круглосуточной аптеки висел листок с написанным от руки: «Слышу! Уже иду!»…

В те дни я просто гуляла и гуляла по Одессе, заглядывая в какие-то лавки, посматривая в открытые окна, забредая во дворы… С одного балкона свешивался по грудь старик в тельняшке, видно, из бывших моряков.

– Хаю-ду-ю-ду, вашу мать! – орал он на ссорящихся во дворе соседок. – Гуд морнинг, бляди!

И вот так, гуляя, из дверей одной раскрытой настежь лавочки я услышала:

– Дама, зайдите! Такого вы еще не видали!

Я, конечно, вошла и, едва взглянула, поняла: да, такого я не видала. Это была величавая женщина с лицом императрицы, невероятных габаритов. Третий подбородок плавно переходил у нее в грудь, грудь – в живот, живот – в колени. И все это расстилалось вокруг и занимало всю небольшую комнатку. А на прилавке перед ней были разложены женские рейтузы невероятных расцветок, какие в народе называются «сотчные».

Увидев меня, она схватила огромные фиолетовые трико, развернула баяном на своем могучем бюсте и страстно проговорила:

– Теплые штаны для вашей мами!

Я поняла, что не могу отсюда уйти без добычи.

– Скажите… – спросила я, замирая от блаженства… – а моего размера у вас что-нибудь?..

Она смерила меня оценивающим взглядом и отрезала:

– Дама! Шо вы с себя строите?

– Понимаете… – проговорила я. – Вот если б на этой майке были цветы…

– Да-а-ама! – пропела она презрительно. – Вам нужны цветы?! Так по-са-ди-те их!

Именно в Одессе я увидела настоящую дощатую будку часового мастера, каких нигде уже не осталось. Накануне я сдуру купила часы, легкомысленно забыв наставления Великого Комбинатора, что вся контрабанда в Одессе делается на Малой Арнаутской. Само собой, на вторые сутки часики мирно усопли. Так что можно представить, с какой надеждой я кинулась к будке часовщика.

В ней сидел маленький лысый старичок с насаженным на глаз картонным стаканом-линзой. Мой дед был точно таким часовщиком в Харькове, поэтому я чуть не прослезилась.

– Боже мой! – воскликнула я. – Только в Одессе остались такие часовые будочки.

Он поднял лысину, переставил стаканчик на лоб и внимательно на меня посмотрел.

– Мадам… – грустно проговорил он. – От Одессы осталась одна интонация…

А взглянув на мои новоприобретенные часы, вздохнул и сказал:

– Вам нужен трамвай.

– Какой номер? – встрепенулась я, думая, что он направляет меня в какой-нибудь Дом быта поблизости…

– А это вам без разницы, – ответил он без улыбки. – Дождитесь трамвая и положите этот хлам на рельсы… Для развлечения.

Вообще, в этот, да и в следующие мои приезды со мной в Одессе происходили разные забавные и трогательные случаи и встречи, о которых когда-нибудь расскажу. Но самым страшным впечатлением был мой собственный вечер в Израильском культурном центре. Ну, думала я, одесская публика должна быть самой чуткой к юмору… Выступаю я легко, артистично, рассказываю много смешного и, в общем, не утомляю публику своей прозой. Наградой мне обычно бывает неумолкающий смех аудитории. Но тут… Внимательно и строго глядя на меня, одесситы молча выслушивали всю мою ударную программу. Прошли полчаса… Я поняла, что это – провал… Никогда в жизни мне не было так страшно и так одиноко на сцене… Благодаря своему опыту «вечной выступальщицы» я дотянула вечер до конца, в полуобмороке промямлила какие-то завершающие слова… И тогда из заднего ряда поднялся здоровенный пожилой дядька с лицом персонажа из бабелевского рассказа и авторитетным тоном вежливо сказал:

– Спасибо! Вы всех нас удовлетворили!

– И все-таки ни Ташкент, ни даже Одесса не являются религиозным «центром мира». Вы много и довольно подробно писали об Иерусалиме, но мне хочется спросить: то напряжение самого разного – не только политического – свойства, что витает над этим «центром мира», – к нему можно привыкнуть?

– Более того: без него можно чувствовать себя энергетически опустошенным. Между прочим, я встречала людей, которые не выносят «иерусалимского воздуха», буквально заряженного огромной энергетикой. Не выносят физически: у них начинает болеть голова, поднимается давление… У меня – наоборот. Лет пять я работала в газете, редакция которой находилась в Тель-Авиве. Ездила туда раза три в неделю.

