Дочь палача и театр смерти - Оливер Пётч

Якоб поклонился. А когда проходил мимо Вюрмзеера, словно бы мимоходом вложил ему в руку фигурку.

– Вот, возьмите в память о покойном. Поставите над камином рядом с другой такой же.

Вюрмзеер выронил фигурку, точно обжегся.

Не сказав больше ни слова, Куизль с Симоном вышли из церкви. На улице рядом с домом пономаря стояли и тихо переговаривались трое солдат из Шонгау. Завидев палача, они притихли.

– Что это значит? – возмущался Симон. – С какой стати Лехнер нас выставил? Мы бы рассказали ему о покойном.

– Это я и вечером успею сделать, – ответил Куизль. – Важно, что нам удалось выяснить.

– Выяснить? – Цирюльник с сомнением взглянул на палача. – Вы о том, что Зайлер, прежде чем повеситься, получил фарисея? Честно сказать, я об этом уже думал.

– Не в том дело, ослиная твоя башка. Ведь куда занятнее, что Вюрмзеер сразу узнал фигурку. – Куизль ухмыльнулся: – Насколько я помню, о ней было известно лишь Ригеру, аббату и Лехнеру. Только эти трое присутствовали тогда на допросе.

– Ригер мог рассказать о ней Вюрмзееру, – заметил Симон.

Но палач отмахнулся:

– В церкви было не то чтобы светло. И Вюрмзеер стоял довольно далеко от трупа. Но моментально понял, что к чему. Это может означать только одно…

– Что Вюрмзеер и сам получил такого фарисея, – проговорил Симон хриплым голосом. – Поэтому он так побледнел.

– Еще одна причина присмотреться к нему внимательнее.

Куизль оглянулся на часовню – белую жемчужину среди пологих холмов. И сжал в кулаке щепку, найденную в кармане мертвеца наряду с фигуркой.

Щепку длиной в палец, аккуратно переломленную.

Палач усиленно размышлял, поскольку знал, что мельчайшие детали порой имели огромнейшее значение. Маленькие фрагменты, которые рано или поздно складывались в единую картину. И это размышление доставляло радость. Оно помогало забыть о повседневных заботах и выпивке.

Он снова был собой.

Барбара закрыла глаза и вспоминала все хорошее, что случалось с нею за последние годы.

Майские цветы на лугу… танцы с Йокелем в Кирмес… запах сена ночью в хлеву… аромат табака и отец, довольный, сидит за столом… прогулки за травами с Магдаленой…

Воспоминания немного успокаивали. И все равно страх временами пробирался в подсознание. Со вчерашнего вечера она не сомкнула глаз, каждую минуту ожидая, что войдет мастер Ганс и уведет ее в пыточную. Но уже приближался полдень, а палача все не было. Что это значило? А может, часть пытки в том и заключалась, что ее заставляли ждать и гадать, с чего же начнет мастер Ганс?

За последние несколько часов ее подозрения в том, что снаружи что-то происходит, окрепли. Несколько раз Барбара слышала, как шепчутся перед дверьми стражники. Иногда кто-то торопливо проходил перед зарешеченным окошком. Кроме того, сегодня утром ее навестил Пауль и бросил сквозь решетку записку от Штехлин. «Держись! – писала знахарка. – Скоро придет помощь».

Может, Магдалена с Лехнером уже возвращаются в Шонгау? И бургомистр Бюхнер теперь не опасен? Но если это так, то почему она до сих пор сидит здесь?

Вот снова послышались шаги, семенящие, словно подходил ребенок. Вскоре за решеткой показалось маленькое личико племянника.

– Пауль! – воскликнула Барбара с облегчением. – Что там происходит? Мама уже вернулась?

Мальчик угрюмо помотал головой:

– Нет еще. – Он вдруг осклабился: – Но Штехлин велела предать, чтобы ты была наготове. Ха, а мне можно подразнить стражников! – Он с торжествующим видом достал из кармана пращу и вложил в нее камень величиной со сливу. – Это для жирдяя Карла.

– Быть наготове? В каком смысле? Пауль, подожди…

Но Пауль уже пропал из виду. Через некоторое время она услышала вскрик боли и негодования. Это явно был кто-то из стражников.

– Погоди у меня, стервец! – прокричал, вероятно, упомянутый Карл. – Поймаю, уши надеру так, что мамка не узнает, если вернется!

По переулку прогремели тяжелые ботинки. Где-то в отдалении Пауль выкрикивал насмешки, чем не раз доводил окружающих, в особенности своих близких.

– Пауль! – тихо позвала Барбара, хоть и понимала, что племянник не мог ее слышать.

Она выругалась вполголоса. Ей хотелось еще расспросить мальчишку, а он бегал теперь наперегонки со стражниками! Если он попадется им, то вполне вероятно, что они и его упрячут в камеру. Слишком уж он досаждал им в последнее время.

