Окна Александра Освободителя - Алексей Жоров

Сергеев промолчал. Он практически знал, что скажет Блинчик дальше.

– Эти люди… – сказал Блинов и, улыбнувшись, повторил: – Эти люди есть в обоих лагерях – и в моем, и в твоем. Ясно тебе, наивный? Поэтому, если кто-то и будет покушаться на твою жизнь или на жизнь твоих близких, то рекомендую запомнить, обо мне надо думать в последнюю очередь. И не меня надо бить о стенки. Не мною ломать мебель. Потому что, хотя ты и гад, но я тебе обязан. Жизнью, блядь, обязан и помню об этом! Но существует масса народа, Сергеев, не обязанного тебе ничем. Да и будь ты для них благодетелем – это ничего бы не изменило… Впрочем, ты же мне все равно не веришь… Ты сладкий, Миша, и глупый, как не крути… Нельзя быть одиночным носителем такой информации без опасности для организма! Ничего глобального ты не разрушишь, общую картину мира не изменишь, расклады политических сил не откорректируешь, потому что расклады вовсе не от компромата зависят. Но при попытке обнародовать компру ты насрешь в чай вполне конкретным и очень вспыльчивым людям. Это сейчас они политики, а в прошлом у них на балансе виртуозное владение бейсбольной битой и неофициальный разряд по пулевой стрельбе в упор! Поэтому послушай доброго совета. Или сливайся прессе прямо сейчас, чтобы каждая собака знала, что у тебя за пазухой ничего больше нет, а мы будем тебя всячески дезавуировать и требовать расправы над действительными виновниками преступной торговли оружием. Или уматывай из страны на фиг. Потому что в противном случае – ты покойник. А кто тебя завалит, в общем-то, все равно. С твоим исчезновением ценность материалов станет почти нулевой. Никто до сих пор не понял, что именно было в загашнике у Гонгадзе, Миша, и никто уже ничего и не узнает. Очень трудно узнать что-то у покойника… И еще труднее что-либо доказать. Гиви с нами нет, а список подозреваемых в его деле все тасуется и тасуется, как шулерская колода. И с каждым прошедшим днем шансы на то, что виновные будут найдены, становятся все меньше и меньше. Исполнители, если они действительно исполнители, а не назначенные свыше лица, конечно, сядут, а вот заказчики…

– Ты снова пытаешься меня испугать…

– Я пытаюсь тебя предупредить. Я не все могу контролировать, Умка. Ты это знаешь.

Сергеев кивнул и, не сдержавшись, кольнул Блинчика:

– Конечно. Например, ты думал, что контролируешь Раша.

Блинов на иронию не отреагировал, он раскраснелся от выпитого, на лбу выступили бисеринки пота и несколько синеватых сосудов, и Сергеев почему-то подумал, что у Владимира Анатольевича гипертония, явные неполадки с сердечком и печенью, и никаких, абсолютно никаких шансов изменить образ жизни. Как жирный, раскормленный хомяк, бегущий внутри колеса в своем игрушечном домике, он так и будет перебирать лапками, накручивая километры по внутренней поверхности круга власти. И никогда оттуда не выберется. Пока не умрет. А если судить по бьющейся на виске жилке, то случиться это может в любой момент. Сегодня, завтра, вчера. А может и не случиться…

И еще Сергеев подумал, что и о нем можно сказать то же самое. Только, в отличие от Блинова, который знал, за что борется, сам Михаил всю жизнь бескорыстно сражался за чужие знамена. Вначале – за Родину, которая оказалась мачехой, потом за отцов-командиров, которые банально зарабатывали на нем и его сослуживцах деньги… И даже перейдя на свои хлеба, он не смог занять чью-то сторону, катаясь между чужими интересами, как перекати-поле. И рисковал он при том получить не инсульт, а дырку в организме да безымянную могилу за тридевять земель.

Так что разница между ним и Блинчиком если и была, то лишь в диаметре колеса, которое они всю жизнь крутили. Да в деньгах, которые при этом делали. Сергеев был поджарым хомяком, может быть, потому, что всю жизнь бегал в более тяжелых условиях. Но сухопарость сложения не давала ему практического преимущества. Он тоже вынужден был бежать по кругу, не снижая темпа. Пока не умрет.

– Рашид… – сказал Блинов с печалью в голосе. – Рашид – это отдельный случай. Рашида в какой-то степени сделал я.

Сергеев удивленно поднял брови.

– Да-да, Умка! Именно я. Нет, конечно, он появился в Киеве небедным человеком! Все-таки советник президента, да и его бизнес в Ферганской долине… Сам понимаешь!

Блинов покачал головой.

