Пока мы можем говорить - Марина Козлова

Лиза отказалась идти. Наотрез. Соля сначала растерялась, расстроилась – значит, и ей придется остаться дома. Но ребята так звали ее – для них это событие, им нужны зрители, хоть какие-то. Кто-то должен восхититься их костюмами, похвалить, поаплодировать, пощелкать фотоаппаратом.

– Может, пойдем все-таки? – жалобно спросила Соля. – А, дочка?

– Нет. – Лиза сидела в углу и смотрела в стену.

И тут Соля неожиданно для себя решилась оставить ее одну. Впервые с момента ее возвращения. До сих пор она в магазин позволяла себе выйти, только если Мицке прибегала или заходил кто-то из парней.

– Я закрою тебя, хорошо? – спросила Соля виновато. – Я ненадолго.

Молчание было ей ответом. Молчание и тишина, практически абсолютная, если не брать в расчет крупную осеннюю муху, которая, наматывая круги, носилась под потолком.

С приездом Бориса, Саши и Евгения Петровича в город Счастье все три номера гостиницы заполнились, чему Валентина радовалась несказанно. Борис и Саша поселились во втором номере, Женя – в третьем. Анна отказалась разделить с ним гостиничную комнату, и статус их отношений стал казаться Жене предельно неоднозначным. Что-то, конечно, подсказывало ему, что никакое это не охлаждение, а просто временная, хоть и принципиальная, размолвка, необходимая в их личной жизненной пьесе как элемент драматургии. И наступит день, а может, это случится вот непосредственно сегодня утром или после обеда, когда он сможет привычно подхватить ее под затылок ладонью – как держат нагретый коньячный бокал или зрелую гроздь винограда.

– Ну, хорошо, – сказал Борис накануне вечером, – давайте подумаем, как нам об этом думать.

«Интересная конструкция, – отметил про себя Торжевский. – И правильная».

Они сидели в номере Бориса и Саши. Из всех трех эта комната была самой просторной. «Полулюкс, – гордо презентовала номер Валя, – только стоит на двадцать пять гривен дороже. Ничего?»

– У меня нет детей, – напряженно сказала Анна. – Так… не сложилось. Но тут есть мальчик один, Китька. Я бы его украла. Повезла бы его на море, кормила сладостями, в кино бы водила… в аквапарк.

– Я сейчас распла́чусь, Аня, – поморщился Торжевский, – вот те крест святой.

– Плачь, – сухо сказала Анна. – Ты вырос в полном шоколаде. В организации твоего питания родители делали непростой выбор между черной и красной икрой. Просто решали, что ребенку полезнее. Ты же сам мне говорил. Твоя бабушка тебя до сих пор в попу целует. А у этих детей ничего нет. Вот ничего, на что бы они могли опереться. Ясно?

– Ясно, – ответил за Женю Борис. – Депрессивный город, безработица, алкоголизм. Простите, что я так банально начинаю, но давайте называть вещи своими именами.

«Мент – он и в Африке мент», – отметил про себя Торжевский с неожиданной симпатией.

– Поэтому, – Борис покосился на Сашу, – несмотря на то что мы пользуемся благорасположением настоящей волшебницы, предлагаю действовать предельно рационально.

– Но также предлагаю не пренебрегать, – сказала Саша. – У меня есть инструменты, которых нет у вас, – и украдкой показала Борису язык.

Борис с грустной нежностью посмотрел на нее, Женя – на него, Анна – на Женю.

– Ладно, – вздохнула Анна, – вы все правильно говорите: полная апатия, бедность страшная, алкоголизм, наркомания. Причем винт и дезоморфин бьют все рекорды популярности. В основном дезоморфин. Ты, Женя, психиатр, следовательно, и нарколог. Так что понимаешь, о чем я. Меня уж тут повпечатляли добрые люди. Я провела небольшую полевую работу – и с детьми пообщалась, и со взрослыми. Вот одна Валя чего стоит как информатор, только по одним ее рассказам можно книгу написать. Правда, пришлось пить много пива… Инцест тут – дело привычное, к этому относятся даже снисходительно, типа не самое большое зло…

– Самое большое зло… – эхом повторила Саша.

– Я говорю – не самое большое, – поправила Анна, – в их понимании, потому что…

– Здесь – самое большое зло, – стояла на своем Саша. – Оно здесь живет.

– Не уводи нас с рационального пути, – улыбнулся Борис. – Ну, хотя бы не так сразу.

Саша скептически взглянула на него, наморщив нос:

– Мы с тобой гуляли сегодня по берегу речки Мертвый Донец, так?

– Так, – согласился Борис. – И ты занималась своим любимым видом спорта. Скинула кроссовки, закатала джинсы и полезла в холодную воду. Не только ногами, но и руками. Велела мне стоять в сторонке и не отсвечивать.

– Мне река сказала, что это на редкость паршивое место. Это так, в двух словах.