Погруженная в раздумья, Барбара не сразу услышала, как скрипнула, распахиваясь, дверь. Сердце ее подскочило к самому горлу. Время пришло, мастер Ганс явился за ней! Что бы ни произошло, она до последнего постарается сохранить достоинство. Барбара обернулась, стиснув зубы, и… вскрикнула от изумления.

В дверях стояли Марта Штехлин и Якоб Шреефогль, второй бургомистр.

– У нас мало времени, – прошептал он. – Стражник скоро прекратит погоню и вернется. До тех пор нужно убраться отсюда.

Барбара потеряла дар речи.

– Вы… хотите сказать, я… я… – бормотала она.

– Идем скорее! – одернула ее Штехлин. – Нет времени на разговоры. Все объясним, когда будем в безопасности.

Она потянула Барбару за рукав, и та в смятении двинулась за знахаркой. У выхода дожидался стражник Андреас и поторапливал их.

– Карл может вернуться с минуты на минуту, – прошипел он. – Он не знает, что я здесь. Я до этого сказал ему, что у меня живот разболелся и мне в сортир надо. – Он улыбнулся Барбаре: – Твой отец и твоя сестра всегда были добры ко мне и моей семье. Вылечили малютку Анну, когда к ней уже явился священник… Мы никогда этого не забудем. У вас по-прежнему много друзей в Шонгау. А теперь ступайте, живее!

– Спасибо, – шепнула Барбара.

Штехлин уже тянула ее на улицу, где дожидался Шреефогль. Патриций беспокойно огляделся, после чего накинул на Барбару грязный платок и сунул в руку колотушку, как у заразных больных.

– Вот, держи! – велел он. – Куда лучше было бы дождаться темноты, но тогда, возможно, станет слишком поздно. Тем более что ты можешь нам помочь.

– Помочь?..

Барбара уже ничего не понимала. Все перемешалось: сначала второй бургомистр помогает ей сбежать из тюрьмы, и теперь он же заявляет, что нуждается в ее помощи… Что здесь творится?

Штехлин улыбнулась ей, обнажив последние четыре зуба.

– Не забывай постукивать, – показала она на колотушку. – Мы ведь никого не хотим заразить?

К счастью, тюрьма располагалась недалеко от городской стены, переулки здесь были тесные и немноголюдные. Они втроем поспешили прочь. Шреефогль шагал немного впереди, Штехлин вела Барбару за руку, словно та была старой, тяжелобольной женщиной. При этом девушка время от времени стучала в колотушку. На одном из перекрестков, неподалеку от кладбища, им попались две молодые женщины. Они набирали воду из колодца и с любопытством смотрели на странную пару.

– Да-да, скверное дело, эти нарывы, – произнесла Штехлин громко. – Вмиг все тело покрывают. А ведь бедняжка хотела только выходить больного мужа… Но болезнь и между добрыми христианами не делает различий, верно?

Женщины не ответили ей и поспешили убраться.

Еще дважды им попадались навстречу прохожие, но всякий раз, едва заслышав колотушку, они обходили стороной знахарку и прокаженную.

Через некоторое время со стороны тюрьмы послышались крики. По всей видимости, вернулся второй стражник и обнаружил дверь открытой. Шреефогль прибавил шагу.

– Почти дошли до дома Марты, – произнес он, тяжело дыша. – Там можно будет перевести дух.

Вскоре они действительно подошли к дому знахарки и ее заросшему саду, примостившемуся у городской стены. Это был небольшой, чуть покосившийся домик, знакомый Барбаре с детства. Штехлин втолкнула ее внутрь и заперла за всеми дверь. Перед маленькой печкой сидел Пауль. Он вскочил и радостно обнял Барбару.

– Ты похожа на ведьму! – заявил он со смехом и потянул за платок.

– Прекрати! – прикрикнула на него Марта. – Скажи лучше, где стражник.

– Ха, я прямо в лоб этому толстяку попал! – ухмыльнулся Пауль. – Шишка будет с брюкву.

– Он видел, куда ты побежал? – нетерпеливо спросил Шреефогль.

Мальчик помотал головой.

– Я влез на крышу лавки и перемахнул через переулок. Карл только пыхтел да кулаком мне грозил.

– Вот и хорошо. – Шреефогль с облечением кивнул на скамейку: – Садись, – велел он Барбаре и сдвинул в сторону ступку и несколько наполненных травами горшков. – Надо поговорить.

Барбара стянула грязный платок и села на скамью. Штехлин поставила перед ней кружку разбавленного вина и ломоть хлеба с сыром. Только теперь девушка поняла, до чего голодна. Страх перед пыткой напрочь отбил у нее аппетит. Теперь же она с жадностью набросилась на теплый еще хлеб и набила полный рот.

– Думаю, скоро они и сюда доберутся, – рассудил Шреефогль. – Все-таки Марта с давних пор в дружбе с Куизлями. Поэтому времени не так много.