Золотой адмирал - Френсис Мэсон

К его великому изумлению, эти проникающие насквозь синие глаза враждебно поблескивали, словно острия двух шпаг.

— Ну, сэр, что это опять вы так бесцеремонно лезете ко мне? Черт возьми! Разве я мало оказал вам услуг, чтобы вы вторгались и выклянчивали еще?

Уайэтт оторопел — не на такой он рассчитывал прием.

— Я сожалею, ваше превосходительство, что отнимаю у вас время и доброе расположение духа, но, находясь на берегу, я узнал кое-что интересное и разработал план для вашего одобрения.

— Разработал план? Кто просил вас, дурья башка, навязывать мне свои дурацкие планы?

Грозен был Дрейк в своей холодной ярости. Адмирал ощетинился бородой, а ноздри его раздувались, словно жабры у вытащенной из воды рыбы.

Хотя обида перехватила ему дыхание, Уайэтт стиснул челюсти и терпеливо стоял на своем.

— И все же я прошу о снисхождении, сэр. Мне кажется, вы должны знать, что оборонные сооружения Санто-Доминго на Эспаньоле…

— Чума вас побери, сэр! Я знаю, где находится Санто-Доминго. Вы что, собираетесь учить меня географии?

Уайэтт в отчаянии замотал рыжеволосой головой.

— Нет, сэр, вовсе нет, но мне сказали, что форты, охраняющие Санто-Доминго, лишены всех видов тяжелых орудий…

— Рассказывайте мне сказки! Ступайте прочь и без спросу больше ко мне не врывайтесь.

Вопиющая несправедливость, с какой Дрейк принимал его, вызвала на глазах Уайэтта слезы гневной обиды, впервые с того ужасного, будоражащего его по ночам события на рыночной площади в Хантингдоне.

Одному Богу было известно, какие меры мог бы теперь принять мастер Дженкинс, неудачно выступив в роли дезертира. Молча, угрюмо Уайэтт вновь приступил к своим обязанностям помощника штурмана, и 8 октября 1585 года английская флотилия подняла якоря, поставила паруса и растворилась в бескрайних просторах Атлантического океана.

Глава 10

ДНЕВНИК ХЬЮБЕРТА КОФФИНА

Несмотря на непривычное ощущение апатии и пульсирующую головную боль, сквайр Хьюберт Коффин приготовился внести очередную запись в дневник, который он поклялся вести на протяжении всего плавания. Писатель он был никудышный, и это мог бы с радостью засвидетельствовать любой из его учителей в Итонском колледже, как и то, что его правописание всегда оставалось безобразным в глазах образованного человека. Тем не менее Коффин открыл маленький свинцовый пузырек с чернилами, выбрал гусиное перо из латунного ящичка, хранимого им на дне его морского сундучка, и, пользуясь столом, за которым обычно обедали джентльмены рангом пониже, трудолюбиво начал писать.

«Третье декабря. Вечером шестнадцатого ноября наша эскадра встала на якорь в бухте Сантьяго на островах Зеленого Мыса, принадлежащих португальской короне, но теперь узурпированных этим парнем Филиппом. Той же ночью наш главный адмирал приказал генерал-лейтенанту Карлейлю высадить свыше тысячи солдат на маленьком мысе, лежащем немного восточнее города Сантьяго. Этот отряд он потом разделил на несколько небольших подразделений, которые отправились маршем на возвышенность, лежащую милях в двух от города. Здесь наш генерал-лейтенант дал передохнуть своим солдатам до утренней зари, а затем, перестроив их в три колонны, повел в атаку с фланга на город, защищенный многими сильными батареями и высокими стенами. К громадному нашему удивлению, с зубчатых городских стен не раздалось ни одного выстрела и никто нас не окликнул. Должно быть, враг бежал с очень сильных позиций и бросил свою артиллерию — отличные длинноствольные и 42-фунтовые пушки из бронзы; и что странно — они были заряжены. Именно так. Полевые капралы Бартон и Симпсон были посланы с небольшим отрядом на разведку. Они установили, что город и форты пусты, поэтому генерал Карлейль приказал водрузить большой флаг Святого Георгия, с тем чтобы его видели на кораблях и знали, что город у нас в руках.

Так как это было 17 ноября — день рождения нашей любезнейшей королевы, — мы произвели салют из всех орудий, обнаруженных в покинутом городе. На что эскадра ответила бортовыми залпами. В наших рядах было много разочарования от того, что враг оказался таким трусливым!»

Юный Коффин сделал остановку, провел по глазам рукой и заметил, что на тыльной стороне ладоней выступил пот. Он поднялся и отыскал ближайший бочонок, откуда зачерпнул кружку воды, взятой на островах Зеленого Мыса. Завернувшись в плащи, двое или трое свободных от вахты офицеров спали прямо на палубе, подложив под головы флотские мешки. Их оружие и доспехи, висящие на колышках, вбитых в фальшборт «Бонавентура», тихонько позвякивали под монотонное покачивание галиона.

Тяжело вздохнув, Хьюберт Коффин снова взялся за перо и решил писать покороче, опустив упоминание о том, что добычи, взятой в Сантьяго, оказалось столь же мало, как и жителей.

«Мы искали губернатора, епископа и жителей в городе Сан-Доминго, лежащем в глубине континента. Город оказался покинутым. Наш главный адмирал отправил послание с требованием выкупа, но, не получив никакого ответа, приказал предать город Сан-Доминго огню.

В городе мы обнаружили большие запасы вина и провизии, и сэр Френсис мог бы его пощадить, если бы ночью не убили юнгу, притом самым отвратительным образом. Это сильно разъярило нашего адмирала, и тогда он приказал предать огню Сантьяго. Утром город весело заполыхал. Так как моряки не разжились до сих пор никакой добычей, среди них и солдат стало зреть недовольство, достигшее апогея в последний день нашего пребывания на этих бесприбыльных островах. Поэтому адмирал выстроил всех солдат и экипажи кораблей и заставил их принести присягу верности делу ее величества и власти, которой она его наделила».

В горле Коффин почувствовал усиливающееся ощущение тошноты, которое досаждало ему уже несколько часов. Сильно потея, он заставил себя писать.

«И вот 26 ноября мы погрузили на нашу армаду все хорошие орудия, обнаруженные на португальских островах. Некоторые говорят, что теперь мы поплывем в Вест-Индию, но так ли это, известно только Господу Богу и нашему адмиралу».

Коффину потребовалось довольно значительное усилие, чтобы убрать футляр с перьями, пузырек чернил и рукопись, но только он это сделал, как его вдруг стошнило на палубу.

— Проклятье! Ну и насвинячил, болван! — прорычал, пробудившись, один из спящих.

Вскоре и другие, почувствовав тошноту от исходящего от палубы зловония, присоединили свои голоса к его брани. Коффин уцепился за поручни и жалобным голосом стал оправдываться:

— Извините, джентльмены. Странно, но руки у меня как из песка и… и… — Его снова стошнило.

— Ясно, у вас лихорадка, — наконец пробормотал Натаниэль Годвин, врач флагманского корабля, — и, боюсь, она осложнена патологическим течением.