Золотой адмирал - Френсис Мэсон

Из королевских складов и адуаны возвратили все, что осталось от отнятых у англичан грузов, и английские суда, отправленные вверх по реке перед захватом Байоны, были доставлены назад.

На протяжении следующих семи дней сохранялась любопытная ситуация: в мирное время войска королевы Елизаветы Английской оккупируют испанский порт. Без всякого сомнения, Золотой адмирал со своей эскадрой действительно являлся временным хозяином Галисии. Уайэтту казалось как-то странно видеть загорелых желтоволосых англичан, вооруженных и шатающихся по улицам и базарным площадям Байоны, вполне дружелюбно общающихся со смуглыми и в общем менее крепкими рядовыми солдатами королевского губернатора, хотя их офицеры, судя по бесам, плясавшим в их черных глазах, этого не одобряли: эти высокомерные гусаки давно уж привыкли повелевать Европой и половиной мира. И потому неизбежно с горечью уязвленного самолюбия переносили нынешнее унижение и такое неслыханное оскорбление престижа Испании. Однако благодаря их прекрасной дисциплине не было ни одного случая ссоры с ненавистными еретиками-англичанами.

Для англичан предостережением было видеть, с какой четкостью испанцы проводят строевые учения и как заботятся о своем прекрасном оружии.

Когда офицерам противных сторон случалось где-то встречаться, они привередливо относились к тому, чтобы непременно раскланиваться или приподнимать головные уборы. За время хаоса средневековья военные приветствия в основном вышли из употребления, но теперь они вновь возрождались суровыми ветеранами короля и императора Священной Римской империи Филиппа II Габсбурга.

В безмятежных водах реки Виго за Байоной английские суда, словно ими играла чья-то невидимая рука, отбуксировывались туда и сюда, чтобы запасы, заброшенные вперемешку, кое-как, в Плимуте на борт кораблей, можно было рассортировать и пропорционально разложить снова так, как они должны были бы лежать тремя неделями раньше. Испанские крестьяне привозили свои продукты с холмов в больших двухколесных повозках, запряженных крупными светло-желто-коричневыми волами, ярма которых ярко украшались бахромой и длинными развевающимися лентами всевозможных цветов.

Когда стало очевидным, что протестанты не намерены разорять и опустошать сельскую местность и заплатят хорошей монетой за то, что им нужно, к ним стали свозить все мыслимые и немыслимые виды продовольствия. Открылась даже шустрая подпольная торговля оружием небольшого размера, хотя продавцы хорошо понимали, что, очень возможно, эти шпаги и кинжалы вскоре будут применены против их же собратьев по католической вере.

Важнее всего для сэра Френсиса Дрейка стало восполнить запас питьевой воды в бочонках. Он не забыл, какие муки жажды терзали его на «Золотой лани». Кроме того, его серьезно беспокоила скученность на кораблях. Хотя его капитаны спорили и бушевали, он, помня, что пока еще не существует никакого состояния войны, отказывался реквизировать какие-либо испанские суда в Байонской гавани; не принуждал он и вызволенных из плена капитанов торгового флота англичан служить у него под началом.

Для сэра Френсиса явилось чем-то вроде удара вдруг узнать, что многие местные купцы-англичане не желают ни вербоваться к нему в эскадру, ни возвращаться на родину Фактически эти несуетливые эмигранты — большей частью католики — предпочитали вести и дальше дела своих предприятий, построенных за многие долгие годы лишений. Многие из них сколачивали себе состояние, делая поставки строящимся в морских арсеналах Лиссабона и Кадиса флотилиям. Эти «презренные лакеи», как окрестил их контр-адмирал Ноллис, прекрасно отдавали себе отчет в том, что такие корабли строились с одной только целью — с целью вторжения в Англию. Как ни странно большинству рядовых англичан никогда не приходило в голову отнестись к этому с критикой; а разве мало было испанцев, живущих и торгующих в Англии? Ни они, ни местные купцы не обращали большого внимания на флюгер международной политики.

— Повесьте и четвертуйте меня, но я никак не могу понять их цели, — признался Хьюберт Коффин на третий день повторной оккупации Байоны английским флотом. — Перед Богом англичанин, по-моему, во всем должен быть англичанином, а испанец — испанцем. Чума на этих жадных ублюдков, которые служат и нашим и вашим!

Коффин и Уайэтт прогуливались по широкому, затененному деревьями променаду, лежащему параллельно кромке воды, и с любопытством поглядывали на ряды узких жилых домов под красными крышами, разделенных крошечными садиками, с фруктовыми деревьями и без оных. Время от времени их дорога сворачивала в сторону материка, и между ней и водой возникал какой-нибудь дом прекрасной постройки и немного выдающийся в бухту причал.

Когда они рассматривали один из таких домов, из него вышел слуга, низко поклонился и сказал на чистом английском, но с сильным акцентом:

— Сеньоры, мой хозяин Дженкинс будет польщен, если вы зайдете с ним выпить.

— Черт побери! — расплылся в ухмылке Коффин. — Ты сказал, его зовут Дженкинс?

— Да, сеньор. Мой хозяин англичанин из Бристоля.

Уайэтт кивнул в знак согласия; любопытно было поговорить с одним из этих необъяснимых эмигрантов — особенно с таким, у которого, очевидно, так здорово шли дела. Они последовали за слугой в желтой куртке в маленькие ворота и в небольшом фруктовом садочке столкнулись с пухлым, по виду веселым и краснолицым парнем, который подскочил и протянул свою руку.

— Роджер Дженкинс к вашим услугам, — объявил он. — Для меня большая и редкая честь пригласить в свое скромное жилище соотечественников благородных кровей. — На нем оказалась богатая одежда модного покроя, и то же самое можно было сказать о его густой коричневой бороде — ухожена по последней моде. С чуть-чуть настороженным видом он пригласил гостей садиться под тщательно подстриженными деревьями миндаля.

Само воплощение уверенности, высокий молодой Хьюберт Коффин непринужденно прошел к скамейке и поправил на боку свою шпагу. Усевшись, он стянул с головы плоскую темно-зеленую шляпу.

— А вы, похоже, неплохо здесь устроились, на чужбине, дружище Дженкинс, — заметил он, пробежав глазами по фасаду желто-серого каменного дома хозяина. Очертания его смягчались тянущимися вверх шпалерами ветвей грушевых и персиковых деревьев.

— Да, это верно. В обычные времена дела у меня идут относительно неплохо, но за последние три года торговля стала предприятием трудным и рискованным.

— А чем торгуете? — полюбопытствовал Уайэтт. Кто знает, мелькнула мысль, может, когда-нибудь, когда не будет явной угрозы войны, этот же самый мастер Дженкинс окажется ценным знакомством?