У иерусалимцев это называется «спуститься». Говорят, например: «Завтра я должен спуститься». Даже города не называют. Неважно: Тель-Авив это, Реховот, Герцлия или Ришон-ле-Цион. «Спуститься» – и точка. Вообще, по мнению иерусалимцев, самое лучшее, что есть в Тель-Авиве, – это шоссе, ведущее в Иерусалим.

Так вот, работая в Тель-Авиве, к концу дня я обычно становилась сонной мухой, еле ноги таскала. Притаскивалась на автобусную станцию, усаживалась в иерусалимский автобус и… засыпала… Просыпалась, когда автобус въезжал в Шаар-а-Гай, «Ворота ущелья», – тот перекресток, откуда в Иерусалимском коридоре дорога начинает подниматься вверх, петлять, взбираясь все выше в Иерусалимские горы.

И вот, по мере того как автобус поднимался все выше и ближе к Иерусалиму, я приходила в себя, а выйдя на центральной автобусной станции – полная сил и намерений, – отправлялась еще в центр Иерусалима на разные встречи и вечерние затеи.

И всегда, когда чувствую некоторый упадок сил, я просто выезжаю в центр города, сажусь за столик какого-нибудь кафе и наблюдаю жизнь… Это очень поднимает тонус и вообще возвращает охоту жить.

– А обилие туристов не утомляет?

– Да что вы, это просто компонент толпы. Они же немедленно вливаются в общую круговерть. Мне даже кажется, что Иерусалим проглатывает на время туристов, как кит – Иону. Возможно, до известной степени и переваривает.

Кто, конечно, по-настоящему утомляется – это иерусалимские экскурсоводы. Ведь у нас бывают периоды, например пасхальный, когда группы паломников и туристов скапливаются в стране в какой-то дикой концентрации. Тогда экскурсоводы просто валятся с ног. Моя приятельница Лена Галесник, местный гид, рассказывала, что однажды, в том году, когда обе Пасхи – и христианская, и еврейская – следовали одна за другой, она каждый день водила по Иерусалиму по нескольку групп. Чуть с ума не сошла от напряжения. И вот, в последний день, проводив последнюю группу, она села на свой автобус, чтобы лечь дома пластом и не подниматься сутки. Когда автобус подъехал к ее остановке, Лена поднялась, обернулась к пассажирам и, прежде чем выйти, проговорила наработанным голосом:

– А сейчас, друзья, я отпускаю вас погулять…

Уффф!! – миновали наши Пасхи, отгремели, отлетели. И та и другая – какое облегчение!

Все путем, все как обычно: одни вышли из Египта – куда надо; у других – кто надо вовремя воскрес. Может показаться, что я пишу это с некоторой долей иронии… Боже упаси! Просто земля такая, Святая, но с твоим конкретным адресом прописки. Святая земля, но ты на ней живешь, колесишь по ней на своем авто, попиваешь кофе, поглядывая на Масличную гору, гуляешь со своим псом… И к разным праздникам всех религий относишься привычно, как к вехам смены времен года… А их, этих разных праздников разных религий, на этой единственной Святой земле столько, что только успевай поворачиваться. Опять же, отмечаются они приверженцами не всегда только песнями, или постом, или каким-нибудь еще чинным и богоугодным действом. Тут у нас на какой-нибудь Рамадан можно и камень схлопотать в стекло машины, да и не только камень…

Однако пасхальные недели как-то особенно… значимы. Особенно… нагружены. И все тут зависит от календаря: иногда еврейская и христианская Пасхи идут с перерывом. И население страны, за неделю ошалевшее от мацы, успевает отъесться до приезда паломников. А иногда они почти совпадают и даже накладываются друг на друга. В один и тот же вечер здешняя молодежь с энтузиазмом устремляется в кабачки Иерусалима – отхватить, наконец, кусок булки крепкими молодыми зубами и запить его хорошим бокалом хорошего пива; а христианские паломники в эти же часы устремляются к храму Гроба – хотя б одним глазком узреть, как сходит Благодатный огонь…

Ох, тяжелое время – весенние праздники на Святой земле! Думал ли пресловутый Понтий Пилат, ненавидевший одну Пасху, что весьма скоро к ней прибавится еще и другая?!

С тройной нагрузкой работает в эти дни аэропорт имени Бен-Гуриона: евреи, особенно светские, стремятся уехать на время нелегкой пасхальной недели в отпуск; христианские паломники стремятся отстоять священную службу в священном храме. Расцветает в эти недели туристический бизнес. Арабы в Старом городе торгуют крестиками и свечками на любой вкус. Желающие пострадать паломники и туристы за немалую цену волокут на спине тяжелый деревянный крест по Виа Долороса.