– Верю, – серьезно кивнул Борис.

Утром проснулись, не отказались от предложенного Валей растворимого кофе. Анна была мрачна как туча, и Женя старался не встречаться с ней взглядом. Он, конечно, имел несчастье постучать ночью к ней в комнату и из-за двери выслушал все, что она думает о главных врачах, которые используют служебное положение. «Ну и дура», – пробормотал он себе под нос и до утра уже не уснул.

И тут явился Китька.

– Тетя Аня! – заорал он с порога.

– Ну какая я тебе тетя? – Анна вдруг смутилась как девочка, и Женя поперхнулся кофе. – Можно просто Аня…

– Короче, – возбужденно продолжал Китька, благоразумно опустив сложную тему, – там представление в парке сейчас будет. Пойдемте смотреть.

По дороге он вводил в курс дела честную компанию.

– Тут у нас есть такие ребята, они изображают из себя героев мультиков. У меня друг там. Меня звал, но это не по мне. Несолидно. Костюмы, парики всякие. Но я не осуждаю. Каждый сходит с ума по-своему. Правда, тетя Аня?

Вопрос был настолько в точку, что Анна даже остановилась, а Женя от смеха согнулся пополам.

– Ох, – сказал он спустя минуту, вытирая глаза, – ну ты, парень, даже не представляешь себе, насколько ты по адресу. Правда, тетя Аня?

У памятника героям-освободителям Донбасса, взобравшись на постамент как на сцену, две девочки, одна на скрипке, другая на гитаре, играли что-то лирически-заунывное. Как тут же выяснилось из конферанса, зрителям предлагался небольшой концерт, состоящий из музыки к аниме. Исполнительницам зверски аплодировали подростки в необычных костюмах, свистели и кричали «браво».

– А сейчас, – вступила девочка-ведущая, – вы услышите малоизвестную тему из ленты девяносто пятого года «Евангелион» режиссера Хидэаки Анно…

– Класс! – восторженно заорали просвещенные анимешники и зааплодировали с удвоенной силой.

– Я немного знаю эту субкультуру, – сказал Женя Борису. – У меня пациентка была из эмо, с суицидальным синдромом, так вот ее мама сказала: хоть бы в анимешницы пошла, они веселые такие, позитивные.

– Так ведь и правда позитивные, – согласился Борис. – Прямо глаза разбегаются.

У ствола развесистого клена, принимая разнообразные позы, позировала ослепительно-рыжая барышня в красно-синем шелковом плаще.

– Мицке, не вертись, зафиксируйся ты, блин! – призывал парень с фотоаппаратом. – Будет один сплошной расфокус, ты меня сожрешь потом.

За плечом у него болтался меч с затейливо переплетенной кожаной рукоятью.

– Мицке, – улыбаясь, повторила Саша, усаживаясь на пенек. – Славные какие.

Зрителей было немного, на холме и на бревнах перед памятником расположились несколько женщин, полтора десятка ребятишек вроде Китьки и троица потрепанных жизнью мужичков с одной литровой бутылкой пива на троих.

Соля смотрела на детей во все глаза. Многих она знала и раньше, Кид-Куна, Данте и Мицке изучила вдоль и поперек, но никогда еще не видела, чтобы они так радовались. Эта их незамутненная радость вызвала у нее неожиданные слезы. Сквозь слезы и внезапное осеннее солнце Соля наблюдала, как выстраиваются в ряд четверо героев из аниме «Меланхолия Судзумии Харухи» – готовятся разыгрывать сценку. И вдруг боковым зрением она заметила свою Лизу. Конечно, не поверила своим глазам. Лиза дома, заперта в квартире, ключа у нее нет… Соля обернулась. Дочь стояла в отдалении в серых штанишках и черной ветровке, опустив руки по швам.

В этот момент Анна увидела Августину.

И в этот же самый момент Китька увидел своего брата Тёму с разбитой верхней губой.

Четверка из «Судзумии», так хорошо начав бодрую смешную перепалку, стала тормозить и запинаться. Вокруг памятника освободителям Донбасса, вокруг двадцати семи анимешников вдруг в течение минуты возникло молчаливое кольцо совсем других детей. Тех, которых здесь вполголоса называли «порченые». Их, неярких, глухо молчащих, было значительно больше. Настолько больше, что они слились в сплошное двойное кольцо.

– Чё за хрень, ребята? – спросил Кид-Кун.

– Да ладно! – Мицке толкнула его локтем. – Пришли люди посмотреть. Хорошо даже. – И крикнула ребятам из «Судзумии»: – Чего вы, не тушуйтесь, начните сначала просто!

Зрители оказались вне кольца и растерянно завертели головами.

– Э! – раздраженно заорал маленький мужичонка. – Не видать ни хрена! Нам представления не видать! Чего стали, дурачье, сядьте на землю, что ль!