– Он был далеко не беден, но и не так богат, как хотел. Он хотел сотни миллионов, а обладал какими-то несколькими десятками. Да и бизнес на опии хоть и приносил шальные деньги, но… В общем, он нашел меня. И мы договорились. Наш проект был куда более респектабельным, чем маковые караваны, тем более что Рахметуллоев чувствовал себя куда более комфортно, если находился в цивилизованных условиях. Мусульманский мир остро нуждался в оружии, мы же никому, кроме как Азербайджану, ничего не грузили в официале, да и им, если говорить честно, тоже не всегда все шло в открытую. Что поделаешь? Политика… И он пришел ко мне. Как сам понимаешь, по старой дружбе, но слегка надув щеки, как у них на Востоке принято. Поговорил, предложил сделку за какие-то смешные проценты…

Блинов ухмыльнулся, но совсем не добродушно и без прежней светлой печали. Можно даже сказать – осклабился.

– А сам Рашид Мамедович в этот момент вел переговоры еще с одной важной особой, которая, ввиду жадности и глупости чрезвычайной, уже на его условия согласилась. А Васильевич всю информацию о договоренностях уже получил и нам с Титаренко на стол положил. Источник у него был надежный…

Сергеев, который точно знал, что за источник работал с Дональдом Даком – Васильевичем, едва сдержал ухмылку. Действительно, такой информации можно было верить на все сто.

– Рашид позаигрывал со мной, пообещал подумать и быстренько улетел в Ливию, а мы в тот же день слили его груз СБУшникам. Народ прихватил два контейнера в грузовом терминале Борисполя, и уже сверлил погоны под новые звезды… – Тут Блинчик зажег новую сигарету и глубоко, по-шахтерски, затянулся. – Как начались неприятности. Права на груз заявил «Укринмаш», и предъявил СБУ документы, да такие, что комар носа не подточит! Все хорошо вроде, и «конечник»* заявлен разрешенный, никакого эмбарго и близко нет, только вот незадача – СБУшники, хоть и обосрамшись, ведь любая собака знает, ЧЬЯ контора «Укринмаш», но полезли копать и тут же выяснили, что фирма, для которой отправляется груз, в реестрах значится, только вот торгует она не железяками, а фруктами! А указанная в контракте лицензия принадлежит одной английской конторе с сомнительной репутацией. В общем, пошло-поехало… Драка на уровне исполнителей, но груз арестован, выгружен, начался скандал… И тут в бой вступают «папы». Мы с Титаренко уже думали выйти из-за кустов, как тот самый рояль, но вовремя сделали паузу! Битва титанов не состоялась, сам понимаешь, они старые приятели и не могли не договориться – бизнес важнее амбиций, но груз, документы на него, открытые уголовные дела и следственные материалы, как корова языком… Рашид потерял миллионов пять, как минимум, и едва не заработал инфаркт.

– И не подумал, что это твоих рук дело? – с сомнением спросил Михаил.

Владимир Анатольевич повел пышными плечами.

– Уж не знаю точно… Наверное, понял. Но для него было важнее выполнить обязательства, а не стоять в позе обиженного. А выполнить обязательства он мог только с моей помощью.

– А как же значимая особа?

– Сбежал, так что и не видно было. И денег возвращать не хотелось, и очко у него не железное. Как мы с тобой знаем, от значимости пули не отскакивают… Оказалась кишка тонковата да сфинктер слабоват. И Раш быстро сообразил, что со мной можно иметь дело, а вот с ним – нельзя, если хочется пожить подольше. С этого момента и началось его восхождение. До того он просто был при власти, а после того, как через его личные каналы на Восток начало поступать оружие, сам стал властью.

Сергеев вспомнил, как неуклюже, переваливаясь с боку на бок, семеня, словно карикатурный бай из старого советского мультфильма, бежал ставший властью Рахметуллоев по палубе сухогруза, а палубный настил лопался и летел щепой от тяжелых пулеметных пуль. За рычагами «машингана» стоял Базилевич и кричал что-то, клокоча горлом и страшно тряся головой. В такт тряске болталась лоскутом его оторванная наполовину щека, и разлетались в стороны капли черной, густой крови.

Али-Бабу они оставили на перевязку в соседней комнате. Не то чтобы араб был совсем плох (когда Сергеев вывозил его из госпиталя, состояние раненого было гораздо хуже), но раны все еще были воспалены, и та, что на ноге, кровила через шов достаточно сильно. И не был Сергеев уверен, несмотря на все договоренности, что его временному союзнику стоит присутствовать при всех разговорах. Тем более что повод был. Да и сам Али-Баба не чувствовал себя по-настоящему бодро, хотя пытался храбриться, и когда его уложили в натопленной комнате и позвали медиков, поплыл. Лоб его покрылся потом, глаза помутнели – сказывалась усталость, тряска и напряжение последних